Отправлено: 11.02.07 10:17. Заголовок: Победоносная Ливонская война - 3
Разгром Гданьска и получение с него крупных денежных сумм развязало руки царю и сделало его в некоторой степени независимым в своих решениях. Что дало ему наконец-то возможность вновь активизировать южное направление своей политики. Создавшаяся обстановка этому благоприятствовала. Падение Гданьска заставило критиков Ивана IV временно примолкнуть и, в тоже время, возродило к жизни партию “политиков” - сторонников реформы государственного управления Польши с целью создания сильного централизованного государства. И чья программа предусматривала ограничение “златых вольностей” знати, установление наследственной монархии (или упорядочение порядка их избрания), и сокращение землевладения римской католической церкви. И хотя конечный результат задуманных реформ рассматривался “политиками” и царем несколько по разному, но на данном этапе их интересы совпадали, что привело к альянсу обоих сторон. Правда это вызвало раскол в стане “политиков”, где не всем идея такого союза пришлась по душе. Видный деятель этой партии, сын Станислава Замойского, каштеляна холмского, Ян Замойский был яростным противником соглашения с Иваном IV, полагая что это приведет лишь к установлению “тирании” и ликвидации “кардинальных прав” польской аристократии. И что не Польша инкорпорирует Русь (как расчитывали “политики”), а Русь “втелит” Корону в свой состав. Что привело к расколу “политиков” на два стана. Большинство оказалось в лагере сторонников царя, а меньшая часть, во-главе с Замойским, перешла в оппозицию. Впрочем, это не было воспринято как серьезная угроза Иваном IV, который пользуясь сложившимся положением стал укреплять свою личную власть, пойдя по проверенному еще в России пути. Прежде всего, нуждаясь в собственном, послушном только его воле войске, он, формально идя на встречу требованиям шляхты, объявил о начале наделения шляхтичей землей в южных воеводствах Великого княжества Литовского. Но при этом обставил этот акт рядом условий. Во-первых, имения давались не в собственность, а лишь во владение на условии службы царю по “русскому образцу”. И, во-вторых, желающие получить маетность должны были присягнуть на верность лично Государю, тем самым формально выводясь из-под юрисдикции польского законодательства. Что, по сути, переводило коронное рыцарство в состояние служилого дворянства. Но, не смотря на это, желающих присягнуть и получить за это землю и тем самым относительно высокое “положение в обществе” было предостаточно. Прежде всего это были т.н. “бояре” - особый класс населения образовавшийся в результате проведенной в 50-х и 60-х гг. земельной реформы - волочной померы (известной еще как Устав на волоки), когда в Великом княжестве Литовском часть шляхты, не сохранившая документов (а то и не имевшая их вообще) обосновывавших их шляхетское происхождение и право владения землей, была лишена того и другого, будучи переведена в разряд низшего сословия. Но при этом помнящих о своем, в прошлом, более высоком положении. Именно эта категория населения стала наиболее активно идти на “Государеву службу”, тем самым рассчитывая восстановиться в “благородстве”, и составила наиболее верную царю часть его людей (как говорил классик: нет более страшного человека, чем офицер с которого сорвали погоны), готовых идти за ним до конца (хотя бы потому, что единственной альтернативой для них было лишь возвращение в “подлое”, т.е. низшее состояние). Кроме того, польская шляхта в то время буквально переживала земельный голод. Многие шляхтичи были таковыми только на словах, поскольку не имели достаточно земли для обеспечения своего официального положения, и были вынуждены вести жизнь простых крестьян (отличаясь от последних только тем, что пахали они с саблей за спиной, показывающей их “благородное” происхождение). Для них получение поместья от Государя, даже на таких жестких условиях было единственным выходом из этой ситуации. И хотя “старики” не спешили менять свою, хоть и тяжелую, но столь привычную жизнь, то их сыновья (особенно младшие) жадно хватались за эту возможность “выйти в люди” и потоками устремлялись на юг. Правда жизнь на Границе не была сладкой. Постоянно тревожимые татарскими набегами эти земли были малонаселенными и не отличались спокойствием. Большинству “новых” помещиков приходилось начинать дело практически с нуля. Вынужденные подчас самостоятельно возделывать пашню, завлекать на свои “места” крестьян, привлекая их высокими урожаями и льготными условиями “тягла”, постоянно бороться с татарами, не все выдерживали. Кто погибал. Кто бросив все возвращался назад. Но большинство оставалось, поднимая полученную ими землю, которая со временем станет одной из главных русских житниц, и даже получит прозвище “Золотое яблоко”.
Другими, немаловажными решениями Ивана IV стало, во-первых, придание в мае 1574 года днепровскому казачеству правильной организации. Сущность этой реформы состояла в том, что было организовано т.н. Днепровское казачье войско, состоящее первоначально из 6 тыс. чел., разделенных на 6 полков: Черкасский, Каневской, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский; каждый полк подразделялся на сотни, сотни — на околицы, околицы, — на роты; при полках полагалась земельная с поселениями собственность, которая давалась на ранг или чин каждому старшине и оттого носила название ранговой земли. Всем записанным на службу казакам определено было жалованье деньгами и сукнами; им выданы были особые войсковые клейноты; назначен, был центральный, город с монастырем, шпиталем и смежной землей, Терехтемиров; разрешено было иметь собственный в городе Батурине, судебный трибунал; объявлен был вместо старосты и воеводы, особый, назначаемый царем "козацкий старшой", которого казаки обыкновенно называли гетманом; окромя "старшого" остальных старшин — полковников, судей, есаулов, писарей позволено было казакам выбирать самим. (Надо отметить, что эта реформа имела двойственный эффект. С одной стороны Государь образуя регулярную казачью организацию получал послушное своей воле, к тому же постоянное а не временное и случайно набранное войско, всегда готовое к походам силой против неприятеля, которое во всякое время можно было противопоставить как мусульманам, так и другим врагам его государства. С другой стороны эта реформа привела к формированию так называемого Низового Днепровского казачьего войска, известное в истории еще как Запорожское. Не записанные на казачью службу жители Малороссии уходили на низовья Днепра, где складывались в отдельные и небольшие группы, общины или курени, представлявшие на первых порах своего рода землячества: курень Батуринский, т. е. община земляков, вышедших из Батурина; курень Каневский, т. е. община земляков, вышедших из Канева; то же нужно сказать о куренях Крыловском, Переяславском, Полтавском, Уманском, Корсунском, Калниболотском, Стеблиивском, Донском и других. Из мелких групп или куреней составилась потом большая единица общины, так-называемый "вельможный Кош славных низовых козаков". Впрочем, постоянного казачьего населения в Запорожье не было, за исключением отдельного “дежурного” отряда предназначенного для “пригляда” за татарами. Как правило большинство “низовых” казаков проживало непосредственно в Малороссии, где они вели собственное хозяйство, а Сечь служила лишь местом их сбора перед предполагаемым походом). Во-вторых, тогда же, весной 1574 года Иваном IV было издано распоряжение отобрать в королевских имениях по одному выбранцу с каждых 10 волок земли (в качестве меры была принята литовская волока – 20 десятин): «А такого выбрать, чтобы был красивый, стройный, рослый и чтоб имел к службе охоту». Выбирались неженатые люди, каждому из которых давали по полволоки (10 дес.) земли, свободной от повинностей и податей. Со своих доходов выбранец должен был вооружиться мушкетом и саблей и обмундироваться. Набор производился следующим образом. Все крестьяне одной или нескольких деревень, не менее чем с 30 волок земли, сходились, и государевы представители выбирали из них троих (или соответственно больше) «самых красивых и самых способных». Вербовались также беднейшие земяне (мелкие военно-служилые шляхтичи) и “вольные люди, занимающиеся военною службою, которые, известясь о заводимой для сего колонии, приходя с разных сторон, занимали выделенную землю и за оную исполняли воинские повинности...”. По сути это было созданием польско-литовским аналогом стрелецкого войска, появление которого давало в руки Ивана IV дополнительный козырь в борьбе с вооруженной оппозицией (до этого частные армии магнатов подчас превосходили по численности небольшое королевское “квартовое войско”). Тем временем, в Молдавии ситуация стремительно ухудшалась. Обеспокоенный победами молдавского войска султан Селим II снарядил 85-тыс. армию, которой противостояло всего 30 тыс. молдаван и казаков. Рассчитывая, что все зависит от переправы через Дунай молдавский господарь Ион поручил стражу на Дунае, хотинскому коменданту Иеремии Чарнавичу, под началом которого было 12-тыс. войско. Чарнавич должен был на левом берегу Дуная расставить караулы, которые обязаны были замечать явление турок на противоположном берегу, следить за их маневрами и давать знать один через другого командованию. Однако турки, после нескольких неудачных попыток начать переправу на виду молдавского войска, вступили в переговоры с Чарнавичем, и за взятку в 30 тыс. дукатов убедили его изменить своему господарю, снять караулы с берега и оставить туркам свободную переправу.
Получив сообщение о турецком вторжении молдавский господарь вновь обратился за помощью к царю, который, не смотря на свою занятость под Гданьском принял решение подать Ионе Водэ военную помощь в виде 9-тыс. войска собранного польным гетманом Мелецким. Однако помощь запоздала. Только 7 июня 1574 года войско Мелецкого переправилось на правый берег Днестра и заняло Хотин, где его и застигла новость о произошедшей 10 июня 1574 года у Кагульского озера битве, в которой из-за измены и перехода на сторону турок части войска Иона отступил в укрепленный лагерь у деревни Рокшан, Кагульского уезда. Стремясь деблокировать союзника войско Мелецкого сделало стремительный марш и 18 июня подошло к Яссам, где получило известие о том, что молдаване еще четыре дня назад сложили оружие, а взятый в плен Иона казнен. Военный совет, ввиду численного перевеса врагов, высказался за отступление. Преследуемый турками, которые постоянно нападали на находящиеся на марше войско, сильно поредевший отряд Мелецкого (к концу похода численность отряда составляла всего 4 тыс. чел.) 6 июля с огромным трудом добрался до Могилева-Подольского. Фактически это была катастрофа. Неудачный поход привел к тому, что южная граница отсталась практически без защиты, чем воспользовались татары, чьи отряды грабя население растеклись по Подолии и Галиции, доходя даже до Львова и Перемышля. Лишь благодаря действиям днепровских казаков (как “служилых”, так и “низовых”), нанесшим ряд поражений небольшим татарским отрядам удалось вытеснить татар с южно-русских земель назад в степи. Впрочем, чем-то татары даже помогли русским и полякам. Во время войны против Иона Водэ, татары спалили большинство тамошних запасов хлеба, из-за чего в Молдавии начался сильный голод и турецкая армия, стабильное снабжение которой благодаря этому стало невозможным, не смогла воспользоваться своим успехом и выбить Мелецкого из Хотина, который таким образом остался в польско-русских руках. Впрочем, все понимали, что это только передышка. Что вдохновленные своим успехом турки на следующий год возобновят наступление. В начале мая 1575 года в Стенжице собрался сейм, который принял предложенный царем план защиты Польши и Великого княжества Литовского от наступления противника. Было решено увеличить коронное войско, доведя его численность до 30 тыс. чел., выделив для него 300 тыс. злотых, для сбора которого было объявлено о сборе особого налога - “поголовщины”. Был одобрен и набор в пехотную службу королевских крестьян, с каждых двадцати волок (а не с десяти, как было до этого) по человеку (правда в качестве меры была принята не литовская, а более мелкая польская волока – 15 десятин). Санкционирован сбор “посполитого рушенья”. Правда и в этот момент противники царя попытались выступить против него с обвинениями в установлении тирании и нарушения “кардинальных прав” знати. В ответ Иван IV отвергнув все обвинения (на территории Великого княжества Литовского, где селились присягнувшие царю шляхтичи не действовало польское право, а формирование “выбранецкой пехоты” происходило в землях напрямую принадлежащих Государю, что выводило этот вопрос за рамки полномочий сейма), сам перешел в наступление подняв вопрос о поведении своих противников во время замирения Гданьска, которое при желании можно было истолковать как государственную измену (а как еще можно классифицировать саботаж, а то и прямое противодействие попыткам Государя умиротворить “мятежную провинцию”?). Однако не все было благополучно. Поскольку сбор “посполитого рушения” намечался на время уборки урожая, то шляхтичи не спешили на военную службу, оправдываясь тем, что это может привести к их полному разорению (справедливости ради надо признать, что во многих случаях это соответствовало истине). В связи с этим Иван IV предложил заменить военную службу для неявившихся специальным налогом на войну “во благо Отечества” (мера со стороны царя явно вынужденная, на которую он пошел только из-за полной невозможности собрать “рушение”). Но паны, заседавшие в сенате, представили это как опасный и революционный шаг, нарушающий привилегии знати. Тогда Иван IV прибег к решительному средству: он предложил ввести в сенат представителей шляхетства (по примеру русских “думных дворян”), что поставило под угрозу монополию магнатерии на правление в этом органе власти, заставив их пойти на уступки, согласившись, хотя и с великим неудовольствием, разложить налог и поручить его сбор старостам.
В Литве ситуация была еще сложней. В отличие от Польши там царь действовал решительней. Чему во многом способствовала сложившаяся в течении двадцати четырех лет, протекших со смерти Сигизмунда I Старого обстановка в Великом княжестве. При Сигизмунде II Августе вся власть сконцентрировалась в руках нескольких магнатских семей (в первую очередь Радзивиллов), что, прежде всего проявилось в сфере отправления правосудия. Можновладцы сосредоточили в своих руках все главные судебные должности в государстве и злоупотребляли своим положением ко вреду всем остальным сословиям, включая даже рыцарство. Своим друзьям и приятелям, которые по делу были ответчикам, судьи давали отсрочку, неоднократно откладывали разбирательство, так что истцы часто бросали свои претензии, потеряв надежду добиться справедливости. Угнетали тяжущиеся также и частые, произвольно назначаемые явки в суд, ибо держали тяжущегося в постоянном беспокойстве, а при неаккуратном вручении судебного “позва” лишали нередко самой возможности стать на суде. Беднейшие рыцари благодаря многочисленным и громаднейшим судебным пошлинам часто даже отказывались от восстановления своих прав судом. Против несправедливого приговора судей, особенно в тяжбе с богатым и знатным человеком, почти не было никаких средств. Официально можно было на несправедливый приговор судьи жаловаться и самому Великому князю; но на решения князя оказывали могущественное влияние те же магнаты, которые опираясь на свою власть, богатство, влияние и связи, позволяли себе чинить всякие обиды и несправедливости в отношении всего остального населения, не останавливаясь подчас даже перед тем, что подвергали открытой экзекуции тех представителей шляхты, которые решались на выражение несогласия с решениями магнатерии. В виду этого не удивительно, что после избрания новым Государем Ивана IV, который демонстрируя “равноудаленность” как от различных магнатов, так и шляхты, позиционировал себя как “третья сила” и гарант соблюдения порядка и “диктатуры закона” в стране. Все это (с учетом начало наделения шляхтичей поместьями в колонизируемых южных областях) принесло ему, с одной стороны, огромную популярность среди шляхты и простолюдинов, которые твердо выступали на стороне нового Государя, особенно в тех его мерах, что были направлены против магнатов. А с другой стороны вызвало ненависть магнатерии, из-за чего в княжестве к 1575 году сложилась взрывоопасная ситуация. Объединившиеся в союз такие семейства, как Ходкевичи, протестантская и католическая ветвь Радзивиллов представляли из себя нешуточную силу, с которой был вынужден считаться даже царь. И хотя в мае 1575 года станы литовского сейма определили дать со своих имений подать на увеличение наемных войск, а именно: 10 грошей с сохи, но собранное на эти деньги войско царь был вынужден оставить по большей части в самой Литве для предупреждения возможного выступления магнатов. В результате, не смотря на все меры, к августу месяцу на Днестре удалось сконцентрировать только 35-тыс. королевскую армию, численности которой было явно недостаточно для успешного отражения турецкого вторжения. И взгляд царя опять обратился к такой силе, как малороссийские казаки, численность которых было первоначально решено довести до 20 тыс. чел., для чего в дополнение к уже с существующим шести полкам было сформировано еще десять: Браславский, Уманский, Кальницкий, Киевский, Кропивинский, Прилуцкий, Миргородский, Полтавский, Гадячский, Могилевский (Могилев-Подольский). Однако вскоре количество записавшихся превысило эту цифру в два раза, достигнув 40 тыс. чел. (согласно Александру Волынскому в 1575 году польское правительство оценивало общую численность казаков в 60 тыс. чел.). Между тем сменивший Селима II турецкий султан Мурад ІІI отмобилизовал войска, приказал главному адмиралу прикрыть Стамбул эскадрой из 40 галер от возможного нападения морского казачьего войска и в апреле отправился в поход на север. Вскоре, Низовое Днепровское казачье войско начало активные военные действия на море. В начале июня 1575 года казачья флотилия показалась напротив устья Днестра. Турецкая эскадра Халиль-паши потопила 5, захватила 18 казацких чаек и пленила около 300 казаков. Для защиты устья Дуная султан отправил главного адмирала с эскадрой. Но казаки миновали турецкий флот, сожгли городок Ахиоль, а затем на 16 чайках пошли к Стамбулу. Имея лишь три галеры, начальник охраны дворца не осмелился на морской бой с казаками и только с ужасом смотрел, как те разрушали ближайшие поселки. Казаки донимали турок и в других местах, держа их в постоянном напряжении, вынуждая постоянно обращаться к султану за помощью. В июле одна часть казаков морем отправилась на Трапезунд, а другая - в район Дуная, где строился мост для переправы турецкой армии. Против них Халиль-паша 11 июля отправил 150 кораблей разного типа. В морском бое казаки вышли победителями, потом высадились на берег над Прутом и завязали бои татарами. Достаточно активно действовало и “служилое” казачье войско. В июле - первой половине августа небольшие казацкие отряды разошлись по территории Молдавии и развернули активные военные действия. Они сожгли села в околицах Сорок и других многих городов и даже разбили личную охрану хозяина. Тот должен был убегать за Дунай под защиту турецких войск, а казаки взяли под свой контроль чуть на всю страну. Основное казацкое войско держалось кучи, готовое отбить нападения татарской орды или турок.
В середине августа вся турецкая армия переправилась через Дунай и двинулась в глубь Молдавии. Казацкие отряды навязывали неожиданные бои авангардным частям турок и таким образом задерживали продвижение всей армии. Один из них численностью 300 чел. при отступлении от Сучавы натолкнулся на татарскую орду и был должен был обороняться лагерем. Турецкий султан бросил против него чуть не все войска. Приблизительно 100 казаков пробились к р. Прут и засели там в большой пещере и несколько дней отбивали все штурмы врага. Только дымом турки выкурили казаков из убежища и всех перебили. 200 казаков переправились через Прут, и, отбиваясь от татарской конницы, заложили оборонный лагерь и целый день защищались от противника. Под прикрытием ночи казаки выскользнули из лагеря, разделились на две части и отступили лесом. Но на утро их догнали вражеские подразделения и вынудили опять стать лагерем. Только под вечер туркам удалось прорвать оборону защитников, ворваться в лагерь и захватить 30 израненных и до смерти замученных казаков. Всего же в руки турок попало до 200 пленных из числа передовых казацких отрядов и почти всех их казнили. Тем временем королевское войско под командованием самого царя 20 августа переправилось на правый берег Днестра и заложило лагерь под Хотином. А 26 августа под Хотин подошел и турецкий султан со своей армией. Силы противников были неравными. Турецкая армия насчитывала до 120 тыс. чел., не считая 70 тыс. татар. Численность русско-польской армии не превышала 75 тыс. чел. Включая 40 тыс. казаков, на которых и пришлись первые удары турок, которые 2 сентября под прикрытием непрерывного огня ринулись на штурм казачьего лагеря. Но казаки выдержали наступление, под вечер перешли в контратаку, глубоко вклинились в ряды противника и отбросили его на исходные позиции, захватив большие трофеи (включая 12 полевых пушек), и уничтожив до 1 тыс. вражеских воинов. 3 сентября турки вновь безуспешно штурмовали казачьи укрепления, в ходе чего потеряли до 2 тыс. чел. На следующий день турецкая армия пять часов атаковала позиции казаков и частично русских и поляков. Вся турецкая артиллерия открыла по казачьему лагерю сокрушительный огонь. Как позднее описывали участники битвы, еще никогда они не слышали такого пушечного гула. Казаки метким огнем отбили все атаки, а затем при поддержке польского отряда Котляревского вынудили противника отступить. В темноте казаки ринулись в наступление и вклинились в турецкий лагерь, где началась большая паника. Но не поддержанные основным войском казаки отступили (позднее ряд историков будет критиковать Ивана IV за излишнюю осторожность, из-за которой, по их мнению, в тот день была упущена возможность полной победы над турецкой армии). На следующий день противники хоронили погибших. А затем казаки добровольцы из королевской армии сделали ночное нападение на татарский лагерь, много татар убили, хотя и сами потеряли почти тысячу человек. На рассвете 7 сентября 150 турецких пушек открыли сокрушительный огонь по русско-польскому лагерю. Противник ринулся на его штурм. До полудня над полем битвы висел густой пороховой дым и слышался непрерывным грохот. Но общими силами русские и поляки отбросили врага. 8 сентября казаки подпустили тесные вражеские ряды почти до своих окопов, неожиданно приподнялись и открыли сокрушительный залповый огонь по ним. Первый ряд стрелял, другие заряжали мушкеты. Огонь велся непрерывно. В рядах наступающих были пробиты большие "бреши" и остатки их бросились наутек. 10-11 сентября королевские войска опять отбивали атаки врага. А на следующий день командующий казаками Богдан Ружинский организовал самостоятельное нападение на противника. Когда после сытного ужина турки и татары, как обычно, заснули, казаки тихо сняли часовых и всей толпой навалились на палаточный лагерь врага. Где, благодаря эффекту неожиданности, им сопутствовал успех. Захватив все, что можно было, казаки начали отходить, а оставленное прикрытие отбросило преследователей. Обе стороны понесли тяжелые потери. Положение русских и поляков, впрочем, также ухудшалось. Нехватало пищи, фуража, начались эпидемии. Татарские орды отошли с целью опустошения малороссийских земель, что вызывало сильное волнение среди казаков. Они даже были готовы оставить позиции и идти на спасение своих близких и родственников. Только личное вмешательство царя спасло дело. А между тем Мурад ІІI перегруппировал войска и 15 сентября бросил их на русско-польский лагерь. Наступление велось с трех сторон, а пушечный огонь был таким, что от него, как писал позже участник битвы, земля тряслась. Однако русско-польской армии удалось отстоять свои позиции. На совете 16 сентября польско-русское командование констатировало падение боевого духа защитников и решило для его поднятия перейти к наступательной тактике малыми силами. Это была победа гетмана Ружинского, который с самого начала войны ратовал за нее. 8 тыс. казаков во главе с Ружинским ночью ворвались в палаточный лагерь турок и вдребезги опустошил его. Такие же ночные атаки они повторили и 18 сентября. Вынашивался замысел генерального наступления на противника. Тем более, что были явными признаки падения морального духа турецкой армии. 25 сентября русские и поляки отбили дежурный штурм противника. А 28 сентября произошла решающая битва Хотинской войны. В ней принимали участие все силы воюющих сторон. Пушки вели беспрестанный огонь, турки и татары шли бесконечными волнами. В отдельных местах они вклинились в русско-польский лагерь и только упорное сопротивление защитников позволило избежать взлома турками русско-польских позиций. Под вечер на обессиленное турецкое войско перешел в наступление уже сам Иван IV, отбросив противника от Хотина. Победа была полной. Но потери были таковы, что ни преследовать отступающую турецкую армию, ни занимать Молдавию не стали, ограничившись лишь только закреплением в Хотине.
Эта победа имела несколько неожиданное продолжение. В октябре 1575 года в Краков прибыло посольство Иоганна Кобенцля и Даниила Бухау от императора Священной Римской империи Максимиллиана II, которое предложило Ивану IV участие в антитурецкой лиге из империи, Испании, Рима и других христианских государей, чтобы “тех неверных людей могли выгнать за Арапы до Азии” и чтобы “все цесарство Греческое на всход солнца к твоему величеству пришло”. Перед Иваном IV рисовалась перспектива утверждения его власти после победоносной войны с османами в бывших владениях Восточной Римской (Византийской) империи — перспектива, к которой царь не мог остаться равнодушным. Тем более, что среди государей католической Европы XV—XVI веков представители Австрийского дома — Габсбурги — занимали особое место. Так сложилось, что с середины XV века только представители этого рода занимали трон императоров Священной Римской империи. Носившее это имя огромное государство, границы которого охватывали территорию Германии, Нидерландов, значительную часть Франции и Италии, уже давно превратилось в эфемерное политическое образование, но обладателю императорского трона было обеспечено наиболее почетное первое место в иерархии европейских государей, а историческая традиция возлагала на носителя императорского сана (подобно тому, как это было в православном мире с басилевсом Восточной Римской империи) особую ответственность за судьбы христианского мира. В эпоху Нового времени эта традиция стала наполняться новым содержанием. Дело в том, что в первой половине XVI века под властью Фердинанда Габсбурга оказались такие страны, как Австрия, Чехия и Венгрия, лежавшие на пути продвижения османов в Европу. Волею обстоятельств носители императорского сана оказались в роли защитников христианской Европы от угрозы со стороны мира ислама. Османская империя представляла собой мощную военную державу, с которой было нелегко бороться, поэтому Габсбургам приходилось, апеллируя к общехристианской солидарности, выступать организаторами союза христианских государств — союза, который положил бы конец продвижению османов и даже, может быть, отбросил их в Азию, откуда они пришли. Эта роль Габсбургов в европейской политической жизни была хорошо известна в Москве, где в правление отца царя Василия III неоднократно появлялись австрийские послы, предлагавшие свое посредничество для заключения мира между Россией и Великим княжеством Литовским, чтобы затем эти государства вместе с Габсбургами обратили оружие против османов. В малолетство Ивана IV эти связи прервались и долгое время не возобновлялись. Лишь в конце 60-х годов XVI века, когда резко возросла опасность, угрожавшая России со стороны Османской империи и Крыма, царь принял решение возобновить утраченные связи с Веной. Речь шла прежде всего о том, чтобы найти союзников в борьбе с угрожавшей опасностью с юга. Однако уже в это время у царя существовали гораздо более далеко идущие планы. Не смотря на удаление Адашева, Сильвестра и Курлятеева, Иван IV по прежнему мечтал о покорении Крыма и богатых южных земель. Сближение с Габсбургами было одним из путей, ведущих к этой цели. К началу 1572 года царь уже знал, что его инициатива встретила благоприятный отклик в Вене: император Максимилиан II просил “опасной грамоты” для послов, которых он намеревался прислать в Москву. В этих условиях, заинтересованные в союзе с Россией против Турции Габсбурги не стремились противодействовать желанию Ивана IV стать польским королем, поскольку вступив на польский трон и заключив союз с Габсбургами, он повел бы соединенные силы России и Литвы и Польши против османов. Еще в ноябре 1572 года Максимилиан II отправил в Москву своего дипломата Магнуса Паули с миссией договориться о согласованных действиях обоих государей на польских выборах и заключить с Москвой антиосманский союз. Император Священной Римской империи заявлял, что хотел бы видеть на польском троне Ивана IV, но при условии: “И стоят б им с одново против турецкого и против всех татарских государей”. Таким образом, соглашение двух государств по польскому вопросу должно было сопровождаться заключением между ними союза, направленного против Османской империи. О заинтересованности Габсбургов в заключении такого союза Магнус Паули говорил и специально: «И цесарь со всем цесарским чином приговорили со государем Московским мир вечной постановити, на татарских государей стояти с одного». После избрания Ивана IV королем Польши и Великим князем Литовским, казалось пришло время для осуществления этой договоренности. В декабре 1574 года царь снова принимал Магнуса Паули. Император сообщал о своем намерении прислать в Москву “великих послов”, которые выработали бы соглашение по всем интересующим стороны вопросам и “промеж ими любительное приятельство и суседство крестным целованьем закрепили”. И вот теперь, император Максимилиан II не только изъявлял свое согласие на союз, но и выступал инициатором создания военной коалиции против общего с Россией врага. В свете всего этого планы большого антиосманского союза Габсбургов, России, Польши и Литвы приобретали реальные очертания. Ответное посольство князя Сугорского и дьяка Арцыбашева прибыло прямо в Регенсбург к 7 июля 1576 года, где в это время в полном разгаре была работа Регенсбургского рейхстага. Русский вопрос, продолжавший интересовать Ганзу и восточно-имперских князей, недавно привлекший внимание французской и испанской дипломатии, был злобой дня и в порядке занятий рейхстага занимал первое место. Русское посольство князя Сугорского вызвало всеобщий интерес и внимание; по рукам ходили резанные на дереве изображения (своего рода “фотографии") московских послов; около них и имени московского царя выросла богатая памфлетная литература. Звезда московского царя, “единственного под солнцем страшилы басурман и латинов", стояла в зените.
Сам царь, не дожидаясь окончательных результатов переговоров по проекту совместной антитурецкой борьбы, стал предпринимать первые шаги для его осуществления. К этому времени при дворе Ивана IV нашел себе приют и изгнанный незадолго до этого османами молдавский воевода Богдан Александрович. В окружении царя появились и другие знатные выходцы с Балкан: “Радул мутьянской воеводич, Стефан волоской воеводич, Микифор гречанин”. Подготавливая почву для формирования такого союза, царь одновременно предпринял новые шаги для подготовки наступления на Крым и османские крепости в Северном Причерноморье. Зимой — весной 1576 года к гетману днепровских казаков (как “служилых”, так и “низовых”) князю Богдану Ружинскому было послано денежное жалованье, «запасы» и порох, и казаки «ялись государю крепко служити». Тогда же за днепровскими порогами появились и отряды «государевых», то есть московских служилых казаков. Выполняя царский наказ Ружинский с 15 тыс. казаков ворвался в татарские владения за Перекоп. Вступивший с ними в сражение наместник Перекопа мурза Дербыш был разбит и бежал. Опустошив Кафу и Гезлев Ружинский после похода на Крым пустился в открытое море, к побережью Турции, где взял штурмом Трапезунд и Синоп, после чего подходил даже к Константинополю и "взяле поде ниме многія корысти". После новых нападений на крымские улусы, как сообщал в Москву русский гонец Иван Мясоедов, “за Перекопом, де, никово людей не осталось, все, де, за Перекоп збежали от казаков”. Но на этот раз нападениями казаков дело не ограничилось. В конце 1575 года началась подготовка к крымскому походу, заключавшаяся в объявлении указа “Великого Государя” о сборе ратных людей, в составлении в разрядах росписей их по полкам, в определении сборных пунктов, в изыскании денежных средств, в подготовке наряда и боеприпасов, в заготовке продовольствия, в комплектовании обоза. Как всегда встал вопрос о финансировании. В октябре 1575 года в Москве, по распоряжению царя, был созван Земской собор, на котором Иван IV потребовал от церкви, в связи с нуждой государевой казны пополнить ее своими средствами. Встретившись с сопротивлением духовенства, царь обрушился с упреками к высшим церковным сановникам: они “захватили все богатства”, в частности “третью часть аренд и деревень”, ведут праздную жизнь, “гоняются” за боярами, лукаво оправдываясь тем, что без боярских даяний их обители оскудеют. Но на Соборе царю пришлось столкнуться и с другой проблемой. Русское дворянство уже давно с завистью смотрело на особое привилегированное положение польской шляхты, с его “кардинальными правами” и “златыми вольностями”. И на Соборе 1575 года значительная группа дворян подала царю прошение о выдаче русскому дворянскому сословию грамоты уравнивающей их права и свободы с польскими. Реакция царя была жесткой. Свыше ста дворян, подписавших это прошение было арестовано. Из них было казнено 40 человек, остальные драны кнутом. Репрессии обрушились и на духовенство. Видя, что “добром” церковь нельзя заставить расстаться с частью своих богатств, царь увязал выступление дворян на Соборе с рядом церковных иерархов. Были арестованы новгородский архиепископ Леонид, архимандрид Чудова монастыря Евфимий, архимандрид Симонова монастыря Иосиф, начато “сыскное дело” против митрополита Антония. Обвиненные в связях с шведским королем, распущенности и занятии колдовством (последние два обвинения подтвердились полностью), архимандриды Евфимий и Иосиф были казнены. Приговорен к смерти был и Леонид, но Иван IV проявил снисхождение, заменив ему смертную казнь вечным заточением. Владыку посадили на хлеб и воду, и он вскоре умер. Благодаря этому царю удалось сломить сопротивление духовенства и добиться от них отчуждения в пользу казны вотчин, незаконно отданных монастырям и выплаты ими крупных штрафов за прием этих земель. Получив таким образов “на руки” необходимые средства. Принятый план удара по Крыму был грандиозен по своему размаху. Наступление было решено проводить силами Русского царства и Великого княжества Литовского – в связи с тем, что по польским законам сбор “посполитого рушенья” разрешался только для войны на территории собственно Польши, а за заграничные походы шляхте надо было платить, от использования польских сил было решено отказаться.
К западу от Белгорода в районе Ахтырка-Сумы-Хотмыжск-Красный Кут началось сосредоточение русской армии, во главе с князем Иваном Федоровичем Мстиславским, и вторым воеводой князем Федором Михайловичем Трубецким. По специальному решению в этом походе воеводы должны были служить “без мест”. 22 февраля 1576 года назначенные воеводы выехали из Москвы к своим полкам. И маю месяцу войско окончило, состоя согласно росписи: Дворяне, дети боярские – 18105 чел. (их сопровождало более 20 тыс. боевых холопов) Стрельцы – 11262 чел. Посошная рать (обоз и “инженерные войска”) - 8735 чел. Итого: около 40 тыс. чел. конницы и 20 тыс. чел. пехоты. Кроме этого большого войска, была организована “плавная судовая рать” во главе с князем Никитой Тюфякиным из трех полков; в их состав наряду со служилыми людьми из разных городов входили донские казаки. В начале мая полки двинулись мимо Полтавы на юг, переправились через реки Орель и Самару и соединившись в у построенной на правом берегу Днепра по приказу Ивана IV в августе 1575 года возле первого из днепровских порогов – Кодацкого, крепости Кодак с собранной литовской ратью (15 тыс. “служилых казаков, 5 тыс. “немецких” наемников и 5 тыс. чел. шляхетской конницы) во главе с самим царем, медленно продвигались в направлении к Конским Водам. 13 июня войско переправилось через р. Конские Воды и стало лагерем недалеко от Днепра. Вскоре стало известно, что степь горит, подожженная татарами с целью лишить подножного корма конницу, обозных и артиллерийских лошадей. Вся степь «почав от Конских Вод до самого Крыму пожарами» выгорела, вследствие чего оказалась широкой (200 верст) оборонительной полосой на подступах к Перекопу. На собранном царем военном совете решили продолжать поход. За двое суток прошли только около 12 верст, но лошади и люди обессилели, так как сказались отсутствие подножного корма, воды и недостаток продовольствия. Только на флангах главного операционного направления обозначились тактические успехи. У Овечьих Вод донские казаки разбили значительный отряд татар. Посланные к Казы-Кермену казаки нанесли поражение противнику в районе урочища Каратебеня. Но все это не решало исхода борьбы, так как главные силы русско-украинского войска не могли продолжать поход. 17 июня вновь был собран военный совет, высказавшийся за прекращение похода. Иван IV приказал отступать, прикрывшись сильным арьергардом, состоявшим из русско-литовской конницы, получившей задачу осаждать Казы-Кермен. 20 июня походное войско снова было у Конских Вод, где отдыхало около двух недель. 14 августа полки возвратились в свой исходный район — берега р. Мерло, где были распущены по домам. Неудача этого мероприятия не остановила царя, который тут же стал готовить следующий поход. По его приказу, южнее Кодака, на о-ве Хортица была заложена новая, Свято-Георгиевская крепость, имевшая задачей подвинуть русские рубежи поближе к Крыму, и создать опорный пункт для готовившегося следующего похода. Но в самом конце 1576 года из Германии пришли известия о смерти императора Максимилиана II. И хотя его сын и преемник Рудольф II не менее своего отца горел желанием изгнать турок, Военный совет 1577 года принял предложение Лазаруша Швенди, командующего войсками Верхней Венгрии, воздерживаться от провокаций и сохранять мир, укрепляя тем временем линию обороны (последнее было исполнено без должной эффективности). Таких же взглядов придерживался Иштван Батори (Стефан Баторий), сменивший в 1571 году Яноша-Сигизмунда в качестве князя Трансильвании. Никто не горел желанием, по словам венгерского генерала Миклоша Палфи, "вскрывать этот ящик", в котором, как они думали, было полно "ядовитых гадов, всяких паразитов и скорпионов". Поняв, что идея возрождения антитурецкой коалиции провалилась, Иван IV отменил военные приготовления, освободил из заточение крымских послов и вместе с ними отправил в Крым Афанасия Нагого, с предложением о заключении мира.
По поступившим замечаниям проводится некоторая корректировка текста. Так (замечание georg-a): Леший пишет:
цитата:
И взгляд царя опять обратился к такой силе, как малороссийские казаки, численность которых было первоначально решено довести до 20 тыс. чел., для чего в дополнение к уже с существующим шести полкам было сформировано еще десять: Браславский, Уманский, Кальницкий, Киевский, Кропивинский, Прилуцкий, Миргородский, Полтавский, Гадячский, Могилевский (Могилев-Подольский).
Вместо этого теперь: В результате, не смотря на все меры, к августу месяцу на Днестре удалось сконцентрировать только 35-тыс. королевскую армию, численности которой было явно недостаточно для успешного отражения турецкого вторжения. И взгляд царя опять обратился к такой силе, как малороссийские казаки, численность которых было первоначально решено довести до 20 тыс. чел., для чего в дополнение к уже с существующим шести полкам было сформировано еще десять: Браславский, Уманский, Кальницкий, Киевский, Лысанский, Калицкий, Богуславский, Паловецкий, Фастовский, Могилевский (Могилев-Подольский). А вместо (замечание Радуги): Леший пишет:
цитата:
Турецкая армия насчитывала до 120 тыс. чел., не считая 70 тыс. татар.
Турецкая армия насчитывала до 120 тыс. чел., не считая 40 тыс. татар. (урежем осетра).
Большая просьба к модераторам удалить следующий кусок таймлана из предыдущих постов: Леший пишет:
цитата:
Неудача этого мероприятия не остановила царя, который тут же стал готовить следующий поход. По его приказу, южнее Кодака, на о-ве Хортица была заложена новая, Свято-Георгиевская крепость, имевшая задачей подвинуть русские рубежи поближе к Крыму, и создать опорный пункт для готовившегося следующего похода. Но в самом конце 1576 года из Германии пришли известия о смерти императора Максимилиана II. И хотя его сын и преемник Рудольф II не менее своего отца горел желанием изгнать турок, Военный совет 1577 года принял предложение Лазаруша Швенди, командующего войсками Верхней Венгрии, воздерживаться от провокаций и сохранять мир, укрепляя тем временем линию обороны (последнее было исполнено без должной эффективности). Таких же взглядов придерживался Иштван Батори (Стефан Баторий), сменивший в 1571 году Яноша-Сигизмунда в качестве князя Трансильвании. Никто не горел желанием, по словам венгерского генерала Миклоша Палфи, "вскрывать этот ящик", в котором, как они думали, было полно "ядовитых гадов, всяких паразитов и скорпионов". Поняв, что идея возрождения антитурецкой коалиции провалилась, Иван IV отменил военные приготовления, освободил из заточение крымских послов и вместе с ними отправил в Крым Афанасия Нагого, с предложением о заключении мира.
Поскольку он изменен. Вот отредактированная часть: Неудача этого мероприятия не остановила царя, который тут же стал готовить следующий поход. По его приказу, южнее Кодака, на о-ве Хортица была заложена новая, Свято-Георгиевская крепость, имевшая задачей подвинуть русские рубежи поближе к Крыму, и создать опорный пункт для готовившегося следующего похода. Правда в самом конце 1576 года из Германии пришли известия о смерти императора Максимилиана II. И хотя его сын и преемник Рудольф II не менее своего отца горел желанием изгнать турок, имперский военный совет 1577 года принял предложение Лазаруша Швенди, командующего войсками Верхней Венгрии, воздерживаться от провокаций и сохранять мир, укрепляя тем временем линию обороны (последнее было исполнено без должной эффективности), что означало полный крах идеи антитурецкой коалиции. Тем не менее, Иван IV не стал отменять свое решение об организации второго крымского похода русского войска. Новый план заключался в том, чтобы поход осуществить ранней весной, избегая степных пожаров и имея достаточное количество подножного корма и воды. Учитывая опыт первого похода была проведена более тщательная подготовка следующего похода, в частности, было решено взять с собой стенобитные машины, заготовить штурмовые лестницы (в степи для их изготовления не было материалов), построить на Днепре чайки (для действий со стороны реки против Казы-Кермена). Предполагалось также для обеспечения тыла при наступлении через каждые четыре перехода устраивать небольшие земляные укрепления. Пунктами сосредоточения походного войска были назначены Рыльск, Обоянь, Чугуев и Сумы (большой полк). На рубеже р. Самары намечалось присоединение литовской рати. Но второй поход на Крым так и не состоялся. Еще накануне первого похода шведский король Юхан III, который будучи женат на Анне Ягеллон используя тот факт, что основные силы русского царя были связаны на юге, вступил в соглашение с рядом как литовских, так и польских магнатов, предлагая им восстать против “тирана”, и обещая свою помощь. Как утверждали сторонники шведского короля, в этом случае “Юхан если не всем Московским государством овладеет, то по меньшей мере возьмет Псков и Смоленск, а военными кораблями шведскими загородит морскую дорогу в Балтийское и Белое моря, отчего Московскому государству великий убыток будет”. Следствием чего стала определенная консолидация польских и части литовских магнатов вокруг персоны шведского короля. Немалую роль в этом сыграл римский посланник в Польше и Литве нунций Викентий Лаурео, который был настроен радикально против Ивана IV. Ему удалось привлечь на свою сторону таких видных магнатов, как Альберт Лаский, Станислав Пац, Андрей Зборовский, люблинский воевода Ян Тарло, епископ краковский Филипп Падневский, которые и составили “пентархию”, в котором оппозиция Ивану IV нашла для себя сильную опору и руководство. Уладивши таким образом дело в Польше, Лауреано обратился к Литве, где заимел верного помошника в лице киевского епископа Николая Паца (брат Станислава Паца). Ему удалось убедить самые сильные фамилии — Радзивиллов и Ходкевичей, примкнуть к выступлению против “тирана”, обещая что шведский король восстановит их в прежнем влиянии в Великом княжестве и прекратит редукцию имений. В октябре 1576 года большая часть сенаторов предъявила царю ультиматум с требованием немедленно утвердить требуемые статьи (“артикулы”) о правах и свободах знати. Иван IV, как и ожидалось, отклонил его. После чего собравшиеся в Сандомире магнаты составили конфедерацию направленную против царя, и под их давлением большая часть сенаторов своим решением объявила о низложении “тирана” и провозгласил новым королем Юхана Шведского. Хотя это решение было недействительным с юридической точки зрения, поскольку его отказался утвердить польский примас католической церкви Яков Уханьский, в отсутствие Государя выполнявший функции наместника, но после того как один из конфедератов, Самуил Зборовский, в припадке гнева убил примаса прямо в зале заседания сената, второй человек в церковной иерархии страны (и один из лидеров конфедератов) краковский епископ Филипп Падневский самовольно приняв на себя обязанности примаса подписал акт о детронизации Ивана IV. Правда не все в Польше поддержали эти действия. Куявский епископ Станислав Карнковский, радеевский староста Рафаил Лещинский и коронный гетман Николай Мелецкий провозгласили это решение незаконным и объявили о своей поддержке Ивана IV. В стране, по сути, началась гражданская война. Одновременно с этим в Литве виленский и жмудский старосты Николай Радзивилл и Иеремия Ходкевич заявив о незаконности отбора у них ряда имений, полученных их семьями от предыдущего Государя, так же подняли мятеж, установив свой контроль на северо-восточной частью княжества. К их мятежу примкнула и Рига, решившая воспользоваться моментом и восстановить свой статус “вольного города”. Собранное ими 12-тыс. войско 11 декабря осадило Полоцк. Были проведены подступы к стенам внешних укреплений, и открыта по ним бомбардировка из пушек. Видя невозможность здесь удержаться, возглавлявшие оборону города князья Василий Телятевский и Дмитрий Щербатый подожгли укрепление и отошли в Большой город. Царь, узнав об осаде Полоцка в Киеве, в декабре послал туда три отряда. Воеводе Хилкову он приказал с двумя тысячами татар разорять Курземье и Жемайтию. Второй отряд получил задание идти в Карелию воевать со шведами. Воеводе князю Ивану Шуйскому поручил как можно скорее идти на усиление гарнизона Полоцка. И который заняв крепость Сокол оттуда препятствовал подвозу фуража и продовольствия к осаждавшим, в лагере которых из-за этого начался голод. Положение осложнялось еще тем, что не привыкшие воевать зимой немецкие и венгерские наемники начали бунтовать. И не видя способа справится с возникшими трудностями, возглавлявший мятежников Николай Радзивилл “Рыжий” созвал военный совет, на котором большинство предводителей высказалось за то, чтобы прекратить осаду и отойти на зимние квартиры. И 29 декабря сняв осаду с Полоцка мятежники были вынуждены отступить. В самой Польше царила “замятня”. Избегая крупных сражений друг с другом вооруженные отряды противников и сторонников Ивана IV нападали на имения своих оппонентов. Разграбляли их маетности и выжигали посевы. В ноябре 1576 года, по договоренности с Сандомирской конфедерацией, под Гданьском высадилось 10-тыс. шведское войско во главе с Понтием де ла Гарди. По плану оно должно было овладеть городом (где не было крупного русского гарнизона), и вместе с конфедератами вступить в Литву, где предполагалось соединится с тамошними мятежниками. Но этот замысел дал сбой. Хотя жители Гданьска не имели никаких оснований любить Ивана IV, но желания уходить под власть Швеции у них было еще меньше. Тем более, что условия сдачи предусматривали взятие Гданьском на себя финансирование шведской армии в Польше. В то время как возглавлявший оборону города князь Петр Серебряный обещал от собственного имени, что в случае сохранения верности Гданьск будет освобожден от оставшейся части контрибуции. В результате шведская армия застряла на севере (наступать на Краков имея у себя в тылу неприятельские силы де ла Гарди не решился). И хотя, после тринадцати недель осады шведам удалось взять и сжечь Гдыню, Гданьск по прежнему держался, сковывая шведскую армию. В январе 1577 года по приказу Ивана IV две русские рати отправились в поход. Князь Иван Петрович Шуйский во главе с 17-тыс. армией выступил из района Полоцка, а воевода Дмитрий Иванович Хворостинин с 15-тыс. войском - из Вязьмы. Оба войска соединившись возле Орши двинулись оттуда “к Менску и Новогородку”(Минску и Новогрудку). Сам царь с основными силами (собранными для предполагаемого похода на Крым, и состоящими из 32-тыс. войска стоящего в Чернигове и 25-тыс. армии дислоцированной под Белой Церковью) был вынужден оставаться в Киеве, так как в середине января 20-тыс. крымская орда ворвалась в юго-западные русские земли и дошла до верховья Ингула, где разошлась на мелкие отряды. Кроме того ходили упорные слухи, что турецкий султан рассчитывая на нейтралитет Австрии и на ослабление русского царя вследствии выступления конфедератов готовит начать новое наступление двумя армиями. Главная армия (число которой предполагалось в 60 тыс. чел.) должна была выступить из Молдавии, взять Хотин и двинуться на Киев. Другая армия должна была овладеть, при поддержке флота, Азовом и разорить казачьи городки на Дону. В этих условиях Иван IV счел за лучшее начать переговоры о мире. Для чего было освобождено несколько захваченных ранее татарских вельмож и в их сопровождении в Крым выехал Афанасий Нагой, должный склонить хана к прекращению войны.
В Литве события тем временем шли своим чередом. Первый бой с мятежниками обернулся не в пользу русских. Передовой отряд (1,5 тыс. чел.) повел себя легкомысленно, шел без разведки, на привалах не выставлял охранения. Благодаря чему 4-тыс. литовский отряд во главе с Кристофом Радзивиллом смог скрытно приблизиться и устроив ночное нападение уничтожить русский авангард. Но при подходе основных сил Шуйского и Хворостинина начал отход к Минску, где под Борисовым соединился с основными силами мятежников, которые достигли численности в 12 тыс. чел. И 17 февраля подошедшие части русской армии были вынуждены принять бой. Построив стрельцов и “немецкую” пехоту в центре, а рейтар и поместную конницу сосредоточив на флангах, Шуйский и Хворостинин приняли удар литовской панцирной конницы, которая всей массой навалилась на русский центр, рассчитывая смять его, но уткнулась в пики пехоты, и попала под обстрел из пищалей и легких пушек. Возникла мешанина побитых лошадей и всадников. По которой с флангов и ударила русская кавалерия. Армия Радзивилла стала пятиться. Наконец дрогнула – и пошло повальное бегство, преследование и рубка бегущих. Армия мятежников была разгромлена наголову. Было взято в плен 3 тыс. человек, из них 6 полковников. Захватили весь лагерь, обозы, знамена, даже шатер и бунчук Радзивилла. Сам Николай Радзивилл и его сын Кристоф были оба ранены, но ушли с небольшим отрядом в Минск, где сумев собрать около 1,5 тыс. чел. оставили город отступив к Вильно. Однако оборона столицы Литвы была проблематичной. Город был укреплен весьма слабо. Шаткими оказались и настроения горожан. Перебежавший на сторону царя шляхтич Григорий Пиотровский докладывал, что “мещане виленские приговаривали... город сдать и государевых бояр и воевод встретить с образами и с хлебом от города за 10 верст, потому что им против государевых людей сидеть в городе не в силу”. Не видя возможности удержать Вильно своими силами Радзивилл, вместе с виленским епископом Валерианом Проташевичем направил делегацию в Ригу, а оттуда в Стокгольм – просить помощи у шведов. Но его положение в Вильно ухудшалось буквально не по дням, а по часам. Основу вооруженных сил мятежников составляли либо шляхтичи входящие в свиту или “почту” магната, либо наемники. Привлечь на свою сторону мелкую и среднюю шляхту не получалось – та сохраняла верность царю, а на попытки силой привлечь ее к борьбе отвечала сопротивлением. Содержание наемников требовало денег. Но все имевшиеся средства были уже израсходованы и платить было нечем. Собственно говоря, если бы Шуйский и Хворостинин продолжили бы натиск, то мятеж в Литве был бы полностью подавлен еще весной 1577 года. Но, вместо этого, русские воеводы заняв Минск остановили наступление. Причин для этого было пять. Во-первых, войска устали и им требовался отдых. Во-вторых, начиналась весенняя распутица, и дальнейшее продвижение войск было сильно затруднено. В-третьих, требовалось закрепить власть на уже “умиротворенных” территориях с целью обеспечения безопасного тыла. В-четверых, приближалось время весеннего сева и воеводы были вынуждены отпустить в имения большую часть поместной конницы для проведения посевных работ. И в пятых, была еще одна, негласная причина. Не желая делить лавры с Хворостиным, князь Шуйский преднамеренно не стал торопить свою армию, чтобы добившись устранения Хворостинина, самому взять столицу Великого княжества и приписать всю славу победителя себе. Все это дало мятежникам время оправиться и восстановить свои силы. Опираясь на финансовую помощь Риги, которая согласилась выделить ему крупную субсидию в обмен на отказ с его стороны от всех прав сюзеренитета над Ригой и признания свободного статуса города, а так же собрав с виленцев чрезвычайный военный налог в 100 тыс. злотых, Радзивилл смог довести численность своей армии до 8 тыс. чел. А учитывая, что мещане ненадежны, Радзивилл решил не подпускать русских к Вильно, а дать полевое сражение на подступах. Он выбрал удобную позицию на левом берегу р. Вилии, приказав построить тут укрепленный лагерь. Впрочем, усиливались и русские. Не смотря на то, что царь убрал Хворостинина из Минска, назначив его вторым воеводой стоящей под Белой Церковью армии, разгром мятежников склонил многих до этого колеблющихся на сторону царя. Видный витебский магнат Иван Сапега и его сын Лев собрав на свои средства около тысячи человек привел их на усиление русского войска. Их пример вдохновил остальных, и скоро под русские знамена потянулись и иные литовские хоругви, благодаря чему к середине лета, когда русские возобновили наступление, численность армии Шуйского насчитывала более 20 тыс. чел. И 28 июля русская армия подойдя к Вильно начала выдвигаться на исходные позиции для битвы. Форсировав болото и две речки, она на следующий день сосредоточилась у вражеского лагеря и начала атаки. Сражение длилось “от шестого часа дни до ночи”. Постоянным натиском оборону мятежников сломили. Части Радзивилла, сбитые с позиций, откатывались по мосту на правый берег Вилии.
Для прикрытия на верную оставили заслон немецкой наемной пехоты. Наемников перебили полностью, но свою задачу они выполнили – когда русские прорвались к переправе, противник поджег мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. У Радзивилла осталось менее 3 тыс. чел., он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Шуйского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа – Ковно, через три недели – Гродно. Южнее наступала собранная под Черниговом армия во главе с Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским. В июне-июле 1577 года захватив Гомель, Чичерск, Речицу, Жлобин, Рогачев, Бобруйск, взяв в результате короткого, но ожесточенного штурма Быхов и заняв Могилев, который не только сдался без боя, но и выставил на русскую службу около 800 человек, его армия 28 августа приблизилась к Слуцку, где 8 верстах от города его встретил князь Семен Слуцкий, который не желая воевать с единоверцами (такова официальная версия – князь Слуцкий был православным) согласился на сдачу города и всего княжества на милость русского царя. Что оставило без защиты окрестные города. И в начале сентября полки Скопина-Шуйского при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, Новогрудок. Но под Несвижем встретил упорное сопротивление, и только 29 сентября столица владений Радзивиллов была взята. Одновременно с этим, в конце августа 1577 года на речных судах из Киева вверх по Днепру отправился отряд князя Александра Вишневецкого (300 чел.) - приводить “под царскую руку” Полесье. Эта флотилия вошла в Припять и 10 сентября подошла к Турову, где не встретив никакого сопротивления двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретил отряд мятежников, общей численностью около 300 человек. После непродолжительного боя мятежники бежали в город, но русские ратники “на плечах противника” ворвались следом и захватили город. После чего вернулись к своим судам и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, затем по ней вверх до реки Вятлицы. Оттуда войско Вишневецкого сухим путем 20 сентября подошло к городу Столин. Там повторились события у Давыдова: мятежники после непродолжительного сопротивления бежали, а русские заняли город. От Столина Вишневецкий вернулся к Припяти, ратники опять сели на суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, который сдался практически без сопротивления. Последняя значительная операция в 1577 году состоялась поздней осенью на Брестчине. В начале октября 7-тыс. русский отряд во главе с Василием Юрьевичем Сабуровым пошел прямо на Берестье (Брест). Однако штурма не произошло. 3 ноября 1577 года жители Берестья сами открыли ворота подошедшему русскому авангарду и выдали скрывавшихся в городе мятежников. В этой ситуации часть правящей верхушки Великого княжества во главе с Иваном Иеронимовичем Ходкевичем пошла на соглашение с царем. В конце сентября 1577 года Ходкевичи сложили оружие и сдались на милость Государя, благодаря чему под власть Ивана IV без боя вернулась Жемайтия и Курземье. Отказавшиеся капитулировать Радзивиллы бежали в Ригу. В соседней Польше ситуация развивалась следующим образом: с наступлением 1577 года постепенно стали брать вверх конфедераты, которые установили свой контроль над большей частью коронных земель и стали проникать в Галицию. Узнав о начале мирных переговоров между русским царем, Крымским ханством и Турцией, Понтий де ла Гарди прекратил осаду Гданьска (тем более что его войска разорили окрестности из-за чего их снабжение стало проблематичным), и, оставив возле города 3-тыс. отряд, с основными силами устремился вглубь Польши и занял Краков, где соединился с основными силами конфедератов. Весной 1577 года сенат провозгласив новым коронным гетманом (вместо Николая Мелецкого) Альберта Лаского, объявил “посполитое рушение”, собиравшееся в районе Люблина. Выдвинув лозунг “возвращения” под власть Короны таких “исконных польских земель”, как Вост. Подолия, Волынь и Киевщина, и колонизации этого края, конфедератам удалось привлечь на свою сторону часть шляхты. Правда, в самый разгар сбора войска между де ла Гарди частью магнатов произошел раскол из-за т.н. “Прусского вопроса”. Суть его была в следующем. 20 марта 1568 года ушел в мир иной скованный параличом престарелый прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн. Спустя 16 часов в замке Нойхаузен за герцогом последовала его жена Анна Мария Брауншвейгская. (Почти одновременную смерть царственных супругов, разделенных расстоянием в 50 километров трудно объяснить простым совпадением. Хотя, возможно, герцогиня скончалась от огорчения, получив известие о смерти мужа. Возможно, кое-кто помог ей уйти в иной мир, и на то были веские причины).
Последние годы земной жизни герцога Альбрехта оказались далеко не безоблачными. Старый герцог почти выпустил из рук бразды правления и наивно доверился людям авантюристического склада характера. Брожение охватило умы. Народ пребывал в недоумении. В личной жизни у герцога Альбрехта не все ладилось. Его первая супруга Доротея Датская подарила ему шестерых детей, но до совершеннолетия дожила лишь Анна София, выданная замуж за Иоанна Мекленбургского. Затем герцог Альбрехт женился вторично на юной Анне Марии Брауншвейгской. Более чем сорокалетняя разница в возрасте не смутила пожилого герцога: слишком велико оказалось желание иметь наследника. Наследник действительно родился в 1553 году - принц Альбрехт Фридрих. Однако с принцем природа сыграла злую шутку. Дурные наследственные признаки сконцентрировались в несчастном юноше сверх всякой меры. Он явно отставал в развитии от своих сверстников. Постепенно его душевное равновесие нарушилось. Можно предположить, что его нервная болезнь стала результатом частых близкородственных браков, принятых в аристократических семействах. К примеру, прадедушка несчастного принца - Альбрехт Ахилл - женился на своей двоюродной племяннице. Мать принца страдала эпилептическими припадками. Кроме того, отец и мать принца доводились друг другу родственниками; герцог Альбрехт женился на своей двоюродной внучке или внучатой племяннице. Следовательно, для Анны Марии Брауншвейгской супруг доводился двоюродным дедушкой. Итак, после смерти родителей 15-тилетний Альбрехт Фридрих в одночасье очутился в роли правителя прусского герцогства. К такому повороту событий он был совершенно не готов. Тем не менее, на следующий год (в 1569 году) он съездил в город Люблин, где принес верноподническую присягу польской короне. Необходимость такого шага диктовалась тем обстоятельством, что Пруссия с далекого 1454 года находилась в вассальной зависимости от Польши. Преждевременная смерть Анны Марии Брауншвейгской, матери новоиспеченного герцога, не позволила ей стать регентшей при несовершеннолетнем сыне, на что она, может быть, рассчитывала при поддержке родственников из земли Брауншвейг. Впрочем, и семейство Гогенцоллернов не желало упускать лакомого кусочка в виде богатой Пруссии. Для Польши же появилась возможность лавировать и поторговаться с максимальной для себя выгодой. Пока шла некая подковерная дипломатия, над юным герцогом Альбрехтом Фридрихом учредили опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединенном замке Фишхаузене. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Таким образом советники предполагали взять власть над герцогством целиком и полностью в свои руки. Но тут вмешался Георг Фридрих Гогенцоллерн - племянник покойного герцога Альбрехта и двоюродный брат герцога Альбрехта Фридриха. 9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, где стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Советники не желали отдавать власть бойкому пришельцу, а Мария Элеонора, наверное, лелеяла мысль о собственном регентстве над супругом при помощи влиятельной родни из земли Юлих-Клеве. Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать ставшего польским королем Ивана IV - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать русскому царю, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Но исходя их условий Краковского договора, заключенного еще в 1525 году, согласно которому при прекращении мужской линии у потомков герцога Альбрехта и трех его братьев, Пруссия должна автоматически войти в состав Польши, как обычное воеводство, Иван IV предпочитая иметь в Вост. Пруссии в качестве управителей послушных ему “оберратов”, чем враждебно настроенного к нему бранденбуржца, отказал в Георгу Фридриху в его претензиях. Но Георг Фридрих не оставил своих попыток прибрать к своим рукам Прусское герцогство и после начала мятежа предложил Понтию де ла Гарди 500 прекрасно обученных солдат и солидную сумму в размере 200 тыс. дукатов.
Щедрый жест Георга Фридриха вызвал в Польше первоначально доброжелательную реакцию. Но после того, как Понтий де ла Гарди на основании того, что договор с Бранденбургом заключен от имени Юхана II, прибрал эти деньги к своим рукам и не стал делиться с сенаторами, то такие магнаты как Станислав Конецпольский (старший), Петр Зборовский, Николай Язловецкий и др., возмутившись подобной “несправедливостью”, откололись от основных сил и сосредотачивали свои хоругви под Зборовом, где собрав свыше 12 тыс. чел. и более 60 орудий выступили в поход на признававший власть русского царя Збараж. В конце марта 1577 года польские войска обложили город, рассчитывая на то, что его защитники быстро израсходуют боевые и продовольственные припасы. Однако осада Збаража затянулась. Организуемые конфедератами штурмы русские успешно отражали и часто предпринимали ответные успешные вылазки. Стремясь овладеть земляным валом, который опоясывал город, поляки насыпали вал, превышавший вал городской, установили на нем орудия и открыли огонь. Оборонявшиеся насыпали второй, более высокий вал, но с меньшим обводом и укрылись за ним. Конфедераты тоже насыпали себе второй вал, выше русского, и стали вести обстрел с него, заставив защитников города устраивать индивидуальный окоп для себя. Вслед за этим развернулась минная война. Конфедераты вели подкопы, а русские – контрминные галереи. Борьба затягивалась. Постоянные “реквизии”, а попросту обыкновенные грабежи и бесчинства со стороны конфедератов, а также обыкновенных банд, которые пользуясь отсутствием твердой власти во множестве расплодились в стране, очень быстро довели население до полного остервенения. В результате в Галиции бежавшие в леса крестьяне и пострадавшие от действий конфедератов шляхтичи сформировали отряды т.н. “опришников” и стали устраивать нападения на имения, обозы и мелкие отряды конфедератов, тем самым полностью разрушив тыл осаждающих. К концу июля у поляков оказались на исходе боеприпасы и продовольствие. И руководство конфедератов решилось на общий приступ. К городским укреплениям покатили “вагенбург” (подвижное укрепление), за которым шли конфедераты. Началась артиллерийская подготовка штурма. Но в это время осажденные произвели сильную вылазку и подожгли “вагенбург”. Приступ не удался. Тем временем в направлении Зборова началось встречное движение двух армий. С востока, на помощь Збаражу двигалась 30-тыс. русская армия под командованием Ивана Михайловича Бутурлина. Несколько позже с запада через Львов, на помощь застрявшим под Збаражем конфедератам, начало выдвигаться 20-тыс. польское войско (13 тыс. “ополченцев” и 7 тыс. шведов и наемников) во главе с гетманом Альбертом Ласким. 5 июля русские войска подошли к Збаражу, вынудив конфедератов прекратить его осаду и самим перейти к обороне. 6 июля русские начали артиллерийский обстрел неприятельского лагеря, а в 11 часов утра пошли на штурм. Поляки упорно защищались, но захватив валы русские втащили на них легкие пушки и начали обстреливать противника сверху. Понимая, что их положение безнадежно конфедераты решились на прорыв. Но тут их подвело отсутствие единого командования. Все три вождя Збаражского лагеря действовали независимо друг от друга, никак не координируя свои действия. Поэтому вместо единого удара получилось лишь несколько слабых попыток отдельных групп вырваться из окружения, легко предотвращенных русскими. К вечеру все было кончено. Большая часть Збаражской группы войск конфедератов была уничтожена. Немногие оставшиеся в живых взяты в плен. Конецпольский и Зборовский погибли в бою. Язловецкий был смертельно ранен и вскоре скончался. Ничего не зная об их судьбе польско-шведское войско подошло к Зборову и вечером 4 августа расположилось у деревни Млыново. Сообщению одного из разъездов о появлении казаков не придали значения, и переправу через реку Стрыпу назначили на утро следующего дня. Поскольку целый месяц продолжались сильные дожди, размывшие дороги и затопившие низины, то долина реки Стрыпы превратилась в болотистую трясину, непроходимую для повозок и конницы. С дороги и тем более с плотины свернуть было невозможно. И хотя ночью солдаты навели через реку две переправы – выше и ниже города, но этого было явно недостаточно. Утром 5 августа польское войско начало переправляться через р. Стрыпу по двум мостам. Переправа шла медленно, так как повозки двигались в один ряд и часто застревали. На левом берегу реки польское войско располагало свой обоз табором. Бутурлин выжидал разделения сил противника на отдельные изолированные группы с тем, чтобы иметь возможность уничтожить польское войско по частям.
Отсутствие признаков близкого расположения русского войска и переправа через реку без помех с его стороны способствовали усилению беспечности в рядах поляков. В полдень, когда на левый берег реки перешла половина главных сил конфедератов, все войско расположилось обедать, прервав переправу. В это время гетман получил донесение от арьергарда о том, что его атаковали крупные силы казаков и татар. На помощь было послано несколько хоругвей, но было уже поздно, так как ее остатки спасались от преследования. Затем подверглось нападению казаков и поместной конницы «посполитое рушение» у первого моста (выше Зборова). Только отряду драгун удалось проскочить в город, остальные хоругви мятежников были уничтожены. Развивая успех, русские атаковали часть польских сил, оставшихся еще на правом берегу реки у второго моста, который оказался забитым возами. Повозочные разбежались. Гетман приказал сломать мост, обеспечив себя от атаки русских с тыла. Мятежники, оказавшиеся на правом берегу реки, были брошены на произвол судьбы и уничтожены. После чего на опушке дубовой рощи показался русский отряд, с которым вступил в бой отряд передовой стражи. В это время Лаский приказал строиться для боя. Боевой порядок состоял из трех частей: “ополченцы” составили правый и левый фланг (“крылья”), а в центре расположились шведский корпус. Затем большой отряд поместной конницы подскакал к правому крылу войска конфедератов, и обстреляв его, проскакал вдоль фронта и врубился в левый фланг. Это явилось сигналом общей атаки, которую начало русское войско по всему фронту. Состоящее из примкнувших к конфедерации шляхтичей, большая часть которых ранее никогда не участвовала в боях, левое крыло не выдержало и побежало. Попытки гетмана остановить бегство оказались бесполезны. Положение спас Понтий де ла Гарди, ландскнехты которого придя на помощь левому крылу приняли удар русских сил на себя, дав возможность бежавшим полякам укрыться в обозе. Одновременно правое крыло боевого порядка контратакой пыталось спасти положение, благодаря чему продвижение русских удалось задержать до наступления темноты. Рано утром 6 августа еще до наступления рассвета, не видя ни возможности, ни смысла продолжать бой, польское войско свернулось в походные колонны и начало движение в направлении Львова. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок. В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон – пехота, арьергард составлял конный отряд. За походной колонной конфедератов в небольшом удалении двинулись русские, совершая непрерывные нападения на отступающее войско. Одновременно с этим, посланные вперед казаки организовали на пути следования колонны завалы из срубленных деревьев, дойдя до которых походный порядок конфедератов смешался, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказавший начать общую атаку с тыла и флангов. Для конфедератов сложилась критическая ситуация. 2 тыс. жолнеров сели на коней, бросили обоз и обратились в бегство. Из них 900 чел. погибло, остальные добрались до Львова. Другие пытались укрыться под защитой обоза, чем окончательно дезорганизовали его. Лаский, под прикрытием все еще сохраняющего строй шведского корпуса пытался навести хоть какой-то порядок. Но все было бесполезно. Хаос в войске конфедератов нарастал. Многие бросали обоз и пытались спасаться бегством в сторону от дороги, где их уничтожали выставленные Бутурлиным боковые засады. Но благодаря действиям шведов, которые продолжали успешно отбивать все русские атаки конфедератам удалось избежать полного разгрома и уйти с места боя. Правда самим шведам это обошлось весьма дорого. Большая часть их корпуса погибла, включая и самого Понтия де ла Гарди, чья смерть вызвала распад остатков его корпуса. Около 300 шотландских наемников тут же прекратили сопротивление и перешли на сторону русских, присягнув на службу Ивану IV. Остальные были рассеяны и мелкими группами смогли добраться до столицы Галиции.
После победы под Зборовом, в конце августа армия Бутурлина вторглась на Львовщину. Альберт Лаский дать новую битву не решился, оставил в Львове сильный гарнизон, а сам с основными силами отошел к Слонигородку, чтобы извне оказывать помощь осажденным и угрожать тылам осаждающих. Вынудив тем самым Бутурлина, когда он обложил Львов отрядить крупные силы против Лаского. Поляки выбрали позицию очень сильную, расположили укрепленный лагерь между Слонигородком и глубоким озером, прикрывшим их со стороны русских. А справа и слева от озера тянулись леса и болотистые протоки, служившие естественными преградами. В местах возможного их форсирования выставили заставы и чувствовали себя в полной безопасности. Но в ночь на 8 сентября казаки разобрали дома в ближайших деревнях и скрытно навели из бревен переправу через протоки. По ней во вражеское расположение проникли охотники и сняли караулы. А следом Хворостинин немедленно бросил остальных казаков, имевшийся у него полк поместной конницы и отряд шотландских наемников. Лаский опасность сперва недооценил, послал к месту прорыва лишь отряд кавалерии. Его разбили и обратили в бегство. Удирающая конница заразила паникой и поляков, укрепившихся на центральном участке, у озера. Узнав о прорыве на фланге, они испугались, что их отрежут от города, и ринулись отступать к Слонигородку. Хворостинин приказал ратникам преследовать врага, не отставая. И городская стража, пропуская бегущих поляков, не успела закрыть ворота. На плечах неприятелей русские ворвались в крепость. Пошла потасовка на улицах, в нескольких местах вспыхнули пожары. Тогда Лаский оставил город и стал через другие ворота выводить войско в поле. Унял панику, привел части в порядок, построил и начал возводить временные укрепления. Но и Хворостинин не отставал. Проведя полки через город, тоже стал разворачивать их для сражения. Лаский принялся атаковать. Бросал вперед то гусарские хоругви, то пехотные роты, силясь сбить русских с рубежей, на которые они вышли, и тем самым переломить ход битвы. Стрельцы и казаки отражали неприятельский натиск огнем. Но конницу Хворостинин до поры до времени приберегал в резерве. И лишь когда пехота стала подаваться назад, а воодушевившиеся поляки кинулись “дожимать” ее, нарушив свой строй, на фланги им обрушились свежие силы. Конфедераты дрогнули, смешались и стали пятиться. А в это время на помощь Ласкому спешила помощь из Перемышля. Оно вполне могло дать полякам решающий перевес. Но их дух был уже надломлен. Сперва утренний прорыв, потом неожиданный контрудар русской кавалерии подорвали боеспособность конфедератов, они уже ждали только новых катастроф. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: “Свежее войско идет на нас!” И армия устремилась в бегство, бросая знамена и орудия. Когда Лаский разобрался, что идет подкрепление, и попытался образумить подчиненных, было поздно. Их охватила полная паника, они уже не слушали ни сигналов трубы, ни своих командиров. Затем и перемышльская рать, увидев, что творится, повернула коней и бросилась прочь. В результате армия конфедератов была разгромлена вдребезги, только темнота спасла ее от полного уничтожения. Эта победа стала решающей. Узнав о разгроме мятежников под Слонигородком сдался Львов. Капитулировал и Перемышль, заняв который Хворостинин осадил Люблин и добился сдачи города “на царское имя”. Сандомирская конфедерация распалась и фактически перестала существовать. Не встречая сопротивления русские войска вошли в Краков, где по приказу Ивана IV было объявлено о созыве нового сейма.
И дальше - пассаж из последней книги Шамбарова с изменением имён.
Коллега, скажу по секрету (т-с-с-с) - все мы при написании масштабных таймлайнов грешим плагиатом. В моей АВИ16 по меньшей мере 4 больших куска, выдернутого из работ иных авторов.
В выложенной части ПЛВ произвел как небольшие изменения (дополнил события взятием Риги), так и сделал продолжение. Измененный вариант вот: Леший пишет:
цитата:
Для прикрытия на верную оставили заслон немецкой наемной пехоты. Наемников перебили полностью, но свою задачу они выполнили – когда русские прорвались к переправе, противник поджег мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. У Радзивилла осталось менее 3 тыс. чел., он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Шуйского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа – Ковно, через три недели – Гродно.
Разгром вызвал брожение в стане мятежников. Часть восставших, во главе с жмудским старостой Иваном Иеронимовичем Ходкевичем пошла на переговоры с Шуйским, согласившись в обмен на прощение сложить оружие. Благодаря чему под власть Ивана IV без боя вернулась Жемайтия и Курземье. После чего армия Шуйского, сделав стремительный бросок, 21 августа вышла к Риге. Магистрат города не ожидал столь быстрого появления русских, даже не успел сжечь пригороды и вырубить обширные сады вокруг города, закрывающие сектора обстрела собственной артиллерии. Что оказалось очень удобно для осадных работ. Под прикрытием садов, почти без потерь, войска устроили шанцы и шесть осадных батареи, которые открыли по городу непрерывную стрельбу. Понимая, что для успеха необходимо отрезать Ригу от моря, Шуйский отрядил часть войска для захвата крепости Динамюнде, контролирующую устье Двины. Но захватить крепость с налета не удалось. Тогда “для принятия с моря неприятельских судов” был построен свайный мост через Западную Двину. Перед мостом были протянуты связанные цепями бревна. А на обоих берегах реки возле моста построены батареи с тяжелыми пушками. Эти мероприятия не замедлили сыграть свою роль уже 28 августа, когда девять небольших шведских судов попытались пройти к Риге. Шведы попали под сильный огонь русских батарей и, не сумев форсировать заграждения на реке, вернулись обратно. А 29 августа из Полоцка к Риге подошла “плавная судовая рать” усилившая осаждавших. Однако, не решаясь штурмовать хорошо укрепленный город, Шуйский предпочел усилить блокаду, чтобы вынудить город сдаться. 12 сентября шведский флот вновь попытался оказать помощь осажденному городу. Под Динамюнде сосредоточилась эскадра в составе 24 судов. Ее появление вызвало “необычайную радость” среди осажденных. Но высадить десант противнику не удалось. Все его атаки отбивали русские батареи с обоих берегов Западной Двины. 13 сентября трем шведским судам удалось прорваться к Риге, но огонь с русских батарей заставил их отойти назад к Динамюнде. В конце концов, вся шведская эскадра ушла в море и более не появлялась в устье Западной Двины. Этот успех вдохновил русское командование и началась подготовка к штурму. Шуйский предложил рижанам сдать город, однако магистрат ответил отказом. 14 сентября русские начали интенсивную бомбардировку Риги. Атака была назначена на 2 октября. Но 25 сентября магистрат наконец вступил в переговоры с русскими. К этому его побудили не столько бомбардировки, сколько требования населения города о прекращении боевых действий. Было ясно, что русские не отступятся пока не возьмут город, а надежда на помощь шведов пропала. Переговоры о сдаче Риги продолжались более недели, наконец 4 октября был подписан акт о сдаче города. Согласно условиям капитуляции, город безоговорочно сдавался на милость победителя, лишался всех своих прав и привилегий и соглашался на выплату контрибуции. Были арестованы 22 члена магистрата и 610 горожан. А в крепость Динамюнде, переименованную в Усть-Двинск, вводился русский гарнизон. В это же время, южнее наступала собранная под Черниговом армия во главе с Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским. В июне-июле 1577 года захватив Гомель, Чичерск, Речицу, Жлобин, Рогачев, Бобруйск, взяв “с лету” Быхов, и заняв Могилев, который не только сдался без боя, но и выставил на русскую службу около 800 человек, его армия 28 августа приблизилась к Слуцку, где 8 верстах от города его встретил князь Семен Слуцкий, который не желая воевать с единоверцами (такова официальная версия – князь Слуцкий был православным) согласился на сдачу города и всего княжества на милость русского царя. Что оставило без защиты окрестные города. И в начале сентября полки Скопина-Шуйского при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, Новогрудок. Но под Несвижем встретил упорное сопротивление, и только 29 сентября столица владений Радзивиллов была взята. Одновременно с этим, в конце августа 1577 года на речных судах из Киева вверх по Днепру отправился отряд князя Александра Вишневецкого (300 чел.) - приводить “под царскую руку” Полесье. Эта флотилия вошла в Припять и 10 сентября подошла к Турову, где не встретив никакого сопротивления двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретил отряд мятежников, общей численностью около 300 человек. После непродолжительного боя мятежники бежали в город, но русские ратники “на плечах противника” ворвались следом и захватили город. После чего вернулись к своим судам и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, затем по ней вверх до реки Вятлицы. Оттуда войско Вишневецкого сухим путем 20 сентября подошло к городу Столин. Там повторились события у Давыдова: мятежники после непродолжительного сопротивления бежали, а русские заняли город. От Столина Вишневецкий вернулся к Припяти, ратники опять сели на суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, который сдался практически без сопротивления. Последняя значительная операция в 1577 году состоялась поздней осенью на Брестчине. В начале октября 7-тыс. русский отряд во главе с Василием Юрьевичем Сабуровым пошел прямо на Берестье (Брест). Однако штурма не произошло. 3 ноября 1577 года жители Берестья сами открыли ворота подошедшему русскому авангарду и выдали скрывавшихся в городе мятежников. В соседней Польше ситуация развивалась следующим образом: с наступлением 1577 года постепенно стали брать вверх конфедераты, которые установили свой контроль над большей частью коронных земель и стали проникать в Галицию. Узнав о начале мирных переговоров между русским царем, Крымским ханством и Турцией, Понтий де ла Гарди прекратил осаду Гданьска (тем более что его войска разорили окрестности из-за чего их снабжение стало проблематичным), и, оставив возле города 3-тыс. отряд, с основными силами устремился вглубь Польши и занял Краков, где соединился с основными силами конфедератов. Весной 1577 года сенат провозгласив новым коронным гетманом (вместо сохранившего верность царю Николая Мелецкого) Альберта Лаского, объявил “посполитое рушение”, собиравшееся в районе Люблина. Выдвинув лозунг “возвращения” под власть Короны таких “исконных польских земель”, как Вост. Подолия, Волынь и Киевщина, и колонизации этого края, конфедератам удалось привлечь на свою сторону часть шляхты. Правда, в самый разгар сбора войска между Понтием де ла Гарди и частью магнатов произошел раскол из-за т.н. “Прусского вопроса”. Суть его была в следующем. 20 марта 1568 года ушел в мир иной скованный параличом престарелый прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн. Спустя 16 часов в замке Нойхаузен за герцогом последовала его жена Анна Мария Брауншвейгская. (Почти одновременную смерть царственных супругов, разделенных расстоянием в 50 километров трудно объяснить простым совпадением. Хотя, возможно, герцогиня скончалась от огорчения, получив известие о смерти мужа. Возможно, кое-кто помог ей уйти в иной мир, и на то были веские причины). Последние годы земной жизни герцога Альбрехта оказались далеко не безоблачными. Старый герцог почти выпустил из рук бразды правления и наивно доверился людям авантюристического склада характера. Брожение охватило умы. Народ пребывал в недоумении. В личной жизни у герцога Альбрехта не все ладилось. Его первая супруга Доротея Датская подарила ему шестерых детей, но до совершеннолетия дожила лишь Анна София, выданная замуж за Иоанна Мекленбургского. Затем герцог Альбрехт женился вторично на юной Анне Марии Брауншвейгской. Более чем сорокалетняя разница в возрасте не смутила пожилого герцога: слишком велико оказалось желание иметь наследника. Наследник действительно родился в 1553 году - принц Альбрехт Фридрих. Однако с принцем природа сыграла злую шутку. Дурные наследственные признаки сконцентрировались в несчастном юноше сверх всякой меры. Он явно отставал в развитии от своих сверстников. Постепенно его душевное равновесие нарушилось. Можно предположить, что его нервная болезнь стала результатом частых близкородственных браков, принятых в аристократических семействах. К примеру, прадедушка несчастного принца - Альбрехт Ахилл - женился на своей двоюродной племяннице. Мать принца страдала эпилептическими припадками. Кроме того, отец и мать принца доводились друг другу родственниками; герцог Альбрехт женился на своей двоюродной внучке или внучатой племяннице. Следовательно, для Анны Марии Брауншвейгской супруг доводился двоюродным дедушкой. Итак, после смерти родителей 15-тилетний Альбрехт Фридрих в одночасье очутился в роли правителя прусского герцогства. К такому повороту событий он был совершенно не готов. Тем не менее, на следующий год (в 1569 году) он съездил в город Люблин, где принес верноподническую присягу польской короне. Необходимость такого шага диктовалась тем обстоятельством, что Пруссия с далекого 1454 года находилась в вассальной зависимости от Польши. Преждевременная смерть Анны Марии Брауншвейгской, матери новоиспеченного герцога, не позволила ей стать регентшей при несовершеннолетнем сыне, на что она, может быть, рассчитывала при поддержке родственников из земли Брауншвейг. Впрочем, и семейство Гогенцоллернов не желало упускать лакомого кусочка в виде богатой Пруссии. Для Польши же появилась возможность лавировать и поторговаться с максимальной для себя выгодой. Пока шла некая подковерная дипломатия, над юным герцогом Альбрехтом Фридрихом учредили опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединенном замке Фишхаузене. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Таким образом советники предполагали взять власть над герцогством целиком и полностью в свои руки. Но тут вмешался Георг Фридрих Гогенцоллерн - племянник покойного герцога Альбрехта и двоюродный брат герцога Альбрехта Фридриха. 9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, где стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Советники не желали отдавать власть бойкому пришельцу, а Мария Элеонора, наверное, лелеяла мысль о собственном регентстве над супругом при помощи влиятельной родни из земли Юлих-Клеве. Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать ставшего польским королем Ивана IV - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать русскому царю, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Но исходя их условий Краковского договора, заключенного еще в 1525 году, согласно которому при прекращении мужской линии у потомков герцога Альбрехта и трех его братьев, Пруссия должна автоматически войти в состав Польши, как обычное воеводство, Иван IV предпочитая иметь в Вост. Пруссии в качестве управителей послушных ему “оберратов”, чем враждебно настроенного к нему бранденбуржца, отказал в Георгу Фридриху в его претензиях. Но Георг Фридрих не оставил своих попыток прибрать к своим рукам Прусское герцогство и после начала мятежа предложил Понтию де ла Гарди 500 прекрасно обученных солдат и солидную сумму в размере 200 тыс. дукатов. Щедрый жест Георга Фридриха вызвал в Польше первоначально доброжелательную реакцию. Но после того, как Понтий де ла Гарди на основании того, что договор с Бранденбургом заключен от имени Юхана II, прибрал эти деньги к своим рукам и не стал делиться с сенаторами, то такие магнаты как Станислав Конецпольский (старший), Петр Зборовский, Николай Язловецкий и др., возмутившись подобной “несправедливостью”, откололись от основных сил и сосредотачивали свои хоругви под Зборовом, где собрав свыше 12 тыс. чел. и более 60 орудий выступили в поход на литовский город Збараж. В конце марта 1577 года польские войска обложили город, рассчитывая на то, что его защитники быстро израсходуют боевые и продовольственные припасы. Однако осада Збаража затянулась. Организуемые конфедератами штурмы русские успешно отражали и часто предпринимали ответные успешные вылазки. Стремясь овладеть земляным валом, который опоясывал город, поляки насыпали вал, превышавший вал городской, установили на нем орудия и открыли огонь. Оборонявшиеся насыпали второй, более высокий вал, но с меньшим обводом и укрылись за ним. Конфедераты тоже насыпали себе второй вал, выше русского, и стали вести обстрел с него, заставив защитников города устраивать индивидуальный окоп для себя. Вслед за этим развернулась минная война. Конфедераты вели подкопы, а русские – контрминные галереи. Борьба затягивалась. Постоянные “реквизии”, а попросту обыкновенные грабежи и бесчинства со стороны конфедератов, а также обыкновенных банд, которые пользуясь отсутствием твердой власти во множестве расплодились в стране, очень быстро довели население до полного остервенения. В результате в Галиции бежавшие в леса крестьяне и пострадавшие от действий конфедератов шляхтичи сформировали отряды т.н. “опришников” и стали устраивать нападения на имения, обозы и мелкие отряды конфедератов, тем самым полностью разрушив тыл осаждающих. К концу июля у поляков оказались на исходе боеприпасы и продовольствие. И руководство конфедератов решилось на общий приступ. К городским укреплениям покатили “вагенбург” (подвижное укрепление), за которым шли конфедераты. Началась артиллерийская подготовка штурма. Но в это время осажденные произвели сильную вылазку и подожгли “вагенбург”. Приступ не удался. Тем временем в направлении Зборова началось встречное движение двух армий. С востока, на помощь Збаражу двигалась 30-тыс. русская армия под командованием Ивана Михайловича Бутурлина. Несколько позже с запада через Львов, на помощь застрявшим под Збаражем конфедератам, начало выдвигаться 20-тыс. польское войско (13 тыс. “ополченцев” и 7 тыс. шведов и наемников) во главе с гетманом Альбертом Ласким. Одновременно, для обороны южной границы царь оставил 5 казацких полков: Уманьский, Брацлавский, Калницкий, Белоцерковский, Киевский. Так же, для недопущения возможного татарского набега (которые могли воспользоваться уходом основных сил на запад) в начале июня 1577 года в Азовское море вышла русская флотилия в количестве 7 галер и 38 стругов прошедшая через Керченский пролив и 18 июня, на подходах к Кафе, заметив шесть судов с хлебом и товарами, следовавших из Стамбула в Кафу, взяли их на абордаж. А два дня спустя, 20 июня, русские высадились в Кафе и после жесточайшего боя овладели посадом, освободили многих невольников, зажгли город, но были выбиты, потеряв убитыми трех человек. Тем не менее блокада побережья Крыма и Тамани продолжалась. Лишь в середине августа флотилия оставив за кормой Черное и Азовское моря и вместе с 120 освобожденными невольниками ушла в устье Дона.
5 июля русские войска подошли к Збаражу, вынудив конфедератов прекратить его осаду и самим перейти к обороне. 6 июля русские начали артиллерийский обстрел неприятельского лагеря, а в 11 часов утра пошли на штурм. Поляки упорно защищались, но захватив валы русские втащили на них легкие пушки и начали обстреливать противника сверху. Понимая, что их положение безнадежно конфедераты решились на прорыв. Но тут их подвело отсутствие единого командования. Все три вождя Збаражского лагеря действовали независимо друг от друга, никак не координируя свои действия. Поэтому вместо единого удара получилось лишь несколько слабых попыток отдельных групп вырваться из окружения, легко предотвращенных русскими. К вечеру все было кончено. Большая часть Збаражской группы войск конфедератов была уничтожена. Немногие оставшиеся в живых взяты в плен. Конецпольский и Зборовский погибли в бою. Язловецкий был смертельно ранен, попал в плен и вскоре скончался. Ничего не зная об их судьбе польско-шведское войско подошло к Зборову и вечером 4 августа расположилось у деревни Млыново. Сообщению одного из разъездов о появлении казаков не придали значения, и переправу через реку Стрыпу назначили на утро следующего дня. Поскольку целый месяц продолжались сильные дожди, размывшие дороги и затопившие низины, то долина реки Стрыпы превратилась в болотистую трясину, непроходимую для повозок и конницы. С дороги и тем более с плотины свернуть было невозможно. И хотя ночью солдаты навели через реку две переправы – выше и ниже города, но этого было явно недостаточно. Утром 5 августа польское войско начало переправляться через р. Стрыпу по двум мостам. Переправа шла медленно, так как повозки двигались в один ряд и часто застревали. На левом берегу реки польское войско располагало свой обоз табором. Бутурлин выжидал разделения сил противника на отдельные изолированные группы с тем, чтобы иметь возможность уничтожить польское войско по частям. Отсутствие признаков близкого расположения русского войска и переправа через реку без помех с его стороны способствовали усилению беспечности в рядах поляков. В полдень, когда на левый берег реки перешла половина главных сил конфедератов, все войско расположилось обедать, прервав переправу. В это время гетман получил донесение от арьергарда о том, что его атаковали крупные силы казаков и татар. На помощь было послано несколько хоругвей, но было уже поздно, так как ее остатки спасались от преследования. Затем подверглось нападению казаков и поместной конницы «посполитое рушение» у первого моста (выше Зборова). Только немногим удалось проскочить в город, большинство хоругвей мятежников были уничтожены. Развивая успех, русские атаковали часть польских сил, оставшихся еще на правом берегу реки у второго моста, который оказался забитым возами. Повозочные разбежались. Гетман приказал сломать мост, обеспечив себя от атаки русских с тыла. Мятежники, оказавшиеся на правом берегу реки, были брошены на произвол судьбы и уничтожены. После чего на опушке дубовой рощи показался русский отряд, с которым вступил в бой отряд передовой стражи. В это время Лаский приказал строиться для боя. Боевой порядок состоял из трех частей: “ополченцы” составили правый и левый фланг (“крылья”), а в центре расположились шведский корпус. Затем большой отряд поместной конницы подскакал к правому крылу войска конфедератов, и обстреляв его, проскакал вдоль фронта и врубился в левый фланг. Это явилось сигналом общей атаки, которую начало русское войско по всему фронту. Состоящее из примкнувших к конфедерации шляхтичей, большая часть которых ранее никогда не участвовала в боях, левое крыло не выдержало и побежало. Попытки гетмана остановить бегство оказались бесполезны. Положение спас Понтий де ла Гарди, ландскнехты которого придя на помощь левому крылу приняли удар русских сил на себя, дав возможность бежавшим полякам укрыться в обозе. Одновременно правое крыло боевого порядка контратакой пыталось спасти положение, благодаря чему продвижение русских удалось задержать до наступления темноты. Рано утром 6 августа еще до наступления рассвета, не видя ни возможности, ни смысла продолжать бой, польское войско свернулось в походные колонны и начало движение в направлении Львова. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок. В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон – пехота, арьергард составлял конный отряд. За походной колонной конфедератов в небольшом удалении двинулись русские, совершая непрерывные нападения на отступающее войско. Одновременно с этим, посланные вперед казаки организовали на пути следования колонны завалы из срубленных деревьев, дойдя до которых походный порядок конфедератов смешался, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказавший начать общую атаку с тыла и флангов. Для конфедератов сложилась критическая ситуация. 2 тыс. жолнеров сели на коней, бросили обоз и обратились в бегство. Из них 900 чел. погибло, остальные добрались до Львова. Другие пытались укрыться под защитой обоза, чем окончательно дезорганизовали его. Лаский, под прикрытием все еще сохраняющего строй шведского корпуса пытался навести хоть какой-то порядок. Но все было бесполезно. Хаос в войске конфедератов нарастал. Многие бросали обоз и пытались спасаться бегством в сторону от дороги, где их уничтожали выставленные Бутурлиным боковые засады. Но благодаря действиям шведов, которые продолжали успешно отбивать все русские атаки конфедератам удалось избежать полного разгрома и уйти с места боя. Правда самим шведам это обошлось весьма дорого. Большая часть их корпуса погибла, включая и самого Понтия де ла Гарди, чья смерть вызвала распад остатков его войска. Около 300 шотландских наемников тут же прекратили сопротивление и перешли на сторону русских, присягнув на службу Ивану IV. Остальные были рассеяны и мелкими группами смогли добраться до столицы Галиции. После победы под Зборовом, в конце августа армия Бутурлина вторглась на Львовщину. Альберт Лаский дать новую битву не решился, оставил в Львове сильный гарнизон, а сам с основными силами отошел к Слонигородку, чтобы извне оказывать помощь осажденным и угрожать тылам осаждающих. Вынудив тем самым Бутурлина, когда он обложил Львов отрядить крупные силы против Лаского. Поляки выбрали позицию очень сильную, расположили укрепленный лагерь между Слонигородком и глубоким озером, прикрывшим их со стороны русских. А справа и слева от озера тянулись леса и болотистые протоки, служившие естественными преградами. В местах возможного их форсирования выставили заставы и чувствовали себя в полной безопасности. Но в ночь на 8 сентября казаки разобрали дома в ближайших деревнях и скрытно навели из бревен переправу через протоки. По ней во вражеское расположение проникли охотники и сняли караулы. А следом Хворостинин немедленно бросил остальных казаков, имевшийся у него полк поместной конницы и отряд шотландских наемников. Лаский опасность сперва недооценил, послал к месту прорыва лишь отряд кавалерии. Его разбили и обратили в бегство. Удирающая конница заразила паникой и поляков, укрепившихся на центральном участке, у озера. Узнав о прорыве на фланге, они испугались, что их отрежут от города, и ринулись отступать к Слонигородку. Хворостинин приказал ратникам преследовать врага, не отставая. И городская стража, пропуская бегущих поляков, не успела закрыть ворота. На плечах неприятелей русские ворвались в крепость. Пошла потасовка на улицах, в нескольких местах вспыхнули пожары. Тогда Лаский оставил город и стал через другие ворота выводить войско в поле. Унял панику, привел части в порядок, построил и начал возводить временные укрепления. Но и Хворостинин не отставал. Проведя полки через город, тоже стал разворачивать их для сражения. Лаский принялся атаковать. Бросал вперед то гусарские хоругви, то пехотные роты, силясь сбить русских с рубежей, на которые они вышли, и тем самым переломить ход битвы. Стрельцы и казаки отражали неприятельский натиск огнем. Но конницу Хворостинин до поры до времени приберегал в резерве. И лишь когда пехота стала подаваться назад, а воодушевившиеся поляки кинулись “дожимать” ее, нарушив свой строй, на фланги им обрушились свежие силы. Конфедераты дрогнули, смешались и стали пятиться. А в это время на помощь Ласкому спешила помощь из Перемышля. Оно вполне могло дать полякам решающий перевес. Но их дух был уже надломлен. Сперва утренний прорыв, потом неожиданный контрудар русской кавалерии подорвали боеспособность конфедератов, они уже ждали только новых катастроф. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: “Свежее войско идет на нас!” И армия устремилась в бегство, бросая знамена и орудия. Когда Лаский разобрался, что идет подкрепление, и попытался образумить подчиненных, было поздно. Их охватила полная паника, они уже не слушали ни сигналов трубы, ни своих командиров. Затем и перемышльская рать, увидев, что творится, повернула коней и бросилась прочь. В результате армия конфедератов была разгромлена вдребезги, только темнота спасла ее от полного уничтожения.
Эта победа стала решающей. Узнав о разгроме мятежников под Слонигородком сдался Львов. Капитулировал и Перемышль, заняв который Хворостинин осадил Люблин и добился сдачи города “на царское имя”. Сандомирская конфедерация распалась и фактически перестала существовать. Шведский король Юхан отозвал из Польши остатки своих сил и вступил в переговоры с царем, согласившись на заключение унизительного для Швеции мирного договора, по которому шведы, по прежнему обязаны были сноситься с Русью не на прямую, а через Новгород; обязались “возместить издержки” в размере миллиона талеров; предоставляли ряд привилегий русским купцам и признавали за Россией Кемь (Северную Финляндию). После чего сенат, поняв что мятеж обречен, сечас же постановил распустить собранное ополчение и вступил в переговоры с царем. Иван IV, не дав определенного ответа, с русскими и литовскими войсками двинулся в Малую Польшу и, остановившись в Сандомире, разослал панам и рыцарям (шляхтичам) приказ явиться на сбор, и обещал помилованием всем, кто явится с повинной и присоединится к царскому войску. В ответ на это около тысячи панов и шляхтичей из числа примыкавших к восстанию приехали в Сандомир и заявили о своей преданности королю. Их примеру последовали и другие аристократы, благодаря чему удалось добиться изоляции сената. Вслед за этим царь двинул часть войска к Кракову, который без сопротивления сдался на его милость. Город был помилован, но на тяжелых условиях; мещане должны были отказаться от всех своих прежних привилегий (прежде всего от Магдебурского права), выдать все оружие и запасы, уступить все общинные земли и доходы и платить налагаемые Государем налоги. Затем Иван IV привлек к суду тех панов и рыцарей, которых считал главными виновниками мятежного движения. Большая часть из них подверглась денежным штрафам или конфискациям имущества; а главные зачинщики, как, например, Альберт Лаский, Станислав Пац, Андрей и Самуил Зборовские, Ян Тарло, епископы Филипп Падневский и Николай Пац, объявлены были лишенными чести, арестованы, а их огромные земельные владения изъяты в пользу королевского домена. На сейме, собравшемся в ноябре 1577 года, Иван IV пошел еще дальше. Назначенный им чрезвычайный суд приговорил к смерти арестованных пятерых магнатов и двух епископов, и приговор этот тут же был приведен в исполнение. На другой день после казни царь потребовал, чтобы паны и шляхта отреклись от всех статей, принятых сенатом во время мятежа. А после исполнения этого требования, вынудил у польских чинов согласия на коронование наследника престола еще при жизни короля, чем наносился удар принципу свободного избрания государей в Польше. При этом, в качестве обоснования этого шага были использованы требования самой коронной шляхты. Так, шляхта, используя как предлог указание на то, что поскольку высшая юридическая власть над шляхтой, как и над мещанством, принадлежит королю, то долгое отсутствие Государя в пределах коронных земель привело к скоплению дел в надворных королевских судах (в эти суды дела поступали по апелляции от низших судов, и от местских судов, судивших мещан по магдебургскому праву) и происходившую отсюда медленность в отправлении правосудия, добивалась устройства сословного выборного суда (”трибунала”) в центре государства, для разбора дел по аппеляции от поветовых шляхетских судов, отправлявшиеся прежде королем и его урядниками. Ухватившись за эту идею, царь однако вместо введения требуемого трибунала, добился от сейма постановления о пожаловании его сыну и наследнику Ивану титула принцепса, который должен был в отсутствие короля исполнять его обязанности, председательствовать в суде и быть главнокомандующим вооруженных сил, тем самым становясь в отсутствие Государя его наместником в стране. И как гласила официальная версия - благодаря этому царь, оставляя своего сына “на хозяйстве” в Польше, сможет уделять куда больше внимания делам Русского царства и Великого княжества Литовского. Но была другая, куда более важная причина заставившая царя пойти на этот шаг. Царящие в Польше права и вольности аристократии представляли большой соблазн для их русских собратьев, которые были не прочь ввести подобные установления и в своих землях. И после воссоединения, хоть и в качестве только личной унии, Польши, Литвы и Руси в единое государство, требования уравнять русских вотчинников и помещиков с польскими магнатами и шляхтичами звучали все громче и громче. В чем мог убедится сам царь на Земском соборе в октябре 1575 года. Тогда, жесткими мерами, ему удалось подавить возникшее движение. Но было ясно, что одними репрессиями против аристократии успеха добиться невозможно. Тем более, что после объединения с Польшей их требования как бы обрели видимость законности – раз польские подданные Государя имеют подобные привилегии, то отказ в них своему, русскому “благородному сословию” выглядел в их глазах вопиющей несправедливостью. Выходом из создавшегося положения было два пути. Первый – пойти на встречу требованиям русской знати и предоставить ей тот же статус, что и польской. Понятно, что сделать это без ущерба для своей власти и внутриполитической стабильности царь просто не мог. В этом случае оставался второй путь – силового подавления польской аристократии, лишение ее существующих привилегий и нивелирование ее положения с русской знатью. Что, само собой, привело бы к долгой и кровопролитной войне, успех в которой дался бы очень большой ценой. Поэтому Иван IV пошел иным путем. Коронацией собственного сына, предоставлением ему титула принцепса и вручением ему всей полноты королевской власти, царь, по сути, отделял Польшу от остальных своих владений, устраняя тем самым главный аргумент своих оппонентов. Стремясь всячески подчеркнуть этот факт Иван IV даже приказал во всех документах именовать своего сына Великим Государем (Польского королевства), а себя титуловать только Верховным Государем (в качестве обоснования был взят прецедент с соправительством Владислава-Ягайло и Александра-Витовта). Одновременно с этим, в самом конце 1577 года из Крыма наконец-то пришло сообщение о том, что в Бахчисарае, после долгих споров и проволочек, заключено в долгожданное перемирие между Россией с одной стороны и Крымом и Турцией с другой. Еще в начале 1577 года начатые мирные переговоры буксовали – стороны никак не сходились в условиях будущего мира. Надеясь на то, что мятеж в Польше и Литве сделает русского царя уступчивей турки и требовали возвращения Азова, отказа от каких-либо претензий на Молдавию, разрушения крепостей Кодак и Св. Георгия и возобновления выплаты “поминок”, как со стороны России, так и Великого княжества Литовского. Причем последние должны были быть выплачены и за последние пять лет (с 1573 по 1577 годы). В случае отказа татары угрожали возобновить удары по русским землям. В свою очередь русские послы отказывались от уплаты “поминок, указывая, что "Понеже государство Русское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се Время погодно давана была крымским ханам и крымским татарам, или прошлая, или ныне, впредь да не будет должна от его священного царского величества Русского даватись, ни от наследников его", требовали уступки Азова, установления границ по рекам Ея, Кальмиус, Конские воды, Днепр, Южный Буг, Кодыма, и соглашаясь признать верховенство Турции над Молдавией, тем не менее настаивали на передаче господарского престола сыну покойного Стефана Водэ Петру. Разгром Иваном IV мятежа и кончина 29 июня крымский хан Девлет-Гирея, преемник которого Мухаммед-Гирей был настроен более миролюбиво, заставило турок и татар пойти на уступки, в результате чего в октябре и было подписано соглашение о перемирии сроком на 10 лет, согласно которому Молдавия по прежнему признавалась вассалом Османской империи, которая, однако, соглашалась на оставление “под царской рукой” Азова с окрестностями, низовий рек Ея и Маныч. Русско-крымская граница должна была пройти по линии рек Берда – Конские воды – Днепр – Ингулец – Висунь - Южный Буг – Кодыма. Русские соглашались оставить крепость Св. Георгия, но при этом сохраняли Кодак, отказывались от своих претензий на Молдавию в обмен на признание царского титула Ивана IV со стороны Турции и Крыма. Наиболее острым был вопрос о “поминках”. По договору с Крымом 1561 года Россия прекращала их выплату, а после избрания Ивана IV литовским князем, то их выплату прекратило и Великое княжество Литовское. Крымский хан требовал возобновления “поминок”, а русские послы долго упорно отказывались от этого пункта. Но в конце концов возобладало компромиссное решение. Устанавливалось оговоренное соглашением “государево жалование” крымскому хану в размере 7 тыс. руб. в год. Одновременно, сверх этой суммы, русская казна соглашалась выделять около 10 тыс. руб. на “жалование” различным крымским вельможам. После чего, по завершению сейма в конце ноября 1577 года, Иван IV отъехал в Киев, в котором и расположил свой “стол”. Официально это объяснялось необходимостью улучшения обороны южных границ от татарских набегов и турецкой опасности. Но как показали дальнейшие события, планы царя были куда более масштабными и радикальными.
Один вопрос: вообще-то в эти годы (1470-77 гг.) у ИГ уже были серьёзные приступы ярости. В 1481 г. он убил сына, который ступился за беременную невестку, которую ИГ колотил посохом за какое-то пригрешение.
А у Вас он подозрительно вменяемый, хотя детской травмы вроде никто не отменял.
Не к добру это
P.S. Вы в курсе, что в последние шесть лет жизни царя у него развились мощные соляные отложения в позвоночнике, которые причиняли острые и мучительные боли при каждом движении?
Это миф. Не убивал он его, что показало вскрытие останков царевича Ивана. Бивер пишет:
цитата:
А у Вас он подозрительно вменяемый, хотя детской травмы вроде никто не отменял
Я уже не раз просил привести примеры невменяемости Ивана IV (сейчас, даже историки либерального направления, например Флоря или Альтшиц, о невменяемости Ивана IV не пишут. Более того, тот же Флоря признался, что действия царя более чем логичны , а Альтшиц указал на тот факт, что многие "документы" которые служат источником негативной информации об Иване IV не более чем "черный пиар" того времени).
Вы в курсе, что в последние шесть лет жизни царя у него развились мощные соляные отложения в позвоночнике, которые причиняли острые и мучительные боли при каждом движении?
В курсе, только непонятно каким образом это увязано с его якобы "невменяемостью".
Это миф. Не убивал он его, что показало вскрытие останков царевича Ивана.
Правда? Я не знал!
Леший пишет:
цитата:
В курсе, только непонятно каким образом это увязано с его якобы "невменяемостью".
Дело как раз в том, что эти солевые отложения (остеофиты), по мнению антрополога Герасимова, изучавшего его скелет, должны были причинять ему острейшие боли, вызывая те самые знаменитые приступы ярости.
Причины возникновения остеофитов весьма разнообразны. Это могут быть проявления возрастного артроза (хронического воспаления сустава), чаще поражающего отдельные суставы. Могут возникнуть на почве эндокринных нарушений; при злокачественных опухолях - например, остеосклеротические метастазы рака предстательной железы. (Как предположили впоследствии патологоанатомы, именно этот последний вариант был наиболее вероятен в рассматриваемом нами случае.)
Эти костные наросты иногда увеличиваются медленно, не причиняя больному особенных неудобств, но зачастую боли могут возникать даже при небольших движениях, особенно от таких наростов, как у Ивана IV (по краям суставных поверхностей - своеобразные "шпоры" или "козырьки"). Боли бывают резкими и мучительными, повторяющимися вновь и вновь - ведь острые края выростов сдавливают нервы, сосуды, впиваются в мышцы.
Можно представить себе, какой мучительной была жизнь Ивана IV все последние годы - не только в бодрствующем состоянии, но и ночью, в постели, от случайного движения возникала боль, изматывающая, лишавшая сна. Всё это могло привести к некоторому помутнению рассудка.
Всё это могло привести к некоторому помутнению рассудка.
Я вполне допускаю, что частая острая боль в суставах могла привести в ожесточению характера Ивана IV, но вот конкретных примеров помутнения его рассудка нет (как правило выдаваемые за такие, имеют вполне логичное объяснение, или являются простой выдумкой).
цитата:
"Происшедшие в правление Ивана IV перемены наложили глубокий отпечаток на характер отношений между государственной властью и дворянским сословием, определив на долгие времена и характер русской государственности, и характер русского общества не только в эпоху Средневековья. Одним из главных последствий проводившейся Иваном IV политики стал резкий рост удельного веса поместных земель. Как показало изучение писцовых описаний конца XVI века, даже в уездах старого центра, где исстари существовало вотчинное родовое землевладение, доля вотчин в общем фонде земель, находившихся во владении дворянского сословия, стала совсем незначительной: в Романовском уезде — 6%, в Малоярославецком уезде — 5%. Русский дворянин этого времени — прежде всего помещик, владеющий своей землей лишь до тех пор, пока власть, от которой он эту землю получил, довольна его службой. Уже эти перемены означали значительное подчинение дворянского сословия контролю и руководству государственной власти. Созданные в ходе реформ 50-х годов органы сословного самоуправления на местах сохранялись, но с течением времени власть на местах постепенно переходила в руки «судей», а затем «воевод» — детей боярских из членов «государева двора», подчинивших себе органы сословного самоуправления и проводивших политику, которая отвечала интересам направившей их туда государственной власти. Посылка на места таких «воевод» началась еще в 70-е годы XVI века и принимала все более широкий размах в последние годы правления Ивана IV и в годы правления его преемников. Верхний слой дворянского сословия — аристократия — сумела сохранить за собой традиционную монополию на власть и воспользовалась смертью Ивана IV, чтобы устранить его худородных «выдвиженцев». Но в положении этой аристократии произошли очень значительные изменения. Старое родовое землевладение знати в эпоху опричнины было разбито. Правда, сановники, входившие в окружение нового царя — Федора, по-прежнему оставались крупными землевладельцами, но родовые вотчины составляли сравнительно небольшую часть их владений. Эти владения были разбросаны по всей территории страны и состояли в основном из поместий и выслуженных вотчин, полученных за службу от царя Ивана и его преемников. Тем самым традиционная система связей, обеспечивавшая тем или иным группам знати власть и влияние в определенных районах страны, была разрушена. Предпринятые при царе Федоре попытки восстановить особые «княжеские корпорации» в составе «двора» закончились полной неудачей. Установившийся в последней трети XVI века порядок службы также способствовал отчуждению между аристократией и провинциальным дворянством. Если еще в середине XVI века даже самые знатные представители аристократических родов начинали службу в рядах уездных дворянских организаций, то теперь молодые аристократы получали придворные должности при особе царя, а далее карьера вела их в состав Думы или особого, созданного в правление Ивана IV чина — «дворян московских». Получавшие назначения на важные военные и административные должности (воевод в полках и воевод в крупных городах, судей приказов, писцов) «дворяне московские» несли свою службу с Москвы по особому «московскому списку» и в свободное от службы «на посылках» время должны были находиться в столице. Внимательный наблюдатель жизни верхов русского общества польский шляхтич Станислав Немоевский в начале XVII века записал, что каждый знатный человек должен иметь двор в Москве, так как большую часть времени он проводит при государе, а не в своих владениях. Он же отметил, что даже в свою деревню знатный человек не может поехать без разрешения царя, а если запоздает вернуться к указанному сроку, то может подвергнуться серьезному наказанию. Жизнь такого аристократа была тесно связана со столицей и царским двором, и в глазах местного населения он был прежде всего представителем столичной власти. Дополнительным фактором, привязывавшим эту аристократию к власти, были щедрые пожалования из царской казны. Как отметил все тот же Немоевский, все приближенные царя регулярно получали денежное жалованье и ежедневно пищу и напитки с царской кухни. Все это означало окончательное превращение прежней родовой аристократии в аристократию служилую, интересы которой оказывались тесно связанными с интересами государственной власти. Такая аристократия не могла стать силой, способной объединить дворянское сословие в борьбе за его интересы против государственной власти. Напротив, сложившиеся отношения способствовали зарождению определенного антагонизма между провинциальным дворянством и пребывающими в Москве «сильными людьми». Если к сказанному добавить, что благодаря Ивану IV и книжникам его круга в сознание общества глубоко внедрилось представление о том, что лишь сильная неограниченная власть монарха может обеспечить порядок в государстве и гарантировать его самостоятельность, то уже в общих чертах будет ясен ответ на вопрос о той роли, которую сыграл Иван IV в историческом развитии России. Благодаря его вмешательству был оборван наметившийся в середине XVI века в России процесс формирования «сословного общества», формирования сословий как сложно организованных, корпоративных структур, автономных по отношению к государственной власти. К концу правления Ивана IV (и во многом благодаря его политике) русские сословия сформировались как сословия «служилые», жестко подчиненные контролю и руководству государственной власти, а государственная власть приобрела столь широкие возможности для своих действий, какими она, пожалуй, не обладала ни в одной из стран средневековой Европы. В современной демократической публицистике широкое распространение получило представление о том, что эти действия Ивана IV оказались чрезвычайно пагубными для судеб страны, так как направили ее по пути, отличному от того, по которому двигались развитые страны Западной Европы. При этом, однако, молчаливо предполагается, что зарождавшееся в России «сословное общество» должно было быть «сословным обществом» именно такого типа, который существовал во Франции или в Англии и для которого был характерен определенный баланс интересов между сильной государственной властью и автономными сословиями, обеспечивавший наиболее оптимальный в тогдашних условиях путь развития общества. Но могло ли сложиться «сословное общество» такого типа в слабо заселенной аграрной стране с редкой сетью городов, из которых подавляющая часть вовсе не была сколько-нибудь крупными центрами ремесла и торговли? Гораздо больше шансов на то, что русское «сословное общество» оказалось бы близким к тому типу «сословного общества», которое сложилось в XV—XVI веках в тех странах Центральной Европы, где уровень урбанизации был гораздо ниже, чем на западе Европы. Для такого типа «сословного общества» было характерно всесилие дворянства, которое, отстранив от активного участия в политической жизни городское сословие и резко ограничив власть монарха, взяло непосредственно в руки своих представителей многие функции государственного управления и ориентировало государственную политику на обслуживание своих непосредственных сословных интересов. В эпоху, когда правительства стран Западной Европы поощряли развитие ремесла и промышленности, дворяне, овладевшие государственной властью в странах Центральной Европы, поощряли экспорт в свои страны дешевых иностранных товаров, на приобретение которых они затрачивали меньше денег. Подобная политика, разумеется, способствовала все большему отставанию стран Центральной Европы от стран Европы Западной. К этому следует добавить, что резкое ограничение власти монарха, разумеется, исключало возможность такого обращения с подданными, какое было присуще Ивану IV, однако ослабление роли монарха как верховного арбитра в отношениях между сословиями и отдельными группировками в рамках правящего дворянского сословия вело к тому, что на практике не оказывалось надежного гаранта соблюдения всех тех прав, которые законодательство щедро предоставляло членам дворянского сословия, и крупный и влиятельный магнат мог беспрепятственно расправиться с кем-либо из своих более мелких соседей, не опасаясь, что за это он будет нести ответственность. Такая практика русским людям того времени была известна, и в их глазах «сословное общество» стран Центральной Европы вовсе не являлось образцом для подражания. В начале XVII века, когда в ходе Смуты появилась возможность развития России по польскому пути, находившийся в то время в Москве польский шляхтич Самуил Маскевич записал такие высказывания своего русского собеседника: «Ваша вольность вам хороша, а наша неволя — нам, ведь ваша вольность... это своеволие, разве мы не знаем того... что у вас сильнейший угнетает более худого, свободно ему взять у более худого владение и самого убить, а по праву вашему искать справедливости придется много лет, прежде чем [дело] завершится, а то и не завершится никогда. У нас... самый богатый боярин самому бедному ничего сделать не может, так как после первой жалобы царь меня от него освободит». Наконец, следует отметить, что, ограничивая власть монарха, дворянство одновременно старалось свести к минимуму расходы на государственные нужды, препятствуя расширению аппарата и увеличению армии, чтобы сохранять в своих руках доходы от собственных имений. В перспективе такая политика вела к ослаблению государства, его неспособности противостоять формирующимся по соседству абсолютистским монархиям. Все это вовсе не означает, что претензии демократических публицистов по отношению к царю Ивану совсем не основательны, а его историческая роль заслуживает только позитивной оценки. Автор хотел бы лишь обратить внимание читателя на то, что если конкретная роль Ивана IV в развитии древнерусского общества и древнерусской государственности рисуется вполне ясно и определенно, то историческая оценка этой роли требует внимательного изучения широкого круга проблем не только русской, но и европейской истории. К исследованиям такого рода отечественные ученые лишь начинают обращаться." Б. Флоря Иван Грозный. Место в истории.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 20
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Я не знал! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума