Как и ожидалось, первый удар оказался сокрушительным. Англичане оказались совершенно не готовы к войне на суше. Не смотря на то, что о готовящемся вторжении было давно известно, их приготовления опасно запаздывали. Лишь 7 ноября, когда Армада уже приблизилась к английским берегам, Елизавета объявила сбор южного ополчения, тогда же приказав ему выступать в Тилбери (графство Эссекс) – место, отделенное от выбранной Филиппом точки высадки восемьюдесятью милями пути и рекой Темзой. Плавучее заграждение на реке, предназначавшееся, чтобы помешать проходу неприятельских кораблей, разрушил первый же высокий прилив. Мост из соединенных между собой лодок, по которому войскам следовало пройти из Эссекса в Кент, так и остался незавершенным. Даже в Тилбери, сосредоточии английской обороны, фортификационные работы начались лишь 13 ноября – в тот день, когда Армада прошла мимо острова Уайт. Два дня спустя, когда испанцы бросили якорь в Кале, среди собравшихся в Кенте войск началось повальное дезертирство. А ведь они и без того насчитывали лишь около 4 тыс. человек – смехотворно мало для того, чтобы остановить закаленных в боях испанцев, да и командование англичан не имело единой стратегии. Местный командир, сэр Томас Скотт, призывал рассредоточить силы вдоль побережья, чтобы ''встретить врага на берегу моря'', а возглавлявший юго-восточную группировку сэр Джон Норрис настаивал на отводе войск в Кентербери, чтобы закрепится там и ''не пропустить врага в Лондон или в сердце королевства''. Но после высадки Фламандской армии у Маргейта (графство Кент) оба этих плана рухнули как карточный домик. Получив известия об этом английская армия стала стремительно отступать к реке Медуэй, где планировалось закрепиться в районе Рочестера. Сложнее было с остатками флота. Сеймуру удалось собрать около 30 кораблей, но стал вопрос, что делать дальше. Многие корабли по прежнему не имели пороха, получить который в ближайшее время не было никакой возможности. На посланные Сеймуром запросы в сначала в Тилбери, а затем и в Лондон никакого вразумительного ответа не последовало – в Лондоне сами не знали что делать дальше. Столица Англии была охвачена паникой. Все дороги на север были забиты груженными экипажами, пытавшихся спастись от приближавшихся испанцев жителей юго-восточных графств. В самом городе начались погромы католиков, которые доведенные до отчаяния постоянными преследованиями в целях самообороны стали вооружаться против соотечественников. В ряде мест даже вспыхнули уличные бои. Впрочем, сама королева в этот критический момент проявила немалую храбрость, заявив, что останется в Лондоне и призвав ''истинных англичан'' сражаться с противником ''на земле и на воде''. 21 ноября на реке Медуэй произошла решающая битва. Хотя битвой это можно было назвать с большой натяжкой. Испанцы одним ударом смяли нестройные ряды англичан, которые дрогнули и стали разбегаться после первого же натиска. Дорога на Лондон была открыта. Но Фарнезе не решаясь форсировать Темзу на виду английских батарей, двинулся на запад, где без боя переправился на левый берег Темзы в районе Кингстона, откуда начал марш на столицу Англии. Одновременно с этим стали поступать тревожные сообщения с севера. В ряде графств заполыхали крестьянские мятежи. А шотландский король Яков Стюарт получив известия о высадке испанских войск объявил Англии войну и во главе 20-тыс. армии пересек реку Твид, устремившись к Йорку. И хуже всего было то, что северная английская армия вместо сопротивления начала отступать, а ее командующий вступил в переговоры с шотландцами о возможном признании Якова английским королем и переходе на его сторону сосредоточенных на севере королевских вооруженных сил. Это стало последней каплей. Королева покинула столицу и бежала на север, где, возможно, надеялась своим присутствием отвратить местные силы от перехода под знамена Якова. 25 ноября войска Фарнезе подошли к Лондону. Одновременно с ним, в Темзу вошли корабли испанского флота, начавшие обстрел города со стороны реки. Остатки лондонской милиции пытались организовать сопротивление, но вспыхнувший в результате бомбардировки пожар, с которым не было никакой возможности бороться, вскоре охватил значительную часть города, вынудил его последних защитников больше думать о спасении собственных жизней, чем о борьбе с неприятелем. И 26 ноября выгоревший большей частью город пал к ногам победителей. А спустя трое суток к Якову прибыли представители английского парламента, укрывшегося в Кембридже с сообщением, что королева Елизавета отреклась от трона в его пользу, а потому господа парламентарии нижайше просят Его Величество принять английскую корону и взойти на трон в качестве английского короля Якова I.
Получение этих известий (отречение Елизаветы и восшествие на трон Якова) застало Александра Фарнезе в Лондоне, несказанно его обрадовав. Испанцам совершенно ''не улыбалось'' продолжать боевые действия на Британских островах, где, безусловно, после того как прошел бы первый шок, англичане начали бы вооруженную борьбу по примеру голландцев. А заполучить еще один долгий и изматывающий театр военных действий испанцы не горели желанием. В результате чего обе стороны были заинтересованы в скорейшем урегулировании отношений, и соглашение было довольно быстро достигнуто. Яков брал на себя обязательства уравнять католиков в правах с последователями англиканской церкви, вывести английские войска из Нидерландов, и прекратив поддержку пиратов наказывать тех англичан, которые будут нападать на испанские суда. Правда Яков отказался вернуть католической церкви конфискованные у нее земли и возместить испанской короне все убытки от действий английских пиратов и расходы на снаряжение Армады. Но и испанцы, понимая несбыточность этих требований не стали на них настаивать и начали эвакуацию своих войск обратно в Нидерланды, где разгром Англии сильно подорвал позиции ''партии войны'' и активизировал ''партию мира'', требующей заключения мирного соглашения с королем Филиппом II. Чем воспользовался Фарнезе, без боя занявший капитулировавший Флашинг, что еще более посеяло разброд и сомнения в стане мятежников. Но основные события развернулись во Франции. Получив в 1587 году крупный заем от Елизаветы I, Генрих де'Бурбон собрал крупную армию и заключил союз с курфюрстом Пфальца, который в обмен на обещание отдать ему в случае успеха города Мец, Туль и Верден двинул на помощь гугенотам 10-тыс. армию, которая в сентябре 1587 года вторглись в Лотарингию и несмотря на отчаянные попытки лотарингских принцев отбросить захватчика, 17 сентября пфальцские войска подошли к французской границе, и провинция Шампань также оказалась оккупированной. Переправившись через Сену и Понну, они двинулись к Луаре, пересекли Берри, чтобы как можно скорее воссоединиться с армией гугенотов, которая в это время была расквартирована в Пуату и в Сентонже. Генрих III, которому с трех сторон грозили одновременно немцы, Лига и гугеноты, задумал довольно смелый план, по которому собирался разом избавиться от всех своих противников. На юго-запад он отправил одну из своих армий под командованием герцога де'Жуайеза, в надежде, что эта армия разобьет Генриха де'Бурбона и даст возможность герцогу де'Гизу беспрепятственно пройти на Восток, а уж там герцога наверняка сомнут немцы. Видя опасность и желая любой ценой добиться, чтобы встреча войск Лиги с войсками немцев произошла в Гатине (на севере Луары), Генрих III приказал тщательно охранять, а если понадобится, то и разрушить все мосты, переброшенные через реку на отрезке между Орлеаном и Шарите. А тем временем герцог де'Жуайез ускоренным маршем добрался до Пуатье, имея под началом восемь тысяч человек и две тысячи лошадей и желая дать бой гугенотам, чтобы помешать их воссоединению с союзниками. Столь стремительное наступление встревожило Генриха де'Бурбона, и он срочно вернулся в Гиень, чтобы там набрать дополнительное войско. Жуайез следовал за ним по пятам и вечером 19 октября оказался неподалеку от города Кутра, где остановилась армия гугенотов. Бурбон, который теперь чувствовал себя готовым принять бой, решил начать наступление на рассвете следующего дня. И вот взошло солнце, осветив стоящие лицом к лицу два войска, и сражение началось. С самого начала бой был жарким. Яростно нанося удары направо и налево, хватая противника за горло, разрывая на части, убивая на месте, обезглавливая, роялисты и гугеноты без устали уничтожали друг друга в течение нескольких часов. В конце концов войско Бурбона, хотя и меньшее по численности, добилось преимущества, и королевская армия обратилась в бегство, оставив на поле боя три тысячи убитых, в том числе четыре сотни дворян и самого герцога де'Жуайеза. В Париже нарастала паника. Все ожидали, что после этой победы гугеноты всем своим войском двинутся к Луаре, переправятся через нее южнее Шарите, доберутся до Монтаржи и соединятся с немцами. Однако Генрих де'Бурбон промедлил и 24 ноября Генрих де'Гиз во главе отрядов Священной (католической) лиги нанес поражение пфальцким войскам при Вимори. Возросший авторитет Гизов в католическом лагере вызвал опасения короля, который стал склоняться к соглашению с протестантами. Откровенно опасаясь Гизов больше чем гугенотов Генрих III запретил герцогу де'Гизу приезжать в Париж. Не смотря на это Генрих де'Гиз прибыл в Париж 10 мая 1588 года. Когда де'Гиз приехал в город, народ встречал его как спасителя; женщины осыпали его цветами. Народ только что не нес его на руках. Генрих III был в ярости и когда де'Гиз прибыл во дворец представиться королю, то вместо поздравлений по поводу победы, был встречен строгими упреками – зачем он приехал в Париж.
12 мая король решился подавить движение в Париже, королевские войска (около 6 тыс. чел.) заняли главные тракты города: но было уже поздно – в городе вспыхнуло восстание против короля (День баррикад). Вскоре горожане, благодаря численному перевесу, одолели королевских солдат. Тогда король вынужден был послать за герцогом де'Гизом, в надежде, что тот успокоит взбунтовавшихся парижан. Но вместо этого, вдохновленный успехом испанцев в Англии, Генрих де'Гиз прибыв в Лувр в сопровождении 400 вооруженных дворян, предъявил королю ультиматум с требованием об отречении от трона. 13 мая Генрих III предпринял попытку бежать из Парижа в Шартр. Но схваченный городской милицией был возвращен под конвоем в Лувр, где его под угрозой применения силы заставили подписать отречение в пользу престарелого Карла де'Бурбона, представлявшего католическую ветвь рода Бурбонов, который таким образом взошел на французский трон трон под именем Карла X. Впрочем, все понимали, что он лишь переходная фигура, должная узаконить передачу власти в руки Генриха де'Гиза, который был возведен в звание генерал-капитана и назначен майордомом (наместником королевства). Сам Генрих III Валуа после отречения был сослан в один из ближайших к Парижу монастырей, где содержался под строгим надзором до 20 июля 1587 года, когда стране объявили, что последний король из рода Валуа ''скончался от желудочных колик''. Однако главный претендент на трон – Генрих де'Бурбон отказался признать это решение и заявил о своих правах на престол. Правда, его позиции были весьма слабы. Разгром Англии лишал гугенотов английской поддержки, а официально оформленное отречение Генриха III в пользу Карла де'Бурбона обеспечило тому поддержку роялистов и королевской армии (в реальной истории перешедшей на сторону Генриха де'Бурбона, после того, как Генрих III назначил его своим преемником). Но это не помешало ему объявить себя королем и возобновить военные действия, начав весной 1588 года наступление на Дре. В ответ герцог Генрих де'Гиз выступил из Парижа во главе с 24 тыс. войском с целью сразиться с гугенотами. В июне 1588 года при Иври – торговом пункте на реке Ере, в Нормандии, произошло сражение, в котором католики одержали победу. Генрих де'Бурбон бежал на юг, где опираясь на подконтрольные гугенотам территории (т.н. Соединенные Провинции Юга) продолжил борьбу. Хотя количество гугенотов оценивалось примерно в 1.2 млн. чел., что составляло всего 5-6% от общего состава населения Франции, но угроза полной победы католиков заставила их мобилизовать все свои силы. Кроме того, некоторые города юга были полностью в их руках (Монтобан, Ла-Рошель, Милло, Кастр, Нерак, Клерак, Монпелье и др.). Около 2 тыс. аристократов и менее знатных лиц насчитывалось среди гугенотских общин. К ним относились, например, семейства Буйон, Роан, Шатильон, ла Форс, ла Тремуй. Они были владельцами собственных замков и в случае необходимости могли выставить собственные армии из числа своих многочисленных арендаторов. В сентябре 1588 года на чрезвычайной ассамблее в Ла-Рошели они решили продолжить вооруженное сопротивление. Ассамблея распорядилась о наборе войск, выплата жалованья которым должно было осуществляться, где возможно, за счет общественных фондов. Контролируемая гугенотами часть Франции была разделена на восемь военных округов (cercles), под верховным командованием Генриха де'Бурбона. Благодаря чему, к началу следующего года ими была собрана 25-тыс. армия, способная сопротивляться королевским войскам, начавшим поход против гугенотов на юго-запад, и 24 июня взявших штурмом Сен-Жан-д'Анжели. 4 августа, после десятидневной осады, сдался Клерак. Однако при Монтобане католики встретили стойкое сопротивление. Осада тянулась с 21 августа по 18 ноября, королевская армия буквально растаяла вследствии дезертирства, измены и эпидемии чумы. Из 20 тыс. человек в строю осталось лишь 4 тыс. Генриху де'Гизу пришлось отступить, и даже начать мирные переговоры с гугенотами. Но зима миновала, а результат так и не был достигнут. В апреле 1589 года де'Гиз собрал свою армию в Нанте, откуда предпринял наступление в западном направлении и столкнулся с большой армией гугенотов под командованием Кондэ, опустошившей Бретань и Пуату. 15 апреля королевские войска разгромили Генриха Кондэ при Иль-де-Рье. Вслед за победой был сооружен Форт-Анри, господствовавший над прилегавшими к Ла-Рошели землями. В середине лета восемь тысяч солдат короля стали лагерем близ городских стен. Но вместо того чтобы немедленно штурмовать Ла-Рошель, де'Гиз предпочел начать осаду другой гугенотской твердыни, расположенной несколько южнее, - Монпелье. Осажденные ожидали помощи от Генриха де'Бурбона, но 2 августа 1589 года молодой монах, доминиканец Жак Клеман выдав себя за протестанта проник в лагерь гугенотов, нашел доступ к Генриху де'Бурбону – и в то время, как тот читал поданное им прошение, заколол его кинжалом, лишив гугенотов их предводителя. И хотя сам Клеман заплатил за это своей жизнью, но он добился поставленной цели – после кончины Беарнца протестанты распались на несколько враждующих группировок. Наиболее умеренные из них предпочли пойти на компромисс с королем и вымолить себе прощение. Непримиримые избрали своим предводителем Генриха Кондэ. Но у него возникли сложности с набором войск и денежные проблемы. Когда в октябре он предпринял наступление в направлении Монпелье, то обнаружил, что путь прегражден королевской армией, и не отважился дать сражение. Тем самым обрекая Монпелье на капитуляцию, которая произошла 18 октября 1589 года.
Война 1589 года серьезно ослабила позиции гугенотов. Кроме пяти городов они утратили контроль над нижним Лангедоком. Еще держалась Ла-Рошель, но она систематически отделялась от других территорий, находясь фактически в блокаде. Еще хуже было то, что эти неудачи вдохновили крестьян на более активные действия против протестантов. Еще Колиньи в свое время жаловался на то, что крестьян очень легко поднять на погром гугенотов. И в начале 1590 года доведенные до отчаяния многолетней войной и постоянными грабежами крестьяне в ряде южных провинций объявили себя ''защитниками короля'' и восстали, серьезно затруднив положение на этих территориях гугенотов. Стремясь восстановить свой контроль над охваченными пламенем мятежа территориями Генрих Кондэ был вынужден пойти на жесткие репрессии. Целые села сжигались, а их жители полностью уничтожались не взирая на возраст и пол. Разьяренные гугеноты не щадили никого. В ответ ожесточившиеся крестьяне, часто под предводительством местных католических священников, устраивали безжалостные расправы над всеми заподозренными в сочувствии гугенотам и сжигали замки сеньоров-протестантов (впрочем, не только их). Напуганные размахом движения многие исповедующие протестантизм аристократы начали переходить в католический лагерь, официально отрекаясь от своих ''заблуждений'' и возвращаясь в лоно римской католической церкви. Королевская власть относилась к таким ''раскаявшимся'' довольно милостиво, сохраняя за ними титулы и имущество. Но при этом обрушивая жестокие репрессии на головы ''упорствующих''. На территориях возвращенных под власть Короны протестанты, даже из ''благородного сословия'', подвергались всевозможным утеснениям. Заподозренных в содействии Кондэ либо казнили, либо отправляли на каторгу (как правило гребцами на галеры), их имущество конфисковывалось, а женщин и детей отправляли ''на перевоспитание'' в монастыри и католические школы. Тех же, кто приносил клятву на верность королю, облагали повышенными налогами и ставили на постой солдат. Правда, воспользоваться столь благоприятным моментом для возобновления наступления католики не смогли по внутренним причинам. 9 мая 1590 года скончался король Карл X, объявивший своим наследником Генриха де'Гиза, который и взошел на трон под именем Генриха IV. Кроме того, королевская казна была пуста и требовалось собрать средства для финансирования боевых действий. Нужда в средствах вынудила Генриха де'Гиза в очередной раз обратиться за помощью к испанскому королю. Но Филипп II уже израсходовавший на поддержку ''божьего дела'' во Франции за период 1587-1590 годы около 1.5 млн. дукатов на этот раз выдвинул условие – получение денег увязывалось с браком ставшего наследником французского трона Карлом де'Гизом (сыном Генриха) с испанской инфантой Изабеллой Кларой Евгенией. Правда невеста была на пять лет старше жениха, но на такую ''мелочь'' никто не обратил внимания. Тем более, что это брак был выгоден и Гизам – по матери Изабелла была Валуа, и имела право на французский престол. Таким образом брак между Карлом и Изабеллой окончательно укреплял и легитимизировал восхождение на трон Гизов. Осенью 1590 года Генрих IV повел армию на юг, стремясь захватить Беарн, бывшую личную вотчина Генриха де'Бурбона. Приближение королевской армии вызвало раскол среди чинов Беарна, большинство которых стали склоняться с прекращению борьбы. Что, впрочем, легко объяснялось тем, что одновременно с этим, у границ сосредотачивалась крупная испанская армия, готовая, по мнению гасконцев, в любой момент оккупировать этот последний осколок Наваррского королевства. 15 октября, в По беарнские штаты пошли на капитуляцию и лишь умоляли короля о прощении. Двумя днями позже был отправлен в отставку губернатор-протестант и назначен на его место католик. 19 октября официально объявили о союзе Беарна и Наварры с Францией. В то же время было дано распоряжение о восстановлении католического богослужения на обеих территориях, равно как и о возвращении собственности церкви. Аннексия Беарна Францией подорвала моральный дух защитников Ла-Рошели, последнего крупного оплота гугенотов в стране. Осажденные как с суши, так и с моря ларошельцы не могли рассчитывать самостоятельно, без помощи извне, снять блокаду. Некоторое время они уповали на Кондэ, ставшего после смерти Генриха новым лидером протестантов. Однако многие гугенотские города отказались поддержать его, что привело к затруднениям для Кондэ в сборе денег, необходимых для армии. Он довольно успешно сражался против королевских войск на юге, но постепенно оказался в безвыходном положении в Севеннах. Таким образом, он был не в состоянии прийти на помощь Ла-Рошели. 26 октября крепость решила сдаться на милость короля. Мнения католиков разделились: одни были сторонниками сурового наказания мятежников, другие желали, чтобы наказание понесли лишь предводители. В конце концов Генрих де'Гиз склонился к тому, чтобы проявить милосердие. Ларошельцам была сохранена жизнь, имущество и даже вера, но отнюдь не укрепления и привилегии. У них не было иного выбора, кроме капитуляции. В связи с этим к Генриху направили делегацию. На следующий день его армия вступила в город, получив строжайшие указания не обижать жителей. 18 ноября, определив свои правила для городской администрации, Генрих покинул Ла-Рошель, оставив в городе в качестве гарнизона четыре полка. В некотором смысле корона обошлась с ларошельцами милостиво, но они лишились всего того, что придавало им совершенно исключительную степень независимости среди прочих французских городов. Управление крепостью было передано королевским чиновникам, а их доходы присвоены короной. Законная власть, которой официально обладал городской муниципалитет, была передана гражданскому и уголовному судьям, действовавшим под началом местного сенешаля. Утрата Ла-Рошелью привилегий, которыми она обладала еще с XIV века, оставила ее беззащитной перед суровостью королевской налоговой политики. Она должна была теперь уплачивать пошлины на импорт и экспорт товаров, и выплачивать ежегодную субсидию, для того чтобы освободиться от тальи. Корона получила также непосредственный доступ к соляным месторождениям близ Ла-Рошели, с которых извлекала высокие пошлины. Что касается религии, то ларошельцы должны были согласиться с возрождением католичества. Корона разработала положение о реорганизации церковных округов, поддержке священнослужителей и патронаже католической церкви над больницами. Протестантская церковь в центре города превратилась в католическую, хотя гугенотам и разрешили построить новый храм. Были предприняты шаги, чтобы получить от Рима разрешение учредить епископство в Ла-Рошели. Гугенотам запрещалось селиться в городе, если они не жили в там до 1590 года. Что, в купе, привело к росту численности католического населения, которое, спустя десять лет составило большинство, хотя гугеноты продолжали занимать господствующее положение в торговой и морской жизни Ла-Рошели. Падение Ла-Рошели в 1590 году почти неизбежно вело к капитуляции гугенотов в центральных районах страны. Правда это произошло не сразу, а только после того, как в мае 1591 года королевские войска после десятидневной осады безжалостно разграбили город Прива, что привело другие города к покорности и отказу бороться. 28 июня 1591 года в городе Нанте Генрих IV издал эдикт, по которому гугенотам гарантировалась неприкосновенность и право исповедовать их религию, что привело к их умиротворению. И хотя этот эдикт запрещал протестантам занимать государственные должности и накладывал на них ряд ограничений, но уставшие от войны и не видя никаких иных перспектив, кроме бегства из страны, большинство гугенотов пошло на заключение мира и признание власти короля. Принц Кондэ в обмен на полное прощение (и щедрое вознаграждение в 10 млн. ливров) сложил оружие, официально объявил о своем возвращении в католицизм и отказавшись от своих прав на престол присягнул на верность королю. Во Франции наконец-то воцарился мир. Что имело последствия и за ее пределами, поскольку победа католиков во Франции окончательно деморализовала мятежников в Нидерландах, где большинство склонилось к соглашению с испанской короной. В 1592 году в Брюсселе было подписано соглашение, по которому мятежные провинции складывали оружие и признавали власть Испании, но при этом Нидерланды выделялись из числа остальных владений короны, получали широкую автономию (но при этом лишались права свободной торговли с Испанией) и передавались под управление одному из родственником короля Филиппа. Покончив таким образом со своими делами в Европе, Испания наконец-то смогла вернуть свои взоры на Восточное Средиземноморье.
В 1592 году в Брюсселе было подписано соглашение, по которому мятежные провинции складывали оружие и признавали власть Испании, но при этом Нидерланды выделялись из числа остальных владений короны, получали широкую автономию (но при этом лишались права свободной торговли с Испанией) и передавались под управление одному из родственником короля Филиппа.
Вот значит как. Коллега, для того, чтобы голландцы пошли на компромисс, придется действовать именно по сценарию Изабеллы-Альберта - то есть давать Нидерландам государственную самостоятельность и собственную династию монархов, а не кардинала-штатгальтера.
Без брака с Изабеллой Альберта вряд ли расстригут, и судьба ему оставаться вице-королем Португалии. То есть нам нужен другой Габсбург для трона Нидерландов.
Из реально сущих на тот момент Габсбургов для этого наиболее подходит Матвей. Он имеет сторонников в стране. Как сказано в википедии, по приглашению католической, но враждебной испанцам партии южных нидерландских провинций, он отправился туда тайно в 1577 году. В 1578 году получил, с большими ограничениями, звание статхаутера (чисто фиктивно, при реальной власти испанского командования). Поняв, что ему не удастся добиться реального влияния в стране, в 1581 году сложил с себя власть. Из Габсбургов он наиболее вменяем, сторонник разумных компромиссов, в том числе и в религиозной сфере. Без брака Изабелла-Альберт Филипп скорее всего посадит на трон Нидерландов его.
Но пересадка Матвея в Нидерланды в корне меняет возможные события 1612-13 - а кто мятеж-то в Венгрии поднимать будет
Тем более нашел вот такую вот интересную инфу:
"Оньяте договор - между испанской и австрийской линиями Габсбургов. Урегулировавшее спорные вопросы наследования. Заключён в июне 1617. Назван по имени испанского посла в Вене графа Оньяте.
Достижению договорённости предшествовали длительные консультации, вызванные кризисом австрийской династии. Действующий император Священной Римской империи Рудольф не имел детей. Испания настояла в 1611, что разветвление австрийской лини может быть произведено только с её обязательного согласия. В 1613 король Испании Филипп III сам заявил свои наследные права на земли Габсбургов в Центральной Европе – Венгрию и Богемию. Компромисс, устроивший всех, был достигнут стараниями посла Оньяте - горячего поборника единства католического лагеря. По условиям договора Филипп III отказывался от притязаний в пользу своего двоюродного брата - эрцгерцога Фердинанда Штирийского. Взамен Испании были обещаны австрийские территории по левому берегу Рейна в Эльзасе и земли в Тоскане (Пьомбино, Финоли). Соглашение было заключено в условиях назревавшей европейской войны и стало важной шагом на пути консолидации дома Габсбургов.
Император Маттиас подтвердил своё согласие на избрание Фердинанда. Причём в случае отсутствия у Фердинанда мужских наследников, права на Богемию и Венгрию вновь могли вернуться к Филиппу III. Формально подобное соглашение было оскорбительным нарушением существовавшего порядка, по которому Габсбурги в своих наследственных землях избирались сословиями. В данном же случае о правах подданных не было и речи. Габсбурги всё решили в семейном кругу, причём Филипп III в тексте договора назвал Чехию и Венгрию своим бенефицием, что выглядело так, как будто он распорядился ими как своей собственностью. Чешскому и венгерскому дворянству ничего не оставалось, как послушно одобрить навязанное решение. Более существенным, однако, было то обстоятельство, что Фердинанд Штирийский являлся ревностным католиком. Став королём, он повёл курс на контрреформацию. Это вызвало восстание в Богемии. Его кульминацией стала Пражская дефенестрация, ввергнувшая Европу в беспрецедентную по масштабам Тридцатилетнюю войну."
Не ясно выразился. Власти испанского командования в Люксембурге и Намюре. В остальных провинциях правили раздираемые противоречиями Генеральные Штаты. После того как Матвею не удалось примирить стороны на онове "Гентского умиротворения" и он покинул страну, южные католические провинции - Артуа и Генненгау - создали в 1582 Арраскую унию и признали власть Испании, а северные - Утрехтскую унию (и продолжили войну).
Коллеги, я извиняюсь за долгое отсутствие продолжения таймлайна ПЛВ (просто нет времени), но тут при просмотре предыдущих постов по этим темам мне пришел в голову такой, может быть в чем-то даже бредовый, вариант развития событий. Итак. Середина 17 века. Совместными усилиями России и Дании Швеция разгромлена и поделена. Россия получает Выборг и часть юго-восточной Финляндии (граница начинает проходить как в РИ при Елизавете - я умерил свои аппетиты). Все остальное отходит к Дании. В результате в Северной Европе образуется могучая Датская империя, включающая в себя собственно Данию, Норвегию, Швецию и большую часть Финляндии. Малость прижав аристократию и установив наследственную монархию датские короли устремляют свои дальние взоры за океан. Увы, Исландия и Гренландия не могут быть полноценными колониями из-за своего климата, а население страны растет и требует новых землель. И вот, датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии. Начинается с малого. Небольшие поселения на Восточном побережье, освоение Гудзонова залива. Правда, вскоре датчанам приходится столкнуться с сопротивлением англичан и французов, которые отнюдь не рады появлению у берегов Северной Америки нахальных новичков. Начинаются конфликты, плавно перерастающие в затяжную войну. Опираясь на прекрасную металлургическую промышленность и вышколенную армию ("наследство" Густава-Адольфа) и собственный крупный военно-морской флот Великая Датская империя начинает отвоевывать себе "место под солнцем"). Обрадованная Испания с восторгом вонзает свои зубы во Францию (успехи, ИМХО, мизерны, но внимание и силы Парижа отвлекают). Датские войска высаживаются в Квебеке, берут штурмом Нью-Йорк и шаг за шагом выбивают англичан и французов из Северной Америки. И вот (скажем к началу 17 века) от Флориды до Баффиновой земли и залива Бутия сплошной полосой идет Великий Винланд, земля Датского владения. Мир обещал быть...
В результате в Северной Европе образуется могучая Датская империя, включающая в сеюя собственно Данию, Норвегию, Швецию и большую часть Финляндии.
Имхо вполне возможно, вот только если Норвегия входит в Датскую империю на основе унии, то Швецию как отдельное королевство включать нельзя - же пробовали, больше не будут. Просто поглотить - рискованно - будут восстания. Так что нужно подумать как именно Швеция будет включена в состав датской Империи.
Леший пишет:
цитата:
Малость прижав аристократию и установив наследственную монархию
Аристократия в Дании была сильнее королевской власти. Особых причин для изменения этого положения в АИ нет (в РИ короли утвердились после колосального истощения сил страны в войнах со Швецией). Наоборот, короли шли на уступки аристократии в обмен на утверждение собственных начинаний. Имхо наследственная монархия возможна, но как сговор аристократии и короля - наследование в обмен на определённые привелегии. Король, в любом случае останется лишь "первым среди благородных".
Кстати, возвращаясь к вопросу поглощения Швеции - если дать шведским аристократам привелегии, которым пользовались датчане и заменить абсолютную власть шведского короля на "декоративную" датского - сопротивления среди шведских феодалов практически не будет.
Леший пишет:
цитата:
И вот, датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии.
Преимущественно из германии. В Скандинавии народу всегда мало было. А из русских земель переселенцы будут?
Леший пишет:
цитата:
Правда, вскоре датчанам приходится столкнуться с сопротивлением англичан и французов, которые отнюдь не рады появлению у берегов Северной Америки нахальных новичков.
Почему новичков? Имхо Дания уже в начале морской державой, конкурирующей с Нидерландами., а к середине 17 века - это будет одна из ведущих морских держав.
Леший пишет:
цитата:
от Флориды до Баффиновой земли и залива Бутия сплошной полосой идет Великий Винланд, земля Датского владения...
Особых причин для изменения этого положения в АИ нет (в РИ короли утвердились после колосального истощения сил страны в войнах со Швецией).
цитата:
После разорительной войны со Швецией, воспользовавшись слабостью датского дворянства, новый король Фредерик III (1648–1670) установил абсолютистский режим, узаконенный Собранием сословий в Копенгагене в 1660. Средний класс выиграл от усиления королевской власти, получив льготы для торговли, тогда как дворяне сочли себя обиженными.
Честно говоря не вижу, почему в это АИ должно быть иначе. Тем более, что благодаря увеличению товаропотока через Зунд усилятся датские купцы, заинтересованные в сильной королевской власти.
Честно говоря не вижу, почему в это АИ должно быть иначе. Тем более, что благодаря увеличению товаропотока через Зунд усилятся датские купцы, заинтересованные в сильной королевской власти.
Какие купцы? В Дании крестьянство, купечество и духовенство было задавлено аристократией. Феодалы уже сами стали купцами - они закрепощали крестьян чтобы торговать зерном на Нидерландском рынке. Как только датчане договорятся с россией о торговом сотрудничестве - будте уверены все первые роли опять таки займут феодалы, переквалифицировавшиеся в торговцев. Будут существовать снимающие все сливки торговые компании, которыми заправлять будут опять таки аристократы. Чем сильнее и богаче будет дания - тем сильнее будет аристократия. Сильная власть монарха может возникнуть только в Дании слабой, раздавленной соседями.
В вашем Аи Дания будет классическим вариантов аристократо-олигархической республики.
Сторонник Идеальных Границ, Первый Император Галактической Империи
Отправлено: 12.06.07 17:11. Заголовок: Re:
Леший пишет:
цитата:
Середина 17 века.
Леший пишет:
цитата:
датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии. Начинается с малого. Небольшие поселения на Восточном побережье, освоение Гудзонова залива.
в реале к тому времени уже существует колония Новая Швеция, основанная дочкой Густава-Адольфа в Делавэре. Ее правда потом скушали голландцы, но тем не менее....
Датские войска высаживаются в Квебеке, берут штурмом Нью-Йорк и шаг за шагом выбивают англичан и французов из Северной Америки.
Дания + Швеция в лучшем случае потянут флот равный французскому или голландскому. Впрочем, при определённом напряжении сил И Голландия и Франция задавят великую Данию на море. Успешная война с Англо-Французской коалицией - это фантастика. В общем, при определённом везении и не влезании в большие войны реально удержать Канаду и несколько островов в Карибском море.
Успешная война с Англо-Французской коалицией - это фантастика
А, скажем Датско-Испано-Австрийская коалиция против Англо-Французской? И интересно, насколько реально создание датской колониальной империи в этой АИ? И примерно какие границы она может иметь?
Дания + Швеция в лучшем случае потянут флот равный французскому или голландскому.
На самом если развитие датского флота будет идти как я прикидываю - от Кристиана III и через противостоянии с Голландцами на Балтике - в 17 веке датский флот будет входить в тройку самых больших - наравне с Испанией и Францией.
Цитата:
цитата:
Кристиан IV вскоре после восшествия на престол, в 1596 г., убедился, что ему нужен более сильный флот; Дания с ее 19 судами была по сравнению со Швецией и даже с Любеком слишком слабой. Но лишь после Любекского мира он мог обстоятельнее заняться своими планами и посвятить себя устройству обороны государства. Во многих пунктах были устроены верфи, где строились военные корабли. Он ввел новую классификацию военных судов; были выстроены двухдечные корабли, фрегаты с одной батареей и, специально для шхер, галеры. Вооружение судов было усилено, корабли получили постоянные команды, страна была разделена на округа для вербовки команд, началось правильное использование лесов для получения судостроительных материалов и мачт. Христиан еще усилил свой флот благодаря особой и совершенно своеобразной организации. Он уничтожил прежние постановления, по которым округа и отдельные города на случай войны должны были поставлять определенное количество кораблей, и установил систему постройки особого типа коммерческих судов частными лицами. Эти суда, построенные согласно особым военным заданиям, получали различные льготы и таможенные привилегии, если собственники обязывались в случае войны их передать правительству. Таким образом, был узаконен уже сложившийся в Голландии и Англии обычай строить коммерческие суда с расчетом, что им может представиться случай сражаться с неприятелем или, в мирное время, с пиратами; разница, однако же, была в том, что организация эта проводилась самим правительством для увеличения, в случае войны, количества боеспособных судов. Датский флот насчитывал уже в середине тридцатых годов около 70 военных судов; он, следовательно, был одним из самых больших флотов Европы и опасным соперником шведского; вспомогательные суда еще более его усиливали. Создание должности генерал-адмирала отделило флот от сухопутной армии и ускорило развитие первого; датский флот можно считать наилучше по тому времени организованным.
в 17 веке датский флот будет входить в тройку самых больших - наравне с Испанией и Францией.
Экономика не потянет. В лучшем случае в пятёрку. Напоню, что Голландия во второй англо-голландской за зиму построила флот, который обеспечил фактически победу. Франция при Турвиле на равных дралась с Англией и Голландией вместе взятыми. Дания на такое не способна.
Как раз потянет. Мы обсуждали с коллегами Валом, Лешим и Радугой вариант, когда Дания заключив торговое соглашение с Россией начинает вытеснять других конкурентов с балтики. И пришли к выводу, что при грамотном подходе уже через 20-30 лет Дания полностью вытеснит Ганзу с русского рынка, а перед Голландией Дания имеет существенное преимущество в виде зундской пошлины, благодаря которой можно задавить голландцев. Однако этот вариант приведёт к военному противостоянию с Голландией и Швецией, но если Дания выдержит войну - она станет господствовать на Балтике и Голландия потеряет свои позиции как главный мировой рынок.
В мае 1585 года у Дмитрия от Ирины Мстиславской родился сын, названный Иваном. А в ноябре 1586 дочь Мария. В Константинополе произошла перемена патриархов. Султан низверг патриарха Феолипта и на место его возвел в третий раз Иеремию II, находившегося в заточении, и который возвратившись на свою кафедру увидел, что все патриаршее достояние разграблено Феолиптом, кельи обвалились и даже патриаршая церковь Богородицы Всеблаженной, ограблена и обращена в мечеть. Ему велено было строить себе новую церковь и кельи в другом месте Константинополя, а средств не было никаких. И Иеремия поневоле должен был обратиться за милостыней к православным и решился предпринять путешествие на Русь. В начале мая 1588 года он прибыл в Трансильванию, откуда послал письмо русскому царю с просьбой разрешит ему въезд на территорию России. В Киве это известие вызвало легкую сумятицу. Незадолго до этого русское правительство вело с патриархом Феолиптом переговоры об учреждении патриаршества на Руси и даже, зная сребролюбие греков послало в Константинополь крупную сумму денег. И сообщение о смещении проворовавшегося Феолипта и возвращении патриаршего престола Иеремии было для Киева неприятным сюрпризом. Тем не менее разрешение на прибытие Иеремии в Киев было выдано, а местным властям по пути проезда константинопольского патриарха дозволено проявлять приличествующий случаю энтузиазм. Однако само правительство встречало прибывшего 3 июня в столицу Иеремию заметно прохладнее. После многолюдной встречи у ворот столицы Иеремия со спутниками был препровожден на подворье и устроен на житье со всеми почестями, но под крепкой стражей. Никому не дозволялось ни приходить на подворье, ни выходить из него без специального разрешения — ни русским, ни иноземцам, включая живших в Киеве православных с Востока. ''И когда даже монахи патриаршие ходили на базар, — пишет митрополит Иерофей Монемвасийский, — то их сопровождали царские люди и стерегли их, пока те не возвращались домой''. Через неделю после прибытия патриарха в столицу ему была дана краткая аудиенция у Государя, причем Дмитрий, после окончания обмена дарами бесцеремонно выдворил из палаты всех спутников Иеремии и прямо спросил патриарха: зачем он приехал в Киев, кто, собственно, ведает Константинопольской патриархией, где старый патриарх Феолипт и что сам Иеремия хочет сообщить государю? Очень скоро выяснилось, что Иеремии и в голову не приходило заботиться об учреждении патриаршего престола в Москве. Он много рассказывал о себе: как управлял Константинопольской патриархией, как был оклеветан перед султаном, как к тому же Феолипт подкупил турецких пашей, обещая давать султану на две тысячи дукатов в год больше. В результате султан велел быть патриархом Феолипту, а Иеремию сослал на Родос. Однако честолюбивый Феолипт переоценил возможности пополнения патриаршей казны. На пятый год патриаршества Феолипт был отставлен султаном, турки разграбили патриарший двор, а из церкви сделали мечеть. Иеремия был возвращен из ссылки и получил распоряжение султана строить патриарший двор и церковь в другом месте Константинополя. Денег не было — и патриарх с разрешения султана отправился за подаянием. Что же касается учреждения на Руси собственного патриаршества, то тут Иеремия проявил упорное нежелание способствовать его учреждению — нежелание, свойственное вообще восточному духовенству, утратившему былое богатство и влияние и потому особенно рьяно отстаивавшему свое номинальное первенство в церковной иерархии. Дмитрий не стал действовать в лоб. Вернув Иеремию и его спутников на подворье, царь словно забыл о них. Недели шли за неделями, русское правительство не обращало на константинопольского патриарха никакого внимания, приставленные к Иеремии люди вели с ним ничего не значащие беседы. А само подворье было строго изолировано от внешнего мира. По сути константинопольский патриарх оказался в безвыходном положении. Без получения милостыни от русской казны нечего было и думать о возвращении назад в Константинополь, где вряд ли бы обрадовались нищему патриарху. С другой стороны затягивание ''сидения'' в Киеве угрожало Иеремии возможным смещением с кафедры и избранием патриархом другого лица.
Одновременно с этим сменило тактику и русское правительство. Не требуя от Иеремии учреждения русского патриаршества напрямую, оно стало избрало окольный путь. Охранявшие патриарха русские приставы как бы невзначай стали намекать Иеремии, что на Руси были бы не против иметь своим патриархом его самого, что оказалось достаточно для самолюбивого патриарха уже успевшего сравнить свою бедствование в Константинополе с достаточно роскошной жизнью в Киеве, и потому приняв намеки своей охраны за желание самого царя и его окружения он сам выступил с инициативой остаться в Киеве навсегда и перенести сюда патриарший престол. Тем более у него не было резонов заподозрить русских в лукавстве. Для всех было очевидно, сколь выгодно Российскому государству переманить к себе первого по значению вселенского патриарха, перенести в Киев или Москву его престол. Даже в том случае, если бы в Константинополе на место Иеремии поставили другого патриарха, русская патриархия, опираясь на идею ''пренесения'' к ней всех святынь с Востока, могла бы претендовать на главное место во Вселенской Православной Церкви. Но относившийся с пренебрежением к ''северным варварам'' Иеремия и его греческое окружение и не подозревало о том презрении, с которым русские относились к своим единоверцам из Эллады. За прошедшие более чем столетие с момента завоевания Константинополя турками греческие священники во множестве прибывавшие на Русь за милостыней или для продажи ''реликвий'' (часто фальшивых, из-за чего еще при Василии III был издан указ о тщательной проверке привозимых греками для продажи ''святынь''), уже успели зарекомендовать себя с не лучшей стороны, а само слово ''грек'' стало синонимом лукавого и двуличного человека. И для русских властей согласие Иеремии о переносе патриаршего престола на Русь было нужно только для того, что этим свои решением он фактически признал, что Россия достойна иметь патриарха. В результате, после полугодового перерыва царь Дмитрий Иоаннович, посоветовавшись с супругой и поговоря с боярами, объявил о необходимости учреждения в России патриаршества, но так, чтобы константинопольский патриарх Иеремия не стал патриархом Киевским. ''И мы о том, прося у Бога милости, помыслили, — говорилось от царского имени, — чтобы в нашем государстве учинити патриарха, кого Господь Бог благоволит: буде похочет быти в нашем государстве цареградский патриарх Иеремия — и ему быти патриархом в начальном месте Вильно, а в Киеве митрополиту по-прежнему; а не похочет цареградский патриарх быти в Вильно — ино бы в Киеве учинити патриарха из российскаго собору, кого Господь Бог благоволит''. После чего грекам было дано задание решить вопрос о патриаршем престоле в России соборно, и предложено Иеремии ''быти на патриаршестве в нашем государстве на престоле Виленском и всея России''. В ответ Иеремия заявил о том, что он очень хотел стать патриархом на Руси; тем более, что султан все равно уже разорил Константинопольское патриаршество. Но при этом, согласившись патриаршествовать в России, отказался ехать в Вильно, заявив, что ''Мне в Вильно быть невозможно, потому что патриарх при Государе всегда''. Впрочем, мнение греков русских уже не интересовало. Сразу же после ответа Иеремии от царского имени об этом было четко и определенно заявлено боярам: ''Мы помыслили было, чтобы святейшему Иеремии быть в нашем государстве на патриаршестве Виленском и всея России, а в царствующем граде Киеве быть по-прежнему отцу нашему и богомольцу митрополиту Дионисию. Но святейший Иеремия на виленском патриаршестве быть не хочет, а соглашается исполнить нашу волю, если позволим ему быть на патриаршестве в Киеве, где ныне отец наш митрополит Дионисий. И мы помыслили, что то дело не статочное: как нам такого сопрестольника великих чудотворцев Петра, и Алексия, и Ионы, и мужа достохвальнаго жития, святаго и преподобнаго отца нашего и богомольца митрополита Дионисия изгнать от Пречистыя Богородицы и от великих чудотворцев и учинить греческаго закона патриарха?! А он здешняго обычая и русскаго языка не знает, и ни о каких делах духовных нам нельзя будет советоваться без толмача. И ныне, — объявлялось царское решение, — еще бы посоветоваться с патриархом о том, чтобы он благословил и поставил на патриаршество Киевское и Московское из российскаго собора отца нашего и богомольца Дионисия-митрополита по тому чину, как поставляет патриарха Александрийскаго, Антиохийскаго и Иерусалимскаго. И чин поставления патриаршескаго у него, Иеремии, взять бы, чтобы впредь поставляться патриархам в Российском царстве от митрополитов, архиепископов и епископов. А митрополиты бы, и архиепископы, и епископы поставлялись от патриарха в Российском царстве — а для того бы учинить митрополитов и прибавить архиепископов и епископов, в каких городах пригоже''. Неизвестно, какие ''аргументы'' еще привели Иеремии, чтобы окончательно сломить его, но в конце концов он сдался. 17 января 1589 года состоялось заседание царя Дмитрия Иоанновича с Освященным Собором, на котором духовенство во главе с Дионисием формально одобрило замысел государя и ''положилось на его волю''. 19 января царь, митрополит и Освященный Собор приговорили направить делегацию церковных иерархов к патриарху Иеремии для ''совета'' о предстоящих церемониях. А 26 января было произведено торжественное поставление Дионисия в патриархи. После чего, щедро отсыпав грекам денег их отпустили домой.
Правда, на этом дело не закончилось. Долгая осада константинопольского патриарха и поведение монемвасийского митрополита, который до последнего сопротивлялся установлению на Руси патриаршества, свидетельствовали, что при утверждении новой патриархии православным Востоком может возникнуть серьезное сопротивление. В такой ситуации позиция Иеремии становилась особенно важной. Когда патриарх, покидая Россию, уже доехал до границы, его нагнал царский посланник с дополнительным денежным пожалованием, грамотами от царя обещавшими дальнейшие милостыни. Особая грамота была направлена турецкому султану. Царь Дмитрий Иоаннович просил его, во имя дружбы между государствами, ''держать патриарха Иеремию в бережении, по старине, во всем''. Русское правительство не желало, чтобы Иеремия был свергнут прежде, чем соборно утвердит учреждение нового патриаршества. Грамоту восточных иерархов, утверждающую поставление первого русского патриарха, привез в Киев митрополит Тырновский Дионисий только в июне 1591 года. Константинопольская Уложенная грамота о русском патриаршестве была подписана Иеремией, антиохийским патриархом Иоакимом, иерусалимским патриархом Софронием, 42 митрополитами, 19 архиепископами и 20 епископами в мае 1590 года. Она сильно отличалась от киевской грамоты, прежде всего тем, что восточные архиереи отводили русскому патриарху последнее, пятое место после патриарха Иерусалимского (а не второе, как в русском варианте грамоты). Об этом прямо говорилось в грамоте царю Дмитрию: ''…признаем и утверждаем поставление… патриарха Дионисия, да почитается и именуется он впредь с нами, патриархами, и будет чин ему в молитвах после Иерусалимскаго''. В грамоте к Дионисию восточные патриархи с Освященным Собором писали: ''Имеем тебя всегда нашим братом и сослужебником, пятым патриархом, под Иерусалимским'' — и предлагали признавать константинопольского патриарха ''начальным'' себе. В Киеве, однако, с беспокойством заметили, что поручение выполнено не до конца: Уложенная грамота не имела подписи второго по значению в Восточной церкви александрийского патриарха. Прежний александрийский патриарх Сильвестр оставил престол, а его преемник Мелетий Пигас резко отчитал Иеремию за самоуправное и незаконное создание новой патриархии. Известный ученый-богослов, строгий канонист и весьма влиятельный на Востоке архиерей потребовал отменить это решение. ''Я очень хорошо знаю, — писал Мелетий Иеремии, — что ты погрешил возведением Российской митрополии на степень патриаршества, потому что тебе небезызвестно (если только новый Рим не научился следовать древнему), что в этом деле не властен один патриарх, но властен только Синод, и притом Вселенский Синод; так установлены все доныне существующие патриархии. Поэтому ваше святейшество должно было получить единодушное согласие остальной братии, так как, согласно постановлению отцев Третьяго Собора, всем надлежит знать и определять то, что следует делать, всякий раз, когда рассматривается общий вопрос. Известно, что патриарший престол не подчиняется никому иному, как только Католической церкви… Я знаю, что ты будешь поступать согласно этим началам, и то, что ты сделал по принуждению, по размышлении уничтожишь словесно и письменно!'' Русское правительство предвидело это затруднение, а возможно, получило информацию о позиции Мелетия Пигаса, которую могли поддержать многие на Востоке. В феврале 1592 года осыпанный милостями митрополит Дионисий Тырновский отбыл из Киева, везя с собой богатые подарки всем четырем патриархам. В грамоте Мелетию от царского имени предлагалось особо известить государя ''о утверждении'' патриарха Дионисия. Царь Дмитрий и патриарх Дионисий официально уведомляли каждого из четырех восточных патриархов, что Российская патриархия претендует на третье место во Вселенской Церкви. Льстя Иеремии, московские власти соглашались считать его главой православия вместо ''отпадшего'' Римского Папы. Александрийского патриарха Мелетия приходилось опасаться — и его признали вторым по значению. На большие уступки милостынеподатели соглашаться не желали. ''Мы, Великий Государь, — значилось в русских грамотах, — с первопрестольником нашим Дионисием патриархом, и с митрополитами, архиепископами, и епископами, и со всем Освященным Собором нашего великаго царства советовав, уложили и утвердили навеки: поминать в Киеве и во всех странах нашего царства на божественной литургии благочестивых патриархов, во-первых, Константинопольскаго вселенскаго, потом Александрийскаго, потом нашего Российскаго, потом Антиохийскаго, наконец Иерусалимскаго''. В феврале 1593 года в Константинополе составился новый Собор восточных иерархов во главе с Иеремией Константинопольским, Мелетием Александрийским (он распоряжался и правом голоса недавно умершего Иоакима Антиохийского) и Софронием Иерусалимским. Русские подарки оказали самое благотворное влияние на Мелетия, игравшего ведущую роль на Соборе. Ссылаясь на канонические правила, он успешно доказал правильность действий константинопольского патриарха и законность учреждения Российской патриархии. Однако, ссылаясь на другие правила, наотрез отказал новой патриархии в притязаниях на третье место во Вселенской Церкви. Это решение было единодушно принято и подписано участниками Собора. Учреждение в России патриаршества было с полным соблюдением формальностей признано Восточной Православной Церковью, но русскому патриарху отводилось лишь пятое место в ряду других патриархов. Многольстивые послания Мелетия Пигаса царю, царице и патриарху Дионисию, сопровождавшие соборное деяние, не могли скрасить недовольства русских таким решением. Однако, на данном этапе, в Киеве решили не настаивать. Главное было сделано - возникла пятая по счету патриаршая кафедра. Русская Церковь считавшаяся доселе только одною из митрополий Константинопольского патриархата, сделалась сама независимым патриархатом и самостоятельною отраслью церкви вселенской.
Впрочем, за церковным переустройством на Руси не забывали и о делах более насущных. Неудача с попыткой посадить в Крыму ''своего'' хана, а также отказ австрийских Габсбургов от заключения военного союза и конкретных договоренностей, временно остудила ''горячие головы'' и снизило влияние ''партии войны''. Кроме того в 1587 году во всей Восточной Европе стояла продолжительная и суровая зима. В Крыму снег лежал в течении пяти месяцев. В районе Пскова сильные снегопады прошли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала и начался голод. В этой обстановке правительству было не до широких экспансионистских планов. И русская политика временно приобрела вновь оборонительный характер. В 1588 году по приказу царя в устье Терека было заложена еще одна Терская крепость. В то время как старая Терская крепость (на месте впадения Сунжи в Терек) была усилена и переименована в Сунженскую. Однако замышлявшийся до этого военный поход на шамхала тарковского был отменен (первоначально строительство новой Терской крепости задумывалось как начало боевых действий против турок и их союзников в Дагестане). Что повлияло и на позицию персидского шаха Аббаса I, который видя нежелание России вступать в войну против Турции, принял окончательное решение о заключении в 1590 году мира с Османской империей, который по договору отходили почти весь Азербайджан с Тебризом, Армения, Грузия, Карабах, а также западные области Ирана (Нехавенд, Луристан, Шахризур). Граница прошла с севера на юг от Каспийского моря по линии Зенджан – Хамадан до Персидского залива. Не смотря на крайне тяжелые условия мирного договора, Аббас тем не менее пошел на них, поскольку нуждался в передышке как для отражения агрессии узбеков на свои восточные владения, так и наведения порядка внутри страны. В свою очередь вдохновленная победой Турция покончив с войной на востоке повернула свои взгляды на запад, где у нее как раз возник конфликт с Австрией, государь которой, император Священной Римской империи Рудольф II отказался выплачивать Османской империи ежегодную дань в 200 тыс. дукатов. Впрочем, дело было не только в этом. На новую войну Турцию толкало и внутреннее положение в стране. В XVI в. положение крестьянства Османской империи ухудшилось из-за серьезных финансовых затруднений страны. Государственную казну опустошали все возраставшие военные расходы, содержание огромного штата двора султана, центральной администрации. Все чаще в обращение выпускались неполноценные монеты, вследствие чего вес турецкого акче по сравнению с началом века снизился к концу столетия в два раза. В XVI в. резко повысились цены на продовольствие и предметы первой необходимости. Цены на пшеницу выросли в течение этого столетия более чем в три раза, цены на хлопчатобумажные ткани, мыло — в два-три раза, на мед — в пять раз. Цены на масло к концу века повысились по сравнению с началом века в пять раз, цены на овец — в три раза. Армия порой сидела без денежного довольствия, а янычары и сипахи не раз отказывались принимать жалованье в порченой монете. В войсках часто возникали волнения, вызванные финансовыми и экономическими неурядицами. Общую картину положения, в котором находилось население империи, турецкий историк второй половины XVI в. и крупный сановник Мустафа Селяники представлял так: ''В провинциях государства чрезвычайные налоги довели... народ до того, что ему опротивел этот мир и все, что находится в нем... Управители и судьи стали назойливы... непрерывно один за другим следуют повторяющие одно и то же срочные султанские указы, где говорится: ''Пусть будут взяты авариз, нюзуль и кюрекчи (чрезвычайные налоги и сборы на нужды армии и флота) или их замены''. Чужаки (так автор именует правительственных чиновников разных рангов) ходят из дома в дом и берут с бедняков и неимущих по 300 акче, и опять эти доходы не поступают целиком в государственную казну, а часть их застревает между судьями, наибами и чаушами''. Селяники красочно описывал произвол султанских чиновников и откупщиков, не упускавших случая, чтобы поживиться за счет податных крестьян. Он писал, что ''бейлербеи и беи, являющиеся управителями провинций, по три раза в месяц совершают нашествия на подданных государства'', собирая не только большие суммы сверх установленных налогов и сборов, но и буквально разоряя крестьян расходами на свое пребывание в деревнях и поселках. Во время этих поездок потреблялось много мяса, вина и иных продуктов, а еще больше увозилось в обозах чиновников, возвращавшихся в свои города. ''Подданные страны, — писал Селяники, — начисто разорены''. В XVI веке в среде крестьян Османской империи было немало ортакчи (издольщиков). В отличие от крестьян, обрабатывающих земли тимариотов, ортакчи не имели установленных законом прав на владение земельным участком. Кроме того, если крестьянин, обрабатывавший землю тимариота, отдавал ему десятую часть урожая, то ортакчи, как правило, целиком зависевшие от воли феодала, отдавали землевладельцу значительно большую долю урожая. Издольщина и откупная система налогов, произвол чиновников и откупщиков, барщина и широкое распространение (особенно в период столь частых в XVI в. войн) чрезвычайных налогов и сборов, как денежных, так и натуральных, особенно тягостных, — все это вызывало рост недовольства широких крестьянских масс. Это недовольство выразилось в увеличении числа крестьян, бросавших свои земельные участки и бежавших, несмотря на запрет и страх наказания, в другие места, чаще всего в города. В XVI веке в турецком языке появилось специальное слово для обозначения беглых крестьян. Их называли ''чифтбозан'', букв, ''оставивший свой надел невозделанным'', т. е. крестьянин, бросивший свою землю. Специфической чертой жизни городов того времени стало умножение численности городского плебса. Фактически для османского общества XVI века значительная масса покидавших деревни крестьян и обширный слой лиц без определенных занятий в городах оказались "лишними людьми".
Проблема "лишних людей", получивших в османских документах название левендов, решалась Высокой Портой путем их привлечения к участию в завоевательных войнах в качестве стрельцов - тюфекчи. Со временем отряды левендов превратились в грозную мятежную силу, угрожавшую порядку в Османской империи. Отказываясь сдавать оружие по возвращении из походов, левенды большими и малыми группами расходились по анатолийским и балканским провинциям в надежде найти место в военной свите того или иного крупного феодала, губернатора провинции или уезда. Те, кто не смог обрести себе такого пристанища, легко превращались в разбойников. В конце XVI века число последних выросло настолько, что слово "левенд" обрело значение мятежного человека, разбойника. Множество молодых крестьян ушло в медресе. Их появление здесь сделало софт - учащихся медресе зачинщиками и участниками многих волнений и бунтов в городах и селах империи. В результате чего периодические вспышки недовольства крестьян переплелись с бунтами учащихся медресе, остро и чутко реагировавших на положение бедных слоев крестьянства, к которым они в подавляющем большинстве принадлежали по происхождению. В 70—80-х годах XVI века антиправительственные выступления софт в Анатолии доставили немало хлопот султану и Порте. В 1576 году бунты учащихся медресе, сопровождавшиеся пожарами и кровавыми побоищами, произошли в ряде мест в бассейне реки Ешильырмак на северо-востоке Анатолии. Особенно опасный для властей характер приняли волнения софт в санджаке Джаник, которые удалось ликвидировать только с помощью сил санджакбея Амасьи. В Джанике учащиеся медресе не просто бесчинствовали и грабили, но принуждали тимариотов выплачивать им значительные денежные суммы. Вскоре аналогичные события произошли и в районе Амасьи. В 1576—1577 гг. софты бунтовали в Бурсе, Долу, Анкаре, Карахисаре, Коджаэли, Кастамону, Синопе и ряде других городов Анатолии. Население повсеместно поддерживало мятежи софт. Волнения приобрели настолько опасный для властей характер, что весной 1579 года султан был вынужден даже издать указ, в соответствии с которым учащиеся медресе, участвовавшие в беспорядках, получали высочайшее прощение, а также обещание, что их самих и их родственников не будут притеснять правительственные чиновники. Несмотря на эти меры, в 1579—1583 гг. софты вновь не раз поднимали бунты. Антиправительственные выступления софт произошли в Амасье, Кастамону, Кютахье, Конье и в ряде других районов. Порта была вынуждена даже вести переговоры с бунтовщиками. В 1584 году вновь был издан указ, в котором султан заверил учащихся медресе, что все их жалобы, направленные непосредственно в столицу, будут тщательно рассмотрены. Султан обещал всем бунтовщикам прощение в случае прекращения мятежей. Однако положение не улучшалась. Крупные феодалы — владельцы зеаметов и хассов — самовольно увеличивали налоги. Неуклонно росли и многочисленные, в основном денежные, государственные налоги. Особенно безудержно увеличивались чрезвычайные налоги. Так, размер одного из таких налогов, периодически взимавшегося на нужды султанского флота, на протяжении XVI века возрос в семь-восемь раз. К этому надо добавить продолжавшееся падение курса акче и бурный рост цен на продовольствие и предметы первой необходимости. Особенно тяжелым было положение немусульманского крестьянства. Подушный денежный налог, джизье, который взимался только с немусульман, на протяжении столетия — с начала XVI до начала XVII в. — возрос примерно в 15 раз. Необходимость выплачивать многочисленные денежные налоги и сборы все чаще толкала крестьянина в хищные руки ростовщиков. Последние давали деньги в долг под чудовищные проценты, доходившие до 50—60 в год. Множество крестьян, запутавшихся в сетях ростовщиков, годами бесплатно работали в счет долга в их владениях. У вконец разоренных крестьян ростовщики отбирали землю в возмещение займа. Многие крестьяне принуждены были не только уплачивать тяжкие налоги, но и отдавать большую часть остававшегося в их распоряжении урожая ростовщикам. Все это вело к появлению нового слоя землевладельцев, в основном ростовщиков, ставших собственниками крупных поместий, в которых трудилось немало батраков из числа разорившихся издольщиков. Количество безземельных крестьян во второй половине XVI в. начало резко возрастать, что привело к бегству крестьян из своих сел и упадку сельскохозяйственного производства. Все эти обстоятельства вызвали к концу столетия продовольственный кризис и многократное повышение цен на продовольствие. В этот период в ряде районов Османской империи наступил голод. Дело доходило до того, что люди ели траву, чтобы спастись от голодной смерти.
Между тем многочисленные войны, которые вела Османская империя, требовали огромных затрат. За вторую половину XVI века численность наемной армии более чем удвоилась, а расходы на нее выросли почти в три раза. Средства на это давала главным образом жесточайшая эксплуатация издольщиков. Поскольку государственная казна то и дело оказывалась пустой (ее не всегда даже хватало на нужды султанского двора и на содержание штата придворных), испытывала материальные невзгоды и армия, находившаяся на жалованье. Солдатам и военачальникам порой по нескольку месяцев задерживали выплату денежного довольствия. В этих условиях расквартированные в провинции войска, в особенности янычары, и ранее позволявшие себе поборы и вымогательства, буквально грабили население. Мустафа Селяники сообщает, например, что весной 1592 году в Стамбул пришла жалоба от населения Эрзурума. В ней говорилось, что ''янычарские отряды захватили у нас землю, поселились на ней и чинят препятствия нашим делам и заработкам. Не позволяя нам касаться до съестных припасов, поступающих извне, они сами насилием и несправедливостью, ничего не платя, забирают их в свои руки и продают нам втридорога. Да и прочие военные люди — латники, пушкари и обозники — поселились у нас по причине войны (имеются в виду, вероятно, военные действия против Ирана)... и нет границ и пределов разного рода их насилиям и притеснениям... Это явится причиной величайшего мятежа и беспорядка''. Ситуация ухудшалась и кризисом тимарной системы, представлявшей собой основу социальной структуры османского общества, краеугольный камень его государственности. В то время как цены на рынке и государственные налоги выросли, размеры финансовых поступлений сипахи с их держаний осталась на прежнем уровне. Что толкало сипахи на усиление эксплуатации прикрепленных к земле крестьян. Однако тимарная система не могла удовлетворить возросшей нужды в деньгах, так как размеры поступлений и права сипахи в отношении своих держаний были строго регламентированы законом. В итоге доля тимариотов в общем объеме ренты, получаемой с крестьян, резко сократилась. Например, если в начале XVI века в их пользу шло от 50-70% сборов с сельского населения, то к концу века доля тимариотов сократилась до 20-25%. В итоге военные расходы, которые несли на себе сипахи, перестали окупаться сборами с тимаров, и феодалы стали все более терять интерес к своим владениям. Боевой дух и желание воевать неуклонно падали, из 10 тимариотов лишь 1 являлся под знамена санджакбея. Поэтому резко возросла роль военной добычи, которая подчас увеличивала доход сипахи втрое, а ее сокращение наносило значительный ущерб тимариотам, которые оставаясь без средств к существованию нередко примыкали к бунтовщикам, усиливая нараставшие сепаратистские стремления. И в этой обстановке Высокая Порта просто нуждалась в ''маленькой победоносной войне'', которая позволила бы дать военную добычу сипахи и занять военной службой массу левендов, которые в ином случае превратились бы в горючий материал опасный для внутренней стабильности. А мятеж янычар, которые по окончании персидской кампании в 1590 году слонялись без дела и плохо оплачивались, заставил Порту пообещать им новые завоевания и добычу.
Первоначально в качестве нового противника Турция рассматривало Россию. Образование подконтрольных русскому правительству казачьих войск не привело полному искоренению казачьих вольностей. По прежнему существовало фактически независимое Низовое Днепровское казачье войско (Запорожская Сечь). На реке Ея ушедшая с Дона часть казаков основали новую воинскую общину, неподвластную центральному правительству. И конец 70-х и 80-е годы стали временем расцвета казачьих набегов на территорию Османской империи, которая будучи занятой войной с Персией не могла наладить эффективную оборону своих границ. Ежегодно стаи казацких ''чаек'' устремлялись по морю к турецкому побережью, грабя прибрежные селения и захватывая купеческие корабли. Так, по официальным жалобам османов русскому царю, только малороссийские казаки в 1570-1580-х гг. совершили более 40 нападений на турок и татар, угнали 100 тыс. быков и овец, 17 тыс. коней, взяли 120 тыс. рублей деньгами. Иногда казачьи набеги приобретали черты крупномасштабных боевых операций. Так, в 1583 году несколько тысяч казаков бросились в Молдавию и опустошили ее, а потом вторглись в турецкие владения и тут взяли крепость Ягорлык и разграбили город Тягин. А в 1589 году казаки опять напали с моря на город Козлов (Гезлев; совр. Евпатория) и разорили его, а на обратном пути спалили посад Белгорода-Днестровского. Кроме того, османов встревожило заключение договора ''о дружбе'' между Россией и императором Священной римской империи (хотя сам договор был довольно ''беззубым'', но сам факт его существования сильно раздражал турок). В результате в сентябре 1589 года было получено сообщение, что через Дунай переправляется сильное турецкое войско под начальством беглербега готовое идти Львов. И что у Перекопа собирается татарское войско, готовое атаковать Южную Русь. Хотя до прямого столкновения дело не дошло. Дмитрий отправил к беглербегу предложение приостановить военные действия, пока в Стамбул не прибудет русский посол для урегулирования спорных вопросов и заключения мирного соглашения; и так как главный повод к вражде со стороны Турции были казацкие набеги, то Дмитрий тогда же послал обещание, что Россия будет удерживать казаков от походов на Черное море. Беглербег, обманутый слухом об огромности собранного русского войска, не пошел далее и приостановился. Хотя отдельные татарские отряды подкрепленные добровольцами из турок начали опустошать Подолию. Сам беглербег не был сторонником войны и в разговоре с русским послом Григорием Нащокиным выразился, что главная причина несогласия одни казаки; пусть только Россия укротит их, не допустит более делать морских набегов, тогда твердый мир последует. Но в самом Стамбуле обстановка была совершенно иная. Визирь Синан-паша был настроен на конфронтацию и предъявил Нащокину ультиматум: для предотвращения войны Россия должна выплатить Турции крупную контрибуцию, вернуть Азов, срыть свои крепости на Тереке и не допускать новых казацких набегов. Ситуацию ухудшал тот факт, что шведский король Юхан III сосредоточил в Финляндии флот и большую сухопутную армию, насчитывавшую до 10 тыс. солдат. Видимо рассчитывая на то, что война с Османской империей оттянет на себя основные русские силы, шведы организовали ряд нападений на пограничные волости. В июле 1589 года их отряд пришел в Кандалакшскую волость, где сжег несколько поселений, уничтожив около 450 человек. Осенью другой шведский отряд, численностью до 400 человек, разорял Керетьскую и Кемскую волости. Одновременно его эмиссары были замечены в Польше, где они убеждали всех в скорой войне России с Турцией и Швецией, и подбивали местное дворянство воспользоваться моментом чтобы снова выступить против царской власти. Перед страной замаячила угроза войны на два, а то и на три фронта. В этой ситуации было главным выиграть время. Нащокину было дано указание тянуть переговоры и даже сделать вид, что в России готовы пойти на уступки. А тем временем русское командование стало сосредотачивать силы на шведской границе. 26 октября 1589 года Разрядный приказ ''по свейским местам'' распорядился усилить гарнизоны Орешка, Корелы и Царского острога (о-в Котлин), а 2 августа направил в Новгород ''для свицких людей приходу'' воеводу Дмитрия Ивановича Хворостинина со значительными военными силами. 4 января 1590 года собранная для войны армия сосредоточилась в Новгороде, откуда 6 января выступило на Выборг. До присоединения Ливонии к России этот шведский порт в течении долгого времени служил крупнейшим перевалочным пунктом, из которого товары из России направлялись в Западную Европу, обогащая как местных жителей, так и королевскую казну. Но разгром русскими Ливонского ордена привел выборгскую торговлю в полный упадок, что нанесло серьезный ущерб финансам Шведской короны. И потому шведы при каждом удобном случае пытались военным путем вернуть себе контроль над идущим с востока грузопотоком, стремясь подмять под себя большую часть балтийской торговли. Предпринимая наступление на Выборг русское правительство выдвинуло задачу оттеснить шведов от основных центров балтийской торговли и обезопасить свои северные границы от посягательств агрессивно настроенного молодого Шведского государства. Русское командование использовало для наступления все имевшиеся в его распоряжении силы, собрав на русско-шведской границе 35-тыс. армию во главе которой стояли князья Ф. И. Мстиславский и Ф. М. Трубецкой. 23 января 1590 года передовые части русские войска достигли окрестностей Выборга, в районе которого находился 4-тыс. шведский корпус, который пытался остановить продвижение русских. Хворостинин не дожидаясь подхода главных сил атаковал шведов. Сражение продолжалось с 2 часов дня до вечера и закончилось победой русских. Шведы отступили на север, оставив в Выборге около 1600 солдат. В ночь с 28 на 29 января русские завершили установку батарей и приступили к методичному обстрелу крепости. Отряды русской конницы были посланы разорять селения вглубь Финляндии, где находились главные шведские силы во главе с командующим королевскими войсками в Финляндии Г. Банером. После двухнедельной бомбардировки в стенах образовались большие проломы. На рассвете 12 февраля русская армия предприняла генеральный штурм. Крепостные стены подверглись атаке разом в семи пунктах. Колонна, устремившаяся в главный пролом, насчитывала 5730 человек, в том числе 1850 стрельцов, 1 тыс. казаков и других ратных людей, 2380 боевых холопов. Но несмотря на громадное численное превосходство, русский осадный корпус после четырех-пяти часов боя потерял множество людей и был вынужден прекратить штурм.
В неудаче воеводы обвинили Бориса Годунова, который сам руководил обстрелом крепости. Но не имея боевого опыта Годунов направил весь огонь артиллерии на стены крепости, ''а по башням и по отводным боем бити не давал''. В итоге огонь с башен нанес тяжелый урон штурмующим колоннам, а самого Годунова стали подозревать в том, что он ''норовя'' шведам, помешал воеводам занять Выборг. Тем не менее, на другой день русская артиллерия возобновила бомбардировку северной части крепостной стены. Пролом был значительно расширен. Воеводы подвели к крепости свежие силы и приготовились к новому штурму. Обороняя крепость, шведы понесли тяжелые потери. Восполнить их они уже не могли. Не надеясь на благоприятный исход борьбы, штатгальтер Выборга К. Горн обратился к русским с предложением мира. И не смотря на возражение остальных воевод, настаивавших на новом штурме, Годунов прекратил боевые действия и начал переговоры, рассчитывая добиться сдачи города мирным путем. В свою очередь шведский главнокомандующий соглашался только на выплату контрибуции. Между тем зима была на исходе. Поверх льда появились талые воды. В такой ситуации, не добившись никаких конкретных результатов, русские заключив со шведами перемирие, отошли от Выборга. Однако перемирие не было признано шведским королем. В результате Г. Банера за то, что он не пришел вовремя на помощь гарнизону Выборга, отправили в отставку, заменив его фельдмаршалом К. Флемингом, вступившим в командование направленной к восточным границам королевства армией, численность которой довели до 18 тыс. солдат. В ноябре 1590 года шведское командование предприняло попытку захватить Корелу. Атака была отбита. Преследуя отступающих, русские войска обложили Выборг, но по приказу из Москвы сняли осаду и отошли за свой рубеж. 10 января 1590 года была получена информация о наступлении на Невск 14-тыс. шведского войска во главе с Ю. Бойе. Навстречу шведам к границе выступила рать под командованием князя Д. А. Ногтева-Суздальского и М. М. Кривого-Салтыкова, состоявшая из трех полков. На соединение (''в сход'') с ними из Орешка подошел отряд князя Ф. А. Звенигородского. Бои на Карельском перешейке продолжались 3 недели. В результате шведские отряды Ю. Бойе и подошедшего к нему на помощь М. Грина не смогли продвинуться дальше озера Вуокса, а в феврале 1591 года ''пошли из земли вон''. Улучшилась обстановка и на юге. В 1590 году император Священной Римской империи Рудольф II прекратил выплату ежегодной дани, тем самым бросив вызов величию Османской империи (не говоря уже о том, что из-за этого турецкая казна лишилась солидного источника доходов). Что привело к смягчению позиции османов в переговорах с русскими послами, тем более что агрессивно настроенный Синан-паша был снят в том же 1590 году со своей должности, а его преемник Фергет-паша был согласен на примирение. Благодаря чему удалось добиться сохранения мира. Турция отказывалась от своих претензий к русским, а Россия должна была заплатить сто сороков соболей за вред, который нанесли Высокой Порте казаки своими набегами. Однако облегчение было недолгим. Крымский хан отказался признать русско-турецкое мирное соглашение, и 10 июня 1591 года сторожевые станицы донесли ''с поля'' о движении 60-тыс. крымской орды к русским границам. Во вторжении помимо крымчаков участвовали Малая Ногайская (Казыев улус) и Едисанская (Буджакская) орды, турецкие отряды из Очакова и Белгорода-Днестровского и янычары. В распоряжении хана находилась также полевая артиллерия с турецкими пушкарями. Получив эти известия Дмитрий III приказал всем ''украинным'' воеводам немедленно собраться у Белой Церкви, а затем выступить к Киеву, оставив ''на берегу'' (р. Рось) небольшой сборный отряд головы Степана Борисовича Колтовского с 300 ''детей боярских добрых одвуконь изо всех полков''. Его отряду предстояло узнать и сообщить в Киев сведения о времени и месте перехода татар через р. Рось, по возможности атакуя их авангарды. Они сделали попытку задержать наступление крымских войск. Однако силы были слишком неравные, противник шел на Киев большими силами. В произошедшем столкновении русская застава сразу же была разгромлена татарами, которые разорив окрестности Чигирина и Черкасского городка 22 июня вышли к р. Рось, и переправившись через нее у Богуслава (между Корсунью и Белой Церковью), двинулись по дороге на Киев, где успело сосредоточиться 20-тыс. русское войско, и был возведен большой ''обоз'' – полевое укрепление типа хорошо известного, но отчасти модернизированного ''гуляй-города''. Утром 24 июня 1591 года ''в третьем часу дни'' (около 5 часов утра по современному времяисчислению) крымская армия подошла к Киеву, где немедленно атаковала стоящие в ''обозе'' русские войска. Но без особого успеха. Приближавшаяся к укреплениям татарская кавалерия рассеивалась артиллерийским и оружейным огнем, затем из-за открывавшихся щитовых ворот ''обоза'' противника атаковали конные сотни. Они ''травились'' с татарами, а затем быстро отступали назад, подводя крымцев под залпы своих пушек и пищалей. Таким образом сражение проходило до вечера. С закатом солнца бои прекратились, но затем русские ''тое ночи пошли из обозу со всеми людьми и с нарядом на крымского царя на Казы-Гирея, на ево станы, где он стоит, и на походе блиско крымского царя полков учали стрелять''. Встревоженный русским нападением и пушечной стрельбой, Кази-Гирей поверил ложному сообщению о прибытии свежих государевых полков. В связи с этим на рассвете 26 июня он начал поспешное отступление от Киева. Посланные вслед уходящим крымцам русские части разгромили отдельные татарские ''загоны'', взяв в плен около 1000 человек. Преследование арьергардных отрядов разбитой орды велось и ''в Поле''. В последних боях этого крайне неудачного для татар похода был ранен Казы-Гирей, сумевший, однако, сохранить и привести назад часть своего войска. По сообщению русского гонца Ивана Бибикова, в Бахчисарай крымский хан прибыл 22 июля 1591 года, въехав в город ночью на телеге с подвязанной рукой. Назад с ним вернулась лишь треть ушедший на войну татар.
Поражение вынудило крымского хана быть более осторожным. Отказавшись от повторения похода на Киев, он вернулся к старой тактике быстрых опустошительных набегов на приграничные русские области. Весной 1592 года 40-тыс. войско ''царевичей'' Фети-Гирея и Бахты-Гирея обрушилось на Киевские, Брацлавские и Волынские места. Пользуясь внезапностью своего нападения, татары разорили ближайшие к рубежу волости, захватив большой полон: ''И воеваху те места и разоряху и многих людей побиша и села и деревни многие пожогша; дворян и детей боярских з женами и з детьми и многих православных крестьян в полон поимали и сведоша, а полону много множества, яко и старые люди не помнят такой войны от поганых''. Из Белой Церкви против татарских царевичей выступило войско, составленное из полков ''украинного разряда'' под командованием князя Бориса Камбулатовича Черкасского и Ивана Ивановича Ходкевича. 18 мая произошло сражение между русскими войсками и авангардом крымской армии возглавляемым Араслан-мурзой. В ходе боя татарский авангард был полностью уничтожен, что вынудило Фети-Гирея и Бахты-Гирея повести свои войска обратно к границе. Правительство тогда же попыталось по горячим следам организовать поход в степь, направив из Корсуни в погоню за уходящими татарами войско под командованием воевод Ивана Михайловича Бутурлина и Артемия Ивановича Колтовского. Получив наказ ''над крымскими царевичами поискать государевы дела'' они выступили вслед отступающим крымцам, побили их арьергард и сумели отбить часть полона. Встревоженное активностью татар на русской границе, правительство ''по полоняничным вестям'' вывело ''на поля'' все окраинные полки, которые стояли на рубеже в полной боевой готовности до конца сентября, но нового татарского нападения не последовало. Однако в Киеве не успокоились. Для более успешной организации обороны правобережья Днепра было принято решение об увеличении Малороссийского (Днепровского) казачьего войска, численность которого была увеличена с 20 до 30 тыс. человек, для чего, в дополнение к уже существующим 16 полкам, было сформировано 8 новых: Нежинский, Черниговский, Прилуцкий, Ичанский, Ирклеевский, Миргородский, Полтавский, Кропивинский. Кроме этого, для улучшения ситуации в 1592 году правительство пошло на радикальную меру – решило поручить охрану рубежей самому населению. Было принято положение о ''заказных городах'', которым в южных уездах ограничивалось поместное и вотчинное землевладение. А крестьяне пограничных уездов были записаны в драгуны. Их освободили от всех повинностей, но взамен объединив в полки обязали нести военную службу. В качестве офицеров там же, в пограничных волостях, стали селить дворян и детей боярских, причем без поместий, - что бы несли офицерскую службу, и тем кормились. Поскольку крестьяне охотно записывались на службу число драгун быстро возрастало (только в Комарницкой волости Севского уезда к 1594 г. их было 5,5 тыс. чел., объединенных в 4 полка). Опыт оказался удачен. Драгуны-крестьяне – фактически военные поселенцы – оказались очень хорошим изобретением; они требовали самых скромных материальных вложений и очень хорошо служили. В результате правительство приняло решение распространить эту практику и на другие регионы. Например, в том же 1592 году в Заонежье записаны в службу на тех же условиях, что и драгуны Юга 8 тыс. дворов, которые должны были играть роль пограничной стражи на на севере, где продолжалась война со шведами. Так, зимой 1590/1591 г. русскую границу перешло северо-шведское крестьянское ополчение под предводительством Везайнена. Шведы совершили поход через Кольский полуостров за Лапландские горы и дошли до Белого моря. Выйдя к побережью, ополченцы осаждали Печенгский монастырь, разорили его окрестности, после чего вернулись на свою территорию. Новое нападение последовало летом 1591 года. Оно было приурочено к согласованному со шведской стороной походу Казы-Гирея на Киев. После получения известий об этом вторжении ''свейских немцев'' из Новгорода в поход выступило войско под командованием Петра Шереметьева (в Большом полку) и князя Владимира Долгорукого (в Передовом полку). В произошедшем в Корельском уезде сражении русский Передовой полк, благодаря несогласованным действиям воевод (князь Долгорукий со своим полком самовольно отошел от Большого и Сторожевого полков на расстояние около десяти верст, из-за чего основные русские силы не смогли оказать ему своевременной поддержки) неожиданным ударом шведов был разбит, а воевода Долгорукий попал в плен. Ответные меры с русской стороны были предприняты после поражения под Киевом союзника шведского короля крымского хана Казы-Гирея. 29 августа 1591 года из Москвы в Новгород с подкреплениями выступил князь С. М. Лобанов-Ростовский, который должен был заменить взятого в плен князя В. Т. Долгорукого. Вскоре (1 сентября 1591 года) туда же направили рать из 3 полков под командованием князя Тимофея Трубецкого. В Новгороде полки Трубецкого и Шереметьева соединились. Армию из 5 полков возглавил воевода князь Т. Р. Трубецкой. П. Н. Шереметьев стал первым воеводой Передового полка. Тогда же были пополнены гарнизоны пограничных крепостей Ладоги и Орешка.
Тем не менее, нападения продолжались. Так, в августе 1591 года около 1200 ''немецких людей'' во главе с Х. Ларсоном опустошали Кемскую волость, приходили к Сумскому острогу, осаждали Колу. Но понеся тяжелые потери вынуждено было прекратить поход. Но уже в сентябре этого же года русскую границу перешло войско С. Петерсона. Целью его похода стала Сумская волость, где им удалось выжечь посад Сумского острога (но сам острог взять не удалось), а затем разграбить побережье Белого моря. В Москве возросшая активность неприятеля вызывала тревогу. В Соловецкий монастырь были посланы ''со многими ратию князь Андрей Акинфиев и Елизарий Протопопов''. Прибытие этих войск позволило русскому правительству вытеснить со своей территории шведские отряды, а в дальнейшем перейти к решительному контрнаступлению против шведов и разорить порубежные неприятельские волости Олой, Лиинелу, Сиг и др. Ответом на летние экспедиции шведов в карельские и кольские места стал новый Выборгский поход русского войска под командованием князей Ф. И. Мстиславского и Ф. М. Трубецкого. 15 декабря 1591 года армия, состоявшая из 6 полков, выступила из Москвы к Новгороду, куда прибыла к Рождеству (25 декабря 1591 года). 6 января 1592 года полки Мстиславского и Трубецкого двинулись к шведскому рубежу, и уже 30 января подошли к Выборгу. Здесь передовые русские части были атакованы выступившими из крепости гарнизонными войсками. Но после недолгого боя шведы не выдержали удара Ертоульного полка, усиленного казацкими и конными стрелецкими сотнями, и поспешно отступили. Преследуя противника, русские воины ''немецких людей в город всех втоптали и многих перебили и языки поимали''. Обстреляв город из полкового ''наряда'', русские воеводы к концу дня сняли осаду. Отказавшись от бессмысленного стояния под стенами хорошо укрепленной Выборской крепости, московские воеводы по Гаменской дороге ''тое же ночи пошли мимо Лаврицы и стали воевати без числа, велика война была. И многия городки на реке поимали, и немцев побили, и в полон поимали без числа''. Одновременно с этим в январе 1592 года в поход из Сумского острога выступил большой отряд воеводы князя Г. К. Волконского, усиленный артиллерией. Перейдя рубеж, русские разорили шведские пограничные места (''Каинскую землю'') и благополучно вернулись с большим полоном. Ответное нападение шведов на Сумский острог произошло в конце лета 1592 года. Однако на этот раз противник был разбит подоспевшим сюда войском Г. К. Волконского. Только следующий, 1593 год принес России долгожданную стабилизацию. 17 ноября 1592 года скончался шведский король Юхан III Ваза. Состоя в браке с Анной Ягеллон, он не имел детей, в результате чего шведский трон перешел к его младшему брату Карлу, ставшему следующим шведским королем под именем Карла IX. В отличие от своего старшего брата он был настроен гораздо более миролюбиво и, взойдя на трон, тут же начал переговоры с Москвой о мире. Поскольку этот конфликт не приносил пользы ни одной из сторон, то уже 20 января 1593 года Россия и Швеция заключили мирный договор, по которому стороны отказывались от взаимных претензий и возвращались к довоенному состоянию. Установление мира на севере позволило наконец-то русскому правительству уделять гораздо больше внимания конфликту на южных границах. Тем более, что обстановка там вновь стала складываться благоприятно для русских. В 1591 году османы начали наступление в Венгрии против пограничных крепостей. Формальным обоснованием начала военных действий стал факт прекращения выплаты дани Турции императором Священной Римской империи Рудольфом II. Однако Хасану, паше Боснии, не удалось захватить крепость Сисек в Хорватии, в результате чего его сильная армия оказалась наголову разбита значительно уступавшими ей по численности войсками Габсбургов. Тогда, в 1593 году османы начали крупномасштабное наступление своими основными силами. Разгромив 22 июня у Сисека императорскую армию, командующий турецкой армии Синан-паша в октябре 1593 года овладел крепостями Веспрем и Палота. Но 3 ноября 1593 года их отряд потерпел поражение при Пакозде. Отличившийся здесь венгерский военачальник Миклош Палфи 27 ноября освободил крепость Филяково (Фюлек), а в конце ноября-декабре занял ряд османских крепостей в северных комитатах королевства Венгрия. В этом же году усилиями папы Климента XIII возникла Священная лига (Папская область, испанские и австрийские Габсбурги, великий герцог Тосканы и герцог Феррары). В сентябре 1593 года в Россию прибыл имперский посол Н. Варкоч, с целью привлечь Дмитрия III (Дмитрий I – Донской, Дмитрий II – Шемяка) к антитурецкой коалиции. Начались весьма деликатные переговоры о союзе держав против Турции. Императорскому послу удалось добиться принципиального согласия участия России в войне против Османской империи, но окончательное решение уперлось в возникшие разногласия по поводу раздела возможной добычи. Русские претендовали на Крым, Северное Причерноморье и Молдавию. В то время, как император Рудольф II будучи готов уступить Крым, имел собственные виды на Молдавию, и его посол не имел полномочий идти на уступки в этом вопросе. Не добившись окончательных договоренностей, 8 декабря Варкоч покинул Киев в сопровождении русского посланника, который должен был продолжить переговоры уже в Вене.
Весной 1594 года, воспользовавшись уходом из Венгрии основных сил османов императорская армия перешла в наступление овладев 10 марта Ноградом и несколькими крепостями в комитате Шомодь. Однако длившаяся с 4 мая по 29 июня осада Эстергома 35-тыс. императорской армией закончилась безрезультатно. Вместе с тем, это заставило османов более тщательно отнестись к такой проблеме турецкой армии, как ее сезонность. Ибо от отправки турецкой армии из Стамбула до достижения цели проходила большая часть летнего времени, пригодной для ведения военных действий. А после военных походов, турецкий гарнизон, скрывающийся в венгерских крепостях, мог противостоять нападению (ранней весной и поздней осенью) войск противника лишь в том случае, если он был обеспечен достаточными продовольственными запасами, необходимыми до следующего лета. По этой причине турецкое руководство приняло решение о привлечении к боевым действиям татар, уже неплохо зарекомендовавших себя во время Персидской компании. В 1594 году Синан-паша предпринял широкомасштабное наступление с целью овладения всего венгерского отрезка дунайского водного пути. При этом он не скрывал намерения дойти до Вены, о завоевании которой мечтали все турецкие султаны, начиная с Сулеймана Кануни. По приказу султана татары должны были проводить зимовки в Венгрии. Их задача заключалась в том, чтобы к началу походов в турецкие пограничные крепости доставлялось необходимое продовольствие и военные средства. Для чего крымский хан пошел на урегулирование отношений с Россией. 14 апреля 1594 года Казы-Гирей принес шерсть перед посланником князем Меркурием Щербатым, прибывшим в Крым в конце 1593 года, а в середине июля в Венгрию прибыло из Крыма 20-тыс. татарское войско во главе с ханом Казы-Гиреем. И это изменило обстановку на фронте в пользу турок, которые в сентябре захватили важнейший стратегический пункт – крепость Дьердь. И хотя им не удалось овладеть крепостью Комаром, которую они осаждали с 7 по 24 октября, но в принципе компания 1594 года для Габсбургов была проигранной. Активизировалась и Россия. Той же весной 1594 года русское войско собранное в Астрахани в числе 2.5-тыс. чел., под началом воеводы Андрея Хворостинина, двинулось на Терек и, усилившись здесь терскими и гребенскими казаками, пошло на реку Койсу (Сулак), где, по договоренности, должен был соединиться с иверийским войском. Шамхал тарковский (владелец большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря) с кумыками и ногайцами встретил русских на реке Койсе, но не удержал переправы и отступил к Таркам, которые будучи расположенным амфитеатром по скату скалистой горы близ берега Каспийского моря, не имел особенно сильных укреплений, и был взят русским без большого труда. Но удержаться в нем было трудно. Шамхал был сторонником выжидательного способа ведения войны и следовал местному правилу ''ловить скорпиона за хвост''. Воевода стал укреплять Тарки, но блокада вокруг города становилась все более тесной. Встревоженный Дагестан (особенно сильный аварский хан) высылал к шамхалу новые подкрепления. Осажденные русские изнурялись в постоянных битвах, и все ждали прибытия обещанной грузинской рати, но она не приходила, а что еще важнее – не являлся сват кахетинского царя, которого следовало посадить в Тарках на шамхальство. Хворостинин, видя себя в безнадежном и бесцельном положении, решился наконец бросить свое завоевание и отойти обратно на Терек. Оставив большую часть обоза русские ночью вышли из города и беспрестанно атакуемые горцами, спустя сутки добрались до Койсу. Вместе с тем, уход наиболее боеспособной части крымского войска в Венгрию возродил в России планы удара по Крыму. Узнав об этом, ''князи, и бояре, и воеводы, и всякие воинские ратные люди, и вся земля'' били челом царю, ''чтоб им в то время позволили идти на Крым''. Благо появился удобный предлог для нарушения русской стороной только что заключенного мира. 17 мая 1594 года 8-тыс. ногайский отряд под командованием мурз Казыева улуса Баран-Гази-мурзы Шейдякова и Ислам-мурзы и турецкого аги на Тамани Дос-Мухаммеда предприняли неудачную попытку набега на русские окраины, а затем, по поступившим сведениям, к ним присоединился 12-тыс. крымский отряд ''царевича'' Араслана. В результате русское правительство направило в Стамбул извещение о нарушении мира со стороны татар и турок и потребовало в возмещение ущерба уступить России Крым и Очаков, всех татар из Крыма выселить и уплатить контрибуцию в 2 млн. дукатов. Естественно, что эти требования были совершенно неприемлимые для Турции, и были лишь дипломатическим демаршем, заранее расчитанным на отказ, что давало некое оправдание разрыва мира.
Шемяка сверг Василия и провозгласил себя Великим князем (а заодно Государем всея Руси). Поэтому я его считаю.
Да мало кто кем себя провозглашал в нашей истории (теже Лжедмитрии чего стоят). Факт остаётся фактом - историки считают, что Шемяка обладал двумя титулами - он был Князем Галицким (1433 - 1450), Углицким (1441 - 1448). Великим Князем Московским он не был, хотя и боролся за этот титул.
Пока никак не идет. Загрузка на работе + стояла жара (в результате чего даже в выходные как-то не писалось). Сейчас идет обсуждение с коллегами возможных боевых действий в русско-турецкой войне.
А Шемяка таки Великим князем был. В Москве на престоле сидел и даже московские бояре (резкие его противники) полностью его признали в правах. И официальная историческая наука вполне этот факт признает, хотя и с оговоркой, что был он недолго. Вот если бы Василию Тёмному не глаза, а что по-важнее выкололи, то и дискусси не было бы.
А Шемяка таки Великим князем был. В Москве на престоле сидел и даже московские бояре (резкие его противники) полностью его признали в правах. И официальная историческая наука вполне этот факт признает, хотя и с оговоркой, что был он недолго. Вот если бы Василию Тёмному не глаза, а что по-важнее выкололи, то и дискусси не было бы.
Царственный Дом его не признавал, а значит он к Московской династии не относится. Вообще на эту тему было голосование на параллельном форуме. Можите там аргументы за и против почитать.
Еще до прибытия из Стамбула официального ответа на русский ультиматум в России уже ни у кого не было сомнений, что уже в следующем году начнется война с турками. Созванный в Киеве Земский Собор ''приговорил'' начать войну и санкционировал чрезвычайный налог – ''пятую деньгу'' (пятую часть имущества) на военные расходы. Сложнее было в Польше, где сейм первоначально было отказался вотировать налоги на войну. Но царь проявил настойчивость добиваясь от польского сейма решения о выделении средств на содержание армии, и в конце концов смог ''пробить'' решение о найме и ином сборе против турок и татар 30-тыс. армии, которую планировалось развернуть в Галиции для предотвращения грозившей опасности татарского нашествия из Венгрии. В августе 1594 года князь Трансильвании Сизизмунд Батори с императором Рудольфом II Габсбургом подписал договор о своем вхождении в Священную (Христианскую) лигу. Так же поступил Арон Тиранул, господарь Молдавии подписавший вассальный договор с Габсбургами. А осенью того же года, Арон Тиранул и Михай Витязул (господарь Валахии) заключили соглашение с князем Трансильвании Сигизмундом Батори о совместной борьбе против Османской империи. 13 ноября 1594 года Михай Витязул расправился с находившимися в Бухаресте сановниками Порты и турецкими торговцами, тем самым фактически объявив войну Османской империи. Одновременно с этим Россия прилагала большие старания по вовлечению в войну Венеции, которая, после долгих переговоров дала свое согласие на вступление в антитурецкую лигу. Благодаря чему 5 марта 1595 года в Линце состоялось подписание договора о создании ''Священной лиги'' в составе России, Австрии, Испании, Венеции и Папской области. По замыслу соглашения Россия должна была получить Северное Причерноморье, Молдавию и Валахию, которые признавались сферой ее интересов. Австрия получала право на завоевание всей Венгрии. Венеция обязалась заблокировать побережье Турции силами своего военного флота, пресечь доставку продовольствия в Константинополь, а также послать сухопутные войска с целью возвращения Мореи (Пелопоннеса) и Кипра. Папа обещал ''Священной лиге'' моральную и финансовую поддержку. В следствии этого весной 1595 года Россия начала свое наступление на юге. Для чего было сосредоточено две ударные группировки: Первая (Крымская), командующий Иван Бутурлин, численность более 27 тыс. чел. (6000 пехоты, 1178 конницы, 20000 казаков) для удара по Крыму. Ее задача - загнать татар в Крым, овладеть днепровскими городками, укрепить их и создать там базу для атаки Перекопа в следующем году, с затаренными складами провианта. Вторая (Азовская), командующий Богдан Бельский, численность 25 тыс. чел. (7000 пехоты, 6000 конницы, 12000 казаков), в купе с Азовским флотом (40 галер, 23 шебеки, 70 казацких стругов) должна захватить Таманский п-ов, а затем, по возможности, высадить десант по Керчь. Боевые действия открыла Азовская армия. 17 мая Б. Я. Бельский вышел из Азова и двинулся на юг. 26 мая была разорена ставка нур-эд-дина Девлет-Гирея город Копыл (совр. Славянск-на-Кубани). В победной реляции Б. Я. Бельский сообщил, что было побито 11 460 татар. Неприятеля преследовали вдоль по течению Кубани на протяжении 100 верст, более 6 тыс. татар утонуло в реке. 6 июня 1595 года русские разбили войско Девлет-Гирея из 7 тыс. татар, после чего повернули на запад, в сторону Таманского п-ова. 12 июня 1595 года русские войска заняли селение Темрюк, после чего предприняли попытку захвата построенную турками в 1573 году (после потери Азова) в устье реки Кубани крепости Аджи. Но уже первые столкновения показали, что турецкий гарнизон (6 тыс. чел.) гораздо сильнее, чем предполагалось (2 тыс. чел.) и русские, убедившись что с наскока крепость не взять, были вынуждены перейти к планомерной осаде. 16 июня начался массированный обстрел крепости. 23 июня турецкий гарнизон впервые решился на крупную вылазку. Из крепости вышло свыше шестисот пеших и конных воинов, которые напали на русский обоз, находившийся под защитой всего лишь сотни конвойных. Которые, однако, не растерялись и, выстроив из повозок вагенбург, отбивались до тех пор, пока к ним на помощь не подоспели казаки. Через два дня, 25 июня турки вновь произвели вылазку. На этот раз в ней участвовало пять сотен пеших янычар и свыше тысячи конников. Главный удар противника был нацелен на на редуты с артиллерией, наносившей крепости сильный ущерб. Но, несмотря на все усилия нападавших, взять редуты им не удалось. В этом бою погибло более 100 турок, а русские потеряли 37 человек. Наконец, 5 июля на вылазку вышел крупный отряд крымских татар, но он попал в засаду, устроенную донскими казаками, и был вынужден спасаться бегством. После этих трех неудачных вылазок защитники крепости на некоторое время отказались от активных действий. 9 июля русские перешли к активным действиям. По направлению к крепости стали копать узкие рвы с насыпями по обеим сторонам, предназначенные для безопасного приближения атакующего к фронту крепости или для прикрытия сообщений. Увидев это, турки сразу же сделали вылазку, но были отбиты. На следующий день к Аджи прибыл Азовский флот привезший припасы и крупнокалиберные орудия. Получив осадную артиллерию, русские войска с 13 июля приступили к усиленным бомбардировкам противника. Через три дня после этого, янычары предприняли одну из самых массированных за все время осады вылазок. Из крепости вышло более двух тысяч пеших и конных воинов, которые напали на левый фланг позиции, и стали теснить русскую пехоту. Положение спас сам Бельский. Он лично повел в атаку пятьсот стрельцов и сотню дворянской конницы, обошел нападавших с фланга и погнал их к крепости. Бой продолжался пять часов. С русской стороны были убиты около сотни человек. Еще около 460 человек были ранены. 22-23 июля в Керченский пролив попыталось прорваться около сотни турецких галер во главе с самим капудан-пашой (главнокомандующим турецким флотом). Но русский флот расположился в самом узком месте пролива, благодаря чему турки не смогли реализовать имевшееся у них численное превосходство. После ''ленивой баталии'', которая свелась к короткой перестрелке, турецкий флот удалился, так и не выполнив поставленной задачи. 3 августа турки сделали вылазку и вновь были отбиты. У русских погибло 132 человека, получили ранения 823 воина. Но защитники крепости так и не смогли остановить осадных работ. К 4 августа русские рвы находились всего в сорока шагах от земляного укрепления, прикрывавшего подступы к крепости.
К 10 августа рвы достигли основания укрепления. Желая ускорить ход событий, Богдан Бельский приказал готовиться к открытому штурму вражеских укреплений. Исполнение этой задачи было возложено на специальный отряд в составе трехсот немецких наемников и семисот стрельцов. В ночь с 17 на 18 августа, под прикрытием артиллерийского огня со всех батарей и стоявших в проливе шебек, штурмовая колонна двинулась вперед. Турки отчаянно защищались, но, с немалым трудом и с боем прикрывающее Аджи укрепление было взято. Потери русских во время атаки были: 350 человек убитыми, 1700 человек ранеными. После падения земляного укрепления, комендант крепости Мустафа-ага направил в русский лагерь письмо с предложением сдать город. 19 августа начались переговоры. Сначала Бельский настаивал на полной капитуляции, но турки решительно отказались. Комендант даже заявил, что предпочтет ''погибнуть под развалинами крепости''. Но, в конце концов, защитникам Аджи было разрешено покинуть крепость и уйти в Анапу. На этом активные действия в Азовском море в этом году завершились. Упорное сопротивление защитников Аджи, а так же новое появление 20 августа турецкого флота в Керченском проливе, заставило Бельского отказаться от первоначальной идеи десантирования в Крым и взятия Керчи, и сосредоточиться на том, чтобы укрепиться на новых позициях. В это же время, 30 мая 1595 года Крымская армия выступила из Переволочны. В начале июля армия обремененная большим обозом, достигла Каменного затона, где заложила новую крепость. 25 июля Бутурлин осадил Кызы-Кермень – турецкую крепость в низовьях Днепра. В течении 5 дней осаждавшие вели непрерывную бомбардировку крепости. 30 июля им удалось взорвать одну из крепостных башен, после чего последовал штурм. Он длился несколько часов и закончился капитуляцией турецкого гарнизона. Победителям досталось 20 орудий. Крепость была разрушена. Башни и стены крепости были взорваны, а все что могло гореть, сожжено. Тем временем запорожцы осадили другую турецкую крепость в низовьях Днепра - Тавань. Узнав о сдаче Кызы-Керменя, защитники Тавани тоже капитулировали. После этого турецкие гарнизоны двух малых турецких крепостей Ислам-Керменя и Мубек-Керменя покинули свои укрепления и ушли в Крым. Бутурлин не стал разорять Тавань, а наоборот, превратил крепость (''переименовав'' его в Таванск) в свой опорный пункт в котором оставил около тысячи казаков. После чего планировалось послать в Крым через Сиваш казачьи отряды. Но тем временем вышедшее из Перекопа 15-тыс. крымское войско под командованием калга-султана Фети-Гирея начало заходить в тыл русской армии, грозя перерезать ей сообщение с Левобережной Украиной. Несколько небольших русских разведывательных отрядов было уничтожено. И опасаясь быть отрезанным от тыловых баз Бутурлин, оставив в Таванске русский гарнизон, вместо атаки на Крым начал отступление к Кодаку. Чем не преминули воспользоваться турки и татары, чье 30-тыс. войско в начале августа взяло в осаду Таванск, стремясь отбить у русских захваченные ими прежде крепости в низовьях Днепра. Однако гарнизон Таванска отразил все приступы, продержавшись до 10 октября, когда на помощь им подошли войска под командованием Ивана Бутурлина и Якова Претвича, что вынудило крымско-турецкую армию отступить. Тем временем ухудшившееся на северных границах империи положение заставило султана прервать на время войну с Габсбургами и направить свои войска против румынских государств. В этих условиях Михай Витязул решил укрепить связи с союзниками. Он направил посольство к Сигизмунду Батори, которое 20 мая 1595 года, превысив свои полномочия, подписала в Алба-Юлия договор с Сигизмундом, унизительный для господаря, однако благоприятный для них. В условиях возрастания внешней угрозы Михай вынужден был принять договор, будучи уверенным в том, что никогда ему не последует. В апреле же того же года Сигизмунд Батори, которому не нравилась прогабсбургская позиция господаря Молдавии содействовал там государственному перевороту устроенному гетманом Стефаном Резваном, который сместив Арона Тиранула отправил его в Трансильванию, стал вместо него господарем и получил атрибуты власти от Сигизмунда. После чего признал себя вассалом трансильванского князя. 3 июня 1595 года его послы подписали в Алба-Юлии договор, согласно которому статус молдавского господаря был низложен до статуса обычного вассала Сигизмунда Батори.
Летом 1595 г. турки под предводительством опытного полководца Синана-паши вторглись в Валахию и закрепились на левобережье. Михай, располагая лишь 16 тыс. воинов, решил дать решающее сражение у Кэлугэрень, в болотной низине, расположенной между двумя лесистыми возвышенностями. Тактическое умение господаря, удачный выбор местности для сражения, не позволявший туркам использовать свое численное преимущество, привели в результате к блестящей победе. Турки в панике бежали, оставив победителям многочисленные трофеи, в том числе и зеленое знамя с полумесяцом. Однако победа у Кэлугэрень не уравняла соотношение сил между валахами и турками. Перевес оставался на стороне последних, что и вынудило Михая отступить к северу, в предгорья Карпат, где Михай ожидал получить поддержку из Трансильвании и Молдавского княжества. После быстрой реорганизации войска и с прибытием помощи от Сигизмунда Батори (Баторий выставил 20 тыс. конных, 32 тыс. пеших воинов, Михай – 8 тыс. конных и пеших) господарь предпринял еще одно наступление против османов, освободив Бухарест и, оттеснив войска Синана-паши к Дунаю, 15 октября у Джурджиу нанес им поражение при переправе через реку. Одновременно с этим, в сентябре 1595 года после длительной двухмесячной осады имперская армия (60-80 тыс. воинов) овладело Эстергомом. В августе-октябре 1595 года трансильванское войско каранешебешского бана Георгия Борбея освободило от турок 13 пограничных крепостей на линии реки Марош-Липпу. В самой же России после успешного завершения компании 1595 года начали активную подготовку к продолжению военных действий в следующем году. Планировалось начать наступление одновременно в двух направлениях: на Очаков и на Крым. По замыслу царя, для выполнения задуманного были развернуты две армии: Одна — Крымская армия, под командованием Ивана Бутурлина, насчитывавшая 54 тыс. чел. (12000 конницы, 16000 пехоты, 26000 казаков) которая должна была собраться в устье реки Самары, откуда должна была двигаться к Каменному затону. От которого войскам надлежало идти к Кази-Керменю и объединиться там с донскими казаками. Из этого пункта вся армия отправлялась в Крым, где ей предписывалось, преодолев Перекоп, развернуть наступление на Карасу-Базар, Керчь и Кафу, затем идти, через Бахчисарай, к Балаклаве и в горные районы Крыма. Другая – Черноморская армия, во главе с князем Иваном Петровичем Шуйским. Насчитывая 45 тыс. чел. (10000 пехоты, 5000 конницы, 30000 казаков) она сосредотачивалась в местечке Орлик (при реках Синюхе и Южном Буге), откуда направлялась на Очаков. Особенно большое внимание было уделено снабжению войска в походе. Как правило русская армия занималась самоснабжением. Не существовало единой интендантской службы – каждый боец должен был снабжать себя сам. Но эта система работало только когда войско двигалось по густонаселенной территории, где имелась возможность возобновления припасов. И совершенно не годилась в условиях войны в ''Диком Поле'', где главным источником поступления продовольствия становился подвоз с собственной территории. Результатом опыта компании 1595 года стало решение о централизации снабжения армии. Для обеспечения войск продовольствием жители Малороссии были обложены дополнительным, хлебным налогом. Чтобы зерно не уходило ''на сторону'', царь временно запретил продажу хлеба за границу. Собранный провиант размещался в специальных государственных складах, расположенных преимущественно по Днепру, откуда вооруженные силы могли бы черпать для себе все необходимое. Другим, немаловажным решением стала организация верфи в Каменном затоне, благодаря чему появлялась возможность создать Днепровскую флотилию ниже Порогов, благодаря чему она могла бы действовать и на Черном море. Правда заложенные там суда представляли собой лишь несколько измененную конструкцию казацких ''чаек'', но даже это было признано лучше, чем совсем не иметь для армии поддержки с моря. К числу мер по подготовке кампании 1596 года следует также отнести организованный в ноябре-декабре 1595 года набег казаков на кубанских татар. Казацкое войско в течение двух недель (с 19 ноября по 3 декабря 1595 года) разоряло земли от Кубани до берегов Азовского моря и перебило свыше трех тысяч кубанских татар. 20 апреля 1596 года Бутурлин выступил из Кодака и к 4 мая армия подошла к Каменному затону, где состоялся военный совет, который должен был решить, каким путем идти в Крым: прямо через степь или вдоль берега Днепра через Кызы-Кермен. В конце концов остановились на втором варианте, и 7 мая армия достигла Кызы-Кермена, где вновь началось устройство опорного пункта. Еще десять небольших острогов построили между Белозерским и Кызы-Керменским укрепленными пунктами. В каждом остроге разместился маленький гарнизон в 40–50 человек из заболевших стрельцов и казаков, ''кои к походу не весьма способны''.
Для обсуждения дальнейших действий, 22 мая командующий собрал военный совет. Почти все воеводы высказались за то, чтобы не предпринимать экспедиции вглубь Крыма, а, остановясь всей армией у Перекопа, посылать вперед только небольшие отряды для разорения татарских земель. Бутурлин, однако, решил иначе и приказал авангарду под командованием князя Андрея Телятевского 24 мая выступать к Кинбурну, хотя в распоряжении командования оставалось всего 47 тысяч солдат. Сокращение армии произошло по двум причинам. Во-первых, приходилось оставлять гарнизоны в построенных и захваченных крепостях. Так в Перекопе были размещены 800 стрельцов, 1200 малороссийских и запорожских казаков, значительное количество артиллерии под общим командованием полковника Красницкого. Во-вторых, среди солдат и казаков начались болезни. Все это не остановило полководца. ''Бутурлин влекомый честолюбием и славолюбием, — как писал позднее один из историков, — решается действовать вопреки мнению большинства... Надежда на дешевые лавры затемняет способность правильно оценить обстановку...''. 26 мая главные силы русской армии (около 35 тысяч человек) выступили из окрестностей Перекопа к городу Козлову (Гезлеву), на западном побережье Крыма. 28 мая русские подошли к морскому проливу, называемому Балчик, через который, отыскав несколько мелких мест, пошли вброд. Во время переправы растянувшаяся колонна русских подверглась нападению большого татарского войска. К счастью, наткнувшись на обоз, татары вместо того, чтобы продолжить схватку ринулись расхищать его. Русские успели тем временем сомкнуться. Много татар было побито, оставшимся удалось бежать. 4 июня армия Бутурлина подошла к Козлову. На следующий день войско двинулось на город. Но до штурма дело не дошло. Ворота Козлова оказались открытыми. Город был подожжен противником. Население бежало по направлению к Бахчисараю, а турецкий гарнизон был эвакуирован в Стамбул. В Козлове армии Бутурлина досталась богатая добыча: запасы пшеницы и риса, более 10 тысяч баранов и несколько сотен волов. Свинца оказалось так много, что на пули взяли только часть, а часть утопили в море. Покинув Козлов, татары сделали попытку перерезать русские коммуникации. 6 июня они всеми своими силами напали на 2-тысячный отряд князя Константина Вишневецкого, который вел к Козлову из Малороссии обоз с продовольствием. Бутурлин поспешно сформировал свой отряд во главе с князем Репниным и послал его навстречу обозу. Вишневецкий, впрочем, отбился своими силами и 7 июня присоединился к армии. 10 июня русская армия выступила из Козлова и двинулась к Бахчисараю. Так как первый отрезок пути пролегал между морем и большим озером, вражеского нападения с флангов можно было не опасаться. На второй день похода, когда русские миновали озеро, Бутурлин выделил для прикрытия левого фланга отряд в составе двух конных и двух пехотных полков, при поддержке 800 малороссийских казаков. Было организовано несколько удачных рейдов по близь лежащим татарским селениям, захватили много скота и несколько пленных, от которых стало известно, что турки готовятся высадить 7-тысячный десант в Кафской гавани. 13 июня татарская конница приблизилась к русской армии и обстреляла ее. Когда русские открыли ответный огонь, всадники быстро отступили. 15 июня армия форсировала реку Альму, а на следующий день подошла к Бахчисараю. Ночью русские совершили обходной маневр и появились в тылу у стоявших под городом татар. Вопреки ожиданиям, татары, увидев русских, не отступили, но, напротив, бросились вперед с такой яростью, что смяли авангард. Положение спасло решительная контратака пяти полков пехоты, обративших противника в бегство. После боя русские полки беспрепятственно вступили в Бахчисарай. Татары отступили в горы, а турецкий отряд эвакуировался в Кафу. После занятия Бутурлиным Бахчисарая, отступившие из города татары напали на обоз армии, который стоял лагерем на месте последней ночевки. Первыми под удар попали запорожские казаки, вышедшие из лагеря для фуражировки. 200 человек из них было убито и столько же попало в плен. На этом успехи татар закончились. Обозные укрывшись за повозками упорно оборонялись. После чего неприятель отступил. 19 июня армия удалилась от окрестностей Бахчисарая и расположилась лагерем на берегу реки Альма, где к ней присоединился обоз. 23 июня Бутурлин отправил 10-тыс. отряд для атаки города Ак-Мечеть, или Султан-сарая, местопребывания калги-султана и знатнейших мурз. Они не нашли там почти никого, потому что при приближении русских жители местные бежали. Найденные припасы были свезены в лагерь, а город был сожжен. На обратном пути отряд был атакован татарами, но смог отбить нападение.
Следующим пунктом, на который Бутурлин нацелил удар, стала Кафа, богатый торговый порт с удобной гаванью. Ее захват лишил бы турецкий флот стоянки в Крыму и очень затруднил бы для Порты вмешательство в татарские дела. Однако отсутствие провианта и фуража (Козловские запасы уже истратили), сильная летняя жара, недостаток воды окончательно изнурили армию. Почти треть солдат была больна, многие от изнеможения теряли сознание прямо в строю. В такой ситуации Бутурлину пришлось, 25 июня дать приказ о возвращении к Перекопу. Обратный марш получился очень трудным. Идти пришлось по безводной местности, отражая наскоки татар, и везя с собой множество больных и ослабленных. Татарский хронист с нескрываемым злорадством сообщал, что ''гяуры так стали умирать, что невозможно было успевать хоронить их трупы''. К 4 июля армия достигла Соляного озера, где встала на отдых, а 6 июля подошла к Перекопу. За все время Крымского похода Бутурлин потерял убитыми около 2-х тыс. чел. Потери от болезней были гораздо больше и достигали 20 тысяч человек. И все же этой страшной ценой были достигнуты существенные результаты: прорваны Перекопские укрепления, разгромлены Козлов, Ак-мечеть и Бахчисарай, выиграно несколько полевых сражений. Надежды Бутурлина, что у Перекопа армия наберется новых сил, не оправдались. Летняя жара высушила степную траву, и лошадям стало не хватать корма. Недостаток провианта (главным образом хлеба) и жара способствовали тому, что заболеваемость солдат продолжала неуклонно расти. 26 июля военный совет принял решение о разделении армии. Было решено оставить в Перекопе крупный русский гарнизон, который должен был перекрыть татарам выход с Крымского п-ова, не дав крупным их силам соединиться с кочующими в Северном Причерноморье буджакскими и едиссанскими ордами. А основные силы отвести назад в Малороссию. Примерно на месяц позже после выступления Крымской армии, началось наступление Черноморская армия. 25 мая войска переправились через реку Буг и медленно продвигались к Очакову. 30 июня армия Шуйского находилась уже в 6 верстах от Очакова. В этом месте авангард ее был атакован пятью тысячами турецкой конницы. После непродолжительного боя турки отошли. Русские потери составили 35 чел., турецкие – до 100 чел. К вечеру того же дня русские подошли к Очакову на пушечный выстрел. Турки подожгли предместья города. Гарнизон Очакова насчитывал около 20 тыс. чел. Осадная артиллерия русских следовала на судах Днепровской флотилии и сильно задерживалась. 1 июля на военном совете было решено атаковать Очаков, не ожидая осадной артиллерии, так как предвиделся подход турецких войск, собранных ранее в районе Бендер. Совет еще не кончился, как в десять часов утра из крепости вышло 15-тыс. неприятельское войско. Разделясь на два отряда, они подошли в одно время к правому и левому флангам русской армии. Ожесточенный бой продолжался около двух часов. Неприятель лишился большого числа людей и вынужден был отступить. Потери убитыми с обоих сторон составили около 1200 человек. В последовавшую ночь русские начали артобстрел крепости, где были отмечены сильные пожары. 3 июля перестрелки передовых постов переросли в генеральное сражение. Русские солдаты отогнали турок и дошли до глубокого рва, который не сумели перейти, не имея необходимых для этого средств. Атакующие несли большие потери, в рядах войск началось смятение. Но в это время в крепости взорвался главный пороховой погреб – занятые отражением штурма турки не успевали гасить бушевавшие в крепости огонь, вызвавший новый сильный очаг пожара. Воспользовавшись паникой турок, в Очаков со стороны моря ворвались казаки и гусары. Сераскир (комендант крепости) приказал поднять на стенах белые флаги. Турецкий парламентер прибыл к Шуйскому и попросил перемирие на 24 часа. Шуйский отказался от перемирия и предложил сдать крепость, или он прикажет перебить всех без пощады. Турки согласились на безоговорочную капитуляцию. 5 июля Шуйский двинулся вверх по Бугу, оставив в Очакове пятитысячный гарнизон. Отойдя 60 верст от Очакова, Шуйский остановился в ожидании подхода из под Бендер турецкой армии. Но турки так и не появились, и Шуйский с основными силами в середине августа начал отход на север.
В это же время достаточно успешно действовал и направленный против Кинбурна князь А. А. Телятевский. Его войска подошли к городу 4 июня и уже через два дня разбили янычар, попытавшихся сделать вылазку. 7 июня к Телятевскому прибыла депутация осажденных с предложением сдать город на том условии, чтобы турецкому гарнизону разрешили уйти в крепость Очаков с оружием и пушками. Телятевский выполнить последнее требование отказался. После недолгих споров стороны поладили на том, что янычары уйдут ''с ружьем и с пожитками'', но без орудий. 8 июня русские вступили в город. В Кинбурн был введен русский гарнизон под начальством полковника Куницкого. Основные силы Телятевского встали лагерем неподалеку и занялись уничтожением тех осадных сооружений, которые сами строили для взятия крепости. Вскоре А. А. Телятевский получил очень тревожные известия о появлении под Очаковом 10-тысячного войска белгородских татар. Не имея возможности предпринять с имеющимися силами большой поход, князь решил установить за противником наблюдение с помощью запорожских казаков. Из Сечи были вызваны ''охочие люди'', чтобы под видом торговцев и рыбаков ''по лиману безпрестанно ездить'' и следить за перемещением противника. Иногда предпринимались и более решительные действия. Так 21 июня отряд из трехсот дворян и двухсот запорожских казаков во главе с подполковником Курбским переправился по морю на остров Тендра и напал на татар, пасших там скот. Перебив охрану, кавалеристы и казаки угнали восемьдесят коров, которых доставили их к Кинбурну. Кроме того Телятевский сосредоточился на строительстве новых укреплений. По его инициативе было возведено несколько дополнительных укреплений между Кинбурном и Кызи-Керманом. В начале июля, после выхода Крымской армии к Перекопу, оставив в Кинбурне несколько сотен стрельцов и казаков, Телятевский начал отход в сторону Каменного затона, где соединившись с Бутурлиным вернулся в Малороссию. Между тем, турки узнали об уходе основной армии и решили действовать. 5 октября перед Очаковом появилась неприятельская флотилия, но, убедившись в присутствии неподалеку русских судов (Днепровская флотилия), ушла в море. 8 октября, в полночь, к редуту, построенному близ Днепровского Лимана, подошел конный отряд ''спагов'' (сипахи). Неприятельские воины спешились и попытались напасть врасплох на гарнизон редута. Однако солдаты, вовремя заметили врага и отогнали его метким ружейным огнем. Еще через семь дней большой неприятельский конный отряд напал сразу на два русских лагеря, расположенных по сторонам от крепости. Атаку вновь удалось отбить, но теперь противник далеко уходить не стал, расположившись лагерем на берегу Лимана. Как сообщили захваченные казаками ''языки'', под крепостью собралось пятнадцать тысяч турок и десять тысяч татар под предводительством турецкого военачальника Али-паши и крымского ''царевича'' Тохтамыш-Гирея. 16 октября турки стали возводить напротив русских укреплений свои. Для прикрытия осадных работ они отбили три правофланговых редута, после чего русские полностью отошли в крепость. В ночь на 17 октября турки начали бомбардировку Очакова и смогли занять недостроенный редут на берегу Лимана. Утром они атаковали левый фланг позиции. Отряды численностью по 1500 и 4500 человек пошли на приступ. Осажденные ответили вылазкой, после чего турки поспешно отступили, оставив на поле боя 400 убитых. На рассвете 18 ноября противник вновь открыл огонь со всех батарей и обстреливал крепость весь день. Русские отвечали, как крепостной артиллерией, так и с ''чаек'', стоявших на Лимане. Около 6 часов вечера одна из ''чаек'' села на мель. Турки немедленно бросились к ней, но под сильным огнем вновь укрылись в траншеях. Не удался противнику и штурм редута на левом фланге. В 2 часа дня 20 ноября турки вновь бросились на штурм. Но плотный ответный огонь отбросил их назад. Вечером того же дня небольшой отряд сделав вылазку, отбил у противника редут на берегу Лимана. Однако через два часа турки контратаковали его большими силами. Отряд был вынужден отступить, но предварительно русские заклепали пушки. Новая попытка осажденных захватить редут успеха не имела. В этом бою турки потеряли 500 чел., а русские — около 100. В течение нескольких последующих дней противники обстреливали друг друга из пушек, сооружали осадные и оборонительные укрепления, копали рвы и траншеи. 28 октября, за час до рассвета, турки взорвали мины. Турки рассчитывали этим взрывом не только разрушить укрепления, но и засыпать выброшенной землей ров. Но из-за того, что подкоп был неглубоким, взрыв не принес желаемого результата. Тем не менее, 5000 спешенных сипахов пошли на штурм. В самый разгар боя защитники крепости подорвали свои мины, чем обратили врага в бегство. Штурм унес жизни 4000 турок и татар, тогда как у русских погиб 171 человек.
Тем временем, Шуйский будучи очень обеспокоен походом турок к Очакову отрядил на помощь гарнизону 10-тыс. войско, которое двинулось к Очакову сухим путем. Кроме того, несколько полков были посажены на суда для отправки вних по Днепру на помощь Перекопскому гарнизону, который был блокирован 40-тыс. татарским войском. Днем 29 октября турецкое войско стало готовиться к новому штурму, но тут Али-паша узнал, что к русским по Днепру идут подкрепления. Он сразу же распорядился прекратить огонь и готовиться к отходу. На следующий день турки ушли к Бендерам. Осада Очакова, таким образом, продолжалась около двух недель (с 15 по 30 октября). Из пятитысячного гарнизона крепости погибло более двух тысяч человек, но турки потеряли почти в пять раз больше, причем не менее половины умерло от начавшейся эпидемии. В общем, не смотря на большие потери и то, что не все поставленные цели были достигнуты, для России компания 1596 года была в целом успешной. Чего нельзя было сказать о союзниках по ''Священной лиге''. Дунайская кампания 1596 года, которую лично возглавил новый султан Мехмед III, вновь оказалась за турками. 13 октября 1596 года они взяли Эгер, а 25-26 произошло сражение между турками под командованием султана Мехмеда III с одной стороны и войсками императора и трансильванцами во главе с эрцгерцогом Максимилианом Габсбургом и князем Трансильвании Сигизмундом Батори - с другой. Вначале бой складывался для турок неудачно. Мехмед готов был отступать, если бы не возражения великого визиря. Однако в конечном итоге турки победили, а эрцгерцог был наголову разбит. В это же время пришли неутешительные новости из Средиземного моря. Венеция, вопреки соглашению, так и не двинула свой флот против турок, ожидая когда на фронтах определиться перевес той или иной стороны. Испанский флот отправленный в октябре 1596 года к Алжиру так же не добился успеха. Подвергнув бомбардировке столицу берберийских пиратов, испанцы высадили на берег десант и попытались овладеть городом. Но несогласованность действий отдельных командиров привела к срыву операции, и испанцы были вынуждены отойти к Сицилии. Эти неудачи поставили и до того не отличавшуюся единством антитурецкую коалицию на грань распада. Молдавский господарь Михай Витязул, чьи отношения с Трансильванией резко ухудшились (Сигизмунд требовал исполнения договора, ставившего Михая в вассальное положение к Трансильвании), пошел на переговоры турками. И 7 января 1597 года султан издал фирман, утверждавший его на престоле Валахии. В результате чего на Дунае сложилось угрожающее положение. Ожидалось, что в следующем году турки двинут армию в Молдавию, откуда смогут угрожать юго-западным рубежам Российского государства. В этих условиях при определении главной цели новой кампании, Дмитрий находился перед очень непростым выбором: возобновить завоевание Крыма или развернуть наступление в Молдавии и Валахии. В пользу последнего варианта имелось два очень серьезных резона: во-первых, на Дунае русская армия могла непосредственно взаимодействовать с австрийской, валашской и трансильванской армиями; во-вторых, здесь можно было рассчитывать на поддержку местного населения. В то же время у этого театра военных действий были и свои недостатки. Во-первых, Австрия до сих пор не достигла каких-либо серьезных успехов в борьбе с турками, и была серьезная угроза того, что при появлении на Дунае русской армии австрийцы тут же попытаются перекинуть основную тяжесть войны на нее. Во-вторых, даже в случае активного наступления Австрии для соединения армий двух стран требовалось значительное время. В-третьих, Дунайский театр военных действий был удален от русских баз, что обещало трудности со снабжением армии. В-четвертых, наступая в Молдавии, русская армия оставляла у себя в тылу враждебно настроенных буджакских, едиссанских и крымских татар. С точки зрения практической целесообразности, было бы неразумным идти к Дунаю оставляя у себя в тылу недобитое Крымское ханство. Но с другой стороны на царя оказывали огромное давление союзники по Священной лиге, а так же многочисленные представители православных народов Балкан, которые буквально осаждали Киев с просьбами о помощи, играя на сентиментальных чувствах религиозно-этнической общности. Горя страстным желанием освободиться от турок, они представляли задачу русских идеализированно, невероятно преувеличивая размеры освободительного движения и преуменьшая трудности, которые ожидали русскую армию. Рисовалась фантастическая картина, на которой предстоящие события изображались так, что простого появления русских войск будет достаточно, чтобы турецкое господство было мгновенно сметено всеобщим восстанием измученных рабством сербов, черногорцев, болгар, валахов и молдаван. Нельзя сказать, что эта информация была полностью ложной. Еще в 1576 году венецианский посланник в Османской империи писал: ''По двум причинам султан опасается русских: во-первых, потому, что у них есть страшная кавалерия в 400 тыс. человек, отважных, смелых и послушных, а, во-вторых, еще потому, что все народы Болгарии, Сербии, Босны, Мореи и Греции весьма преданы московскому великому князю, с которым их соединяет единство вероисповедания, и вполне готовы взяться за оружие, чтобы освободиться от турецкого рабства и подчиниться его власти''. Готовилось восстание в Болгарии во главе с ''первенцем'' из Никополя Тодором Балином, в котором принимали участие отдельные крупные землевладельцы-болгары, высшее духовенство во главе с тырновским митрополитом Дионисием Рали, представители купеческой и ремесленной верхушки городов Северной Болгарии. Организаторы установили связи с патриархом Константинополя, валашским воеводой, императором Священной Римской империи и русским царем, на которого возлагали особые надежды. Центром восстания должна была стать прежняя столица Болгарии – Тырнов. Было условлено, что восстание начнется в 1597 году с перехода через Дунай войск русского царя и валашского господаря. Конкретные надежды возлагались на Дунайские княжества. Их географическое положение как бы открывало путь на Балканы. В конце 1596 года Михай Витязул направил в Киев своих представителей, с которыми был подписан договор. В случае русского наступления на Турцию Михай был обязан перейти на сторону России, организовать восстания сербов и болгар, предоставить в распоряжение России вспомогательный корпус в 30 тыс. человек, обеспечить русскую армию продовольствием. В будущем Валахия должна была стать независимым княжеством под русским протекторатом. В марте 1597 года заключили аналогичный договор с молдавским господарем Стефаном Резваном. Согласно договору Молдавия, освобожденная от власти Турции, станет в новых расширенных границах наследственным княжеством Резвана под протекторатом России. В свою очередь Резван обещал войска и провиант для русской армии. Соглашения заключили с представителями сербов, болгар и черногорцев. Они обещали Дмитрию вспомогательные войска в 20 тысяч, помощь продовольствием и предоставление разведывательных данных о действиях турок. Все это сулило заманчивые перспективы. Победа казалось легко достижимой благодаря поддержке Молдавии, Валахии, сербов, болгар, черногорцев и пр. Именно поэтому Дмитрий решил осуществить наступательную операцию. Предполагалось вторгнуться на территорию Турции (где еще нет мощных крепостей, которые в реальной истории долго и нудно брали русские армии времен Екатерины II и Александра I). Здесь русская армия получит помощь местного православного населения и обильные запасы продовольствия, обещанные его представителями. Уже зимой 1597 года началась переброска войск. Главной ударной силой предполагалось сделать формируемую на Брацлавской области Молдавскую армию, которую должен был возглавить сам царь. Ее численность определялась в 37 тыс. человек и, по плану, она должна была заняв Молдавию объединиться с 33500 войск Польской короны (таким образом численность ударной армии достигла бы 70 тыс. чел., что, включая обещанные молдавский и валашский контингенты, было по мнению Дмитрия вполне достаточно для успешного вторжения в турецкие владения) и войдя в Валахию, выйти к Дунаю еще до подхода турецкой армии и форсировав его, прийти на помощь восставшим болгарам. Кроме этой главной армии было задействовано еще две: одна – Крымская армия Ивана Бутурлина и гетмана Криштофа Косинского в составе 20000 пехоты, 20000 конницы, 40000 казаков – должна была вновь идти на Крым, а другая – Черноморская армия князя Ивана Шуйского (15000 пехоты, 20000 конницы, 10000 казаков) на Бендеры. Поскольку командование Молдавской армией принимал на себя лично царь, то на время своего отсутствия в Киеве он передал власть в руки князя Симеона Бекбулатовича, который после окончания войны со Швецией окончательно рассорился с Борисом Годуновым и будучи за это сведен Великим Государем Федором Ивановичем с тверского княжения, подал челобитную о своем переводе на службу Дмитрию, который встретил старого соратника своего отца с распростертыми объятиями. Тем более, что личная преданность Симеона Бекбулатовича правящей династии ни у кого не вызывала сомнений.
Кандидат всяческих наук, радетель славян, параисторик сапиенсов с палеолита, Тайный Хранитель и Прогрессор Земли
Отправлено: 06.10.07 19:25. Заголовок: Re:
Леший пишет:
включая обещанные молдавский и валашский контингенты, было по мнению Дмитрия вполне достаточно для успешного вторжения в турецкие владения) и войдя в Валахию, выйти к Дунаю еще до подхода турецкой армии и форсировав его, прийти на помощь восставшим болгарам.
Поскольку командование Молдавской армией принимал на себя лично царь, то на время своего отсутствия в Киеве он передал власть в руки князя Симеона Бекбулатовича`
Чует сердце новый/старый неудачный прутский поход ;-)
Кампанию 1597 года открыл молдавский воевода Стефан Резван, который со своим 7-тыс. войском, усиленным 10 тысячами присланных ему в подмогу казаков двинулся 1 марта в Буджак, чтобы уничтожить это ''гнездо шершней'', заселенное разбойничьей татарской ордой. 5 марта отряды Резвана разгромили под Белгородом-Днестровским спешно собранные силы буджакских татар, а затем уничтожили огнем и мечом резиденцию орды. Но в начале апреля у небольшой крепости на правом берегу Днестра, на них напал калга-султан Фети-Гирей с буджакскими татарами и 10-тыс. крымской ордой, которая из-за захвата русскими Перекопа не могла вернуться в Крым. Битва закончилась победой татар. Разбитые войска Резвана отступили под прикрытием обоза к Яссам. 15 апреля Молдавская армия форсировала Днестр и вступила в Молдавию. Правда, очень скоро выяснилось, что обещанные Резваном припасы заготовлены в недостаточном количестве. Да и сама господарская армия была невелика. Главным источником снабжения оставались обозы идущие из Подолии, что сильно замедляло продвижение русского войска и ставило снабжение армии под угрозу. Тем не менее Дмитрий, рассчитывая на обещанные припасы Михая Витязула и подход своего польского подкрепления, продолжил путь к Дунаю. Взяв по пути, после трехдневной осады турецкую крепость Браилов, Дмитрий в 17 мая вошел в Валахию, где наконец-то смог дать отдых своему утомленному маршем войску, а заодно получив наконец в достаточном количестве припасы для своей армии. Однако, вскоре Дмитрию пришлось столкнуться с новыми неприятным сюрпризом. Во-первых, хотя Королевство Польское должно было выставить 4000 гусар, 12500 тяжеловооруженной кавалерии, 4000 легкой конницы, 9000 пехоты и 3000 драгун, но Сенат неожиданно затянул выделение на нужды армии требуемых 33500 ставок денежного довольствия, выделив оные только на содержание 1000 гусар, 3000 кавалеристов, 1500 легкой кавалерии, 500 человек пехоты, 1500 драгун. Таким образом, вместе с королевским квартовым войском на усиление армии, вместо ожидаемых более 30 тыс. человек, пришел только 10-тысячный корпус. В-вторых, хотя Михай и провел мобилизацию, но валашская армия явно не дотягивала до оговоренных 30 тыс. человек, насчитывая едва половину этого числа. В-третьих, из-за задержки в Молдавии турки успели провести мобилизацию своих сил и в первых числах июня к Дунаю подошла 60-тыс. турецкая армия ставшая лагерем у Силистрии. Вследствие всех этих факторов дальнейшее наступление стало бессмысленной затеей. Но и отказ от наступательных планов был очень тяжел по психологическим причинам. Поэтому, было решено не отменять наступление, а перенести его на осень, когда турки будут вынуждены распустить большую часть своих сил. Выведя свое войско из Валахии в Молдавию русский царь раздраженный неудачей сместил Стефана Резвана, обвинив его в неспособности выполнить взятые на себя обязательства, что во многом и привело к провалу Дунайского похода 1597 года. И на молдавский престол был возведен Пётр сын Ионы Водэ, с которым Дмитрий заключил договор по которому Молдавия признавала себя русским вассалом. Однако, будучи оправданными с точки зрения достижения конкретных практических результатов, в перспективе подобные действия привели к тому, что недовольный и встревоженный этим шагом русского царя Михай Витязул взял курс на отход от союза с Россией и вступил в тайные переговоры с императором Рудольфом II о переходе Валахии под императорское покровительство. Не радовали сообщения и с других фронтов. Пока армия под командованием Дмитрия находилась в походе к Дунаю, Иван Бутурлин с другой армией шел в Крым. Столкнувшись южнее Перекопских укреплений с 60-тыс. татарской армией блокирующей перешеек, Бутурлин решился на рискованный шаг. Он разделил свою армию на две части. Одна осталась у Перекопа, а другая двинулась в Крым по Арбатской косе в обход татар. Узнав об этом Казы-Гирей был вынужден удалится к горам, преследуемый по пятам поместной конницей и казаками. Известие об отступлении неприятеля заставило и Бутурлина свернуть к горам с целью встретиться с ханом и, если представится удобным, дать ему сражение. А попутно, двигаясь к Карасу-Базару русская армия разоряла села по рекам Салгир и Индаки, вынудив хана с 15-тыс. отрядом выступить навстречу русским и 12 июля атаковать на реке Салгир их авангард. Произошло очень упорное сражение, и только прибытие на поле боя самого Бутурлина с тремя конными и шестью пехотными полками заставило татар отступить. В сражении татары потеряли убитыми около 600 чел. Потери русских были немногим меньше.
14 июля армия двинулась дальше. В тот же день русские достигли города Карасу-Базара, без боя захватив его и полностью сожгли. После этого, казаки и кавалеристы рассыпались по окрестностям для грабежа и захвата пленных, а армия тем временем отступила в лагерь, к своим обозам. 15 июля перед русским лагерем появилась 40-тысячная татарская армия. Хан горел желанием отомстить за разрушенный город и собирался атаковать, но Бутурлин его опередил. Он выслал вперед 16-тысячный отряд Криштофа Косинского, который перешел реку Карасу четырьмя верстами выше татар и напал на них с тыла. Одновременно татар атаковали ''в лоб'' и основные русские силы. После очень упорного боя, войска хана отступили. Победа на р. Карасу открывала перед русскими войсками весьма заманчивые перспективы. В 50 верстах от Карасу-Базара находилась Кафа, а в 130 верстах – Керчь. Захват этих городов имел бы важное политическое значение. Не говоря уже о том, что обладание Керчью сделало бы Азовское море русским озером. Но играли роль и другие факторы. Недостаток воды и летняя жара вновь грозили развитием эпидемии. Это заставило Бутурлина собрать 16 июля военный совет для решения вопроса о дальнейших действиях. После непродолжительного обсуждения, воеводы пришли к выводу, что нужно отходить. Одновременно с этим казаки и поместная конница разъежали по окрестностям и жгли татарские поселения. Русскими было захвачено до 30 тысяч волов и свыше 100 тысяч баранов. Неприятель, со своей стороны, тревожил армию во время ее похода и захватывал в плен фуражиров. В общем, этот поход русской армии нельзя было назвать уж очень удачным. Так и не достигнув поставленных задач 25 июля русские войска вынужденно вернулись к Перекопу. Примерно в это же время Черноморская армия перешла Буг. Основной целью ее наступления была мощная турецкая крепость Бендеры, расположенная на высоком правом берегу Днестра в 80 верстах от его устья. 15 июля состоялось сражение Черноморской армии с частями турецкого гарнизона. Турки отошли в крепость, но попытка Шуйского преследуя отступающих взять крепость штурмом закончилась неудачей. После чего Шуйский решил взять Бендеры правильной осадой. Для этого главные силы армии форсировали Днестр. Но отдельный отряд русской армии оставался на левом берегу Днестра с целью принять участие в осаде из-за Днестра. Осадные работы начались 18 июля, а к 20 июля на левом берегу Днестра в строю уже было шесть осадных батарей. 22 июля по единому сигналу все батареи открыли огонь по предместью и крепости. В результате чего противник был вынужден оставить предместья и отойти под защиту крепостных стен. 23 июля русские заняли предместье, где поставили еще две батареи. Поняв свою ошибку турки предприняли попытки вернуть предместье, но под воздействием артиллерийского огня были вынуждены отойти в крепость, которой непрерывная бомбардировка причинила большие разрушения. Гарнизон так же нес большие потери. Огнем артиллерии левобережного русского отряда ему был отрезан доступ к источникам воды, что оказало влияние на моральное состояние гарнизона и жителей. Однако вскоре стало ясно, что огня артиллерии недостаточно для полного разрушения крепости и капитуляции гарнизона. Поэтому Шуйский приказал начать минную войну. Противник, стремясь воспрепятствовать минным работам, усилил артиллерийский огонь. Однако русские войска все ближе и ближе подводили подкоп к крепости. С 5 на 6 августа была взорвана мина, но сделать пролом в стене не удалось. Русская артиллерия еще более месяца продолжала вести редкий огонь, а войска готовились к штурму, сигналом к которому должен был послужить взрыв мины в 400 пудов пороху. На рассвете 15 сентября мощный взрыв потряс крепость. Русские войска пошли на штурм. Когда были захвачены стены крепости, началось сражение на узких и кривых улицах города. Уличные бои продолжались почти сутки, и лишь к 8 утра 16 сентября остатки гарнизона сдались на милость победителя. Однако победа далась столь тяжелой ценой, что не смотря на то, что после взятия Бендер перед Шуйским открывался свободный путь в Буджак, он начал отвод армии, ограничившись лишь взятием города. Не радовали и австрийские союзники, на фронте у которых после Керестеша образовалось временное затишье. Только испанцы смогли достичь более мене значительного успеха – второй поход против Алжира наконец-то увенчался успехом. После долгой бомбардировки высаженный с кораблей десант взял город штурмом, тем самым положив начало покорению Берберии испанцами.
И в этой ситуации в России наиболее остро встал ''польский вопрос''. После того, как царевич Фёдор Иоаннович был объявлен Государем и соправителем своего брата Польское королевство оказалось без принцепса, который представлял интересы монарха в Короне, которая из-за этого оказалась в прямом подчинении у царя. Но Дмитрий держа свой ''стол'' в Киеве мог бывать в Польше лишь наездами, что привело к фактическому сосредоточению власти в руках Сената. На первых порах Дмитрия устраивало подобное положение – польские дела его интересовали мало. Но практически прямой саботаж его распоряжений во время Дунайского похода заставил царя пересмотреть свою позицию. В июле 1597 года он внезапно приехал в Краков, где тут же столкнулся с противодействием Сената своим попыткам мобилизовать ресурсы польской короны на осеннюю кампанию против Османской империей. Привыкнув к своей неограниченной самодержавной власти в Российском государстве и не имея, в отличие от своего отца, опыта борьбы с магнатской оппозицией Дмитрий растерялся и сделал безусловно ошибочный шаг – надеясь обрести себе опору среди польского мелкопоместного дворянства он пошел на сближение со шляхетской партией назначив ее лидера Яна Замойского новым канцлером. Тем не менее, когда царь вновь внес на рассмотрение вопрос о вотировании средств на содержание армии, Замойский не оказал ему никакой поддержки, вместо этого он стал увязывать выделение необходимых средств с рядом серьезных уступок со стороны царя. Поняв, что подобным образом он ничего не добьется, Дмитрий изменил тактику, пойдя на радикальный шаг – опубликовал указ, по которому на территорию Польского королевства распространялась введенная несколько ранее в Российском царстве государственная монополия на экспорт хлеба за рубеж. Экономически Польша была намертво связана с Северными странами. Уже с конца XV века, когда до неё докатилась революция цен, определилась форма интеграции Польши в резко консолидировавшееся европейское экономическое пространство: поставка на экспорт лесных товаров, некоторых видов технических сельско - хозяйственных культур (лён, пенька), а самое главное - хлеба. Соответственно из промышленных регионов Западной Европы в Польшу поставлялись в очень больших количествах весьма качественные орудия труда, без которых фольварочное экспортное производство в имевших место размерах было бы невозможно, новые производственные технологии и сельско - хозяйственные культуры, ткани, металлы (в том числе драгоценные), оружие и новые приёмы ведения боевых действий. Сама по себе революция цен, как известно, заключалась в резком росте в странах Западной Европы цен на продовольственные товары и сельско - хозяйственное сырьё при менее быстром росте цен на промышленные и ремесленные изделия. Данный процесс происходил вследствие: 1. быстрого роста незанятого в сельском хозяйстве населения: ремесленников, солдат, чиновничества, моряков и жителей колоний, которых поначалу снабжали всем необходимым из "старого света". А этот рост, в свою очередь, стимулировался Великими географическими открытиями и связанными с их освоением затратами: строительством флота, изготовлением вооружения, содержанием флота и колоний. 2. Притоком из колоний, прежде всего из Америки, очень значительных масс драгоценных металлов. Эксплуатация данных колоний длительное время являлась фактической монопольной привилегией двора Габсбургов. Потому имелась возможность расходования колониальных доходов на большие проекты: строительство огромных флотов, заведение значительных армий и чиновничьего аппарата, финансирование деятельности крупных мануфактур, рудников, металлургических заводов и суконных фабрик. Колониальное серебро и золото выступало своего рода кредитором экономического рывка стран Западной Европы. 3. Отторжения или опустошения в беспрестанных боевых действиях вследствие Турецкой экспансии от стран Западной Европы ряда традиционных регионов, являвшихся ранее традиционными поставщиками сельско - хозяйственных продуктов и сырья: Балканского полуострова, Дунайских княжеств (теперь более жёстко привязанных к Турецкому рынку), Малой Азии, Египта. Это были регионы, ещё от античных, а иногда и доантичных времён специализированные в первую очередь на производстве хлеба. Турецкое правительство вело жёсткую борьбу с контрабандным вывозом из страны того же хлеба, ибо и у Турции было немало горожан, солдат и чиновников. И, конечно, хотя контрабандная или через посредников сельскохозяйственная торговля Турции с Южной Европой велась, но она уже не значила для Региона того, что было когда-то. В этой связи красноречив факт событий 1590 года в Северной Италии. Тогда расположенные там государства оказались на грани голода. Из Турции хлеб подвести было невозможно. И в Краков прибыло посольство с намерением организовать переброску хлеба в эту часть Италии из Польши на огромных баржах по Европейским рекам. Этот проект оказался слишком сложным и хлеб отправили в Италию морем, на кораблях через Гибралтар.
К данной проблеме добавилось изменение экономического районирования Европы в связи с Великими географическими открытиями. К концу XVI века центр экономической деятельности переместился из Южной Европы на побережье Атлантического океана. Соответственно, северные города искали более удобных поставщиков необходимого сырья и более удобные рынки сбыта. На этой изменившейся экономической конъюнктуре расцвела Балтийская торговля и Прибалтийские страны. В том числе Польша. Балтийское море превратилось в наиболее оживленный экономический регион Европы. В течение XVI века откристаллизовалась экономическая специализация разных Прибалтийских регионов. Так, Швеция поставляла на Европейский рынок преимущественно металлы; Россия – меха, воск, кожи; Польша и Литва (Понёманье и Подляшье) - хлеб; Малороссия - хлеб, волов (мясо), кожи; Белоруссия - лесные товары и технические культуры и т.д. Центром Европейской торговли того времени и вообще экономическим и финансовым центром Европы в течение XVI века стали Нидерланды. Именно эта страна была самым значительным потребителем экспортных товаров Польской Короны и основным посредником для их реализации в других странах Европы. На её же кораблях Польша и перевозила свой экспорт и импорт. Однако Польша имела всего один значимый морской порт, а именно Гданьск, который к концу XVI века был достаточно серьёзно специализирован в качестве огромного Европейского хлебного, зернового порта. То есть в него стекался со всей континентальной части Польши товар определённого типа, тут он скупался оптовыми партиями, а то и заранее ещё на корню брался купцами - монополистами, а потом обычно на нидерландских кораблях отправлялся либо в Антверпен, либо по полученным оттуда инструкциям туда, куда уже был продан сидящим на Антверпенской бирже оптовиком. А оттуда, по той же схеме в Гданьск приходили нагруженные крупными партия ремесленных товаров такие же обычно нидерландские суда и выгружали эти оптовые партии изделий тут же и раздавали их оптовикам - скупщикам сельско - хозяйственных товаров, которые развозили их далее по своим регионам. В конечном счёте, процесс экспорта - импорта наиболее важных предметов польской торговли был в глубине своей настолько организован, что тяжело говорить о нём, как о торговле. В слишком больших масштабах всё было организовано и монополизировано. Речь идёт скорее о процессе распределения, где на обменный курс влиял не столько сам рынок, сколько геополитические, нерыночные факторы. Даже внешне это выглядело подобно огромному конвейеру: 2 раза в год весной и осенью в Гданьск прибывала из Нидерландов огромная флотилия в 400 - 500 судов, которые в течение примерно 2 недель разгружались от ремесленных изделий, загружались хлебом и вместе организованно уходили через Зунд на Запад. А в самом Гданьске служащие Нидерландских оптовиков, как бы эти служащие не назывались, хоть магнатами, опять начинали сбор урожая от своих контрактников и должников в свои огромные амбары. Таким образом экспорт хлеба являлся главным источником доходов польской знати, которая естественно восприняла введение государственной монополии на этот вид деятельности как открытое объявление войны со стороны короля. По призыву Замойского срочно собрался экстренный сейм, который потребовал от царя отмены его решения. Но придя в ярость от самоуправства знати (созыв сейма без разрешения Государя) Дмитрий арестовал главарей сеймовой оппозиции и выслал их в Россию. Этот поступок русского царя вызвал возмущение части польского общества, и в ноябре 1597 года недовольные, собравшись в Радоме (Малая Польша), образовали ''конфедерацию'', объявили Дмитрия низложенным и принялись расширять восстание. Собрав 6-тыс. войско Дмитрий одержал верх над мятежниками в прямом бою под Кельце. Однако скопища конфедератов, рассеявшись перед царскими войсками, вновь собрались в других местах. Дмитрию удалось взять штурмом замки некоторых мятежных магнатов, но сломить сопротивление конфедератов не удалось. Тем более, что вскоре Дмитрию пришлось срочно покинуть Польшу – из Москвы поступили известия о тяжелой болезни старшего брата Фёдора и его возможной близкой кончине. Оставив дела на Симеона Бекбулатовича царь отъехал в Россию.
А положение тем временем продолжало ухудшаться. Искры мятежа стали перекидываться и на соседние территории. Введение царем монополии на внешнюю торговлю хлебом вызвало недовольство не только в Польше, но и в ряде Западно-Русских областях, где тамошнее дворянство так же жило за счет хлеботорговли. Во-главе этого движения недовольных стал князь Константин Острожский, который публично декларировал себя в качестве покровителя шляхетских свобод, к тому же он обладал рядом владений в Белоруссии (например, Туровом на Полесье) и в Поднепровье в частности (Копысь на Днепре недалеко от Могилева), а также значительным политическим влиянием в некоторых регионах, особенно на Волыни, где он обладал грандиозными земельными владениями: они располагались достаточно компактно и охватывали примерно 40% территории Волынского воеводства. Их центром выступал город Острог (примерно 10 тысяч населения, как Могилёв, Полоцк или Витебск). Большая часть волынской шляхты находилась в той или иной степени зависимости от Константина Острожского или была с ним связана своими политическими и материальными интересами. Именно этим объясняется его предводительство над нею. Экономическая мощь старого князя казалось необъятной: 25 городов, 10 местечек, 670 деревень, ежегодный чистый доход 1 млн. 200 тысяч злотых. На территории его волынских владений была успешно проведена фольваризация и налажено широкое экспортное производство, ориентированное на Гданьск. Оно преимущественно осуществлялось через особо специализированную на хлебном транзите пристань Улугбек на Западном Буге. Кроме того, Константин Острожский стремился поставить под свой экономический контроль транзитную торговлю Малороссийскими, Молдавскими и Валашскими волами, а также в целом международную Малороссийскую торговлю. Ещё больший экономический интерес и перспектива Острожского располагались в направлении колонизации целинных причерноморских степей по обоим берегам среднего течения Днепра. И этот экономический приоритет волынского магната во многом обеспечивала его должность Киевского воеводы. На территории своих владений Константин Острожский установил жёсткие порядки и централизованное управление фольварками и городами. По сути на его землях было установлено реальное крепостное право, жёсткий экономический и внеэкономический контроль за циркулированием экспортных продуктов, а также транзитной торговлей. Имелись свои войска, эффективная администрация, разветвлённая система общественного самоуправления, собственные учебные и научные заведения, а также – двор, насчитывавший около 2000 человек. Постоянные вооружённые силы князя достигали нескольких тысяч человек, а компактно расположенный массив Волынских владений Константина Острожского гарантировал ему исключительную по масштабам России политическую и экономическую мощь. Фактически княжество Константина Острожского с находящимися под его влиянием окрестными шляхтичами и территориями представляли из себя своего рода абсолютистское государство с обширной сферой политического и экономического влияния, собственной культурой, внутренней и внешней политикой. И в конце 1597 года Константин Острожский решил воспользоваться моментом, когда Киев остался без надзора – царь в Москве, Симеон Бекбулатович в Кракове, ввёл своих вооруженных сторонников в город и заявив, что восстает против “беззаконной тирании” призвал остальных магнатов и шляхтичей поддержать его. Нельзя сказать что его расчеты строились на песке. Среди знати было немало недовольных централизаторской политикой царя. Как введением государственной внешнеторговой хлебной монополии и законодательным ограничением фольваркизации сельского хозяйства – создания и расширения личного хозяйства крупных землевладельцев за счет отъема земли у крестьян. Так и введением на территории бывшего Великого княжества Литовского рядя московских юридических норм, некоторые из которых довольно больно били по знати. Особенно это касалось закона, по которому в случае отсутствия у скончавшегося вотчинника прямого наследника – сына, его владение переходило не ближайшим родственникам, а к государству. Причем из наследования исключались даже жены и дочери, которым полагалось выделять лишь часть наследства. И за прошедшие примерно двадцать лет, после объединения Великого княжества Литовского и Русского царства только в делах наследования крупных вотчин этот закон применялся дважды. В 1592 году умер Ян Кишка, один из самых богатых людей России, имевший в собственности около 70 городов и местечек и 400 деревень. Центрами его владений выступали расположенные в Понеманье города Лоск, Ивье, на Подляшье - Венгров. Немалыми территориями он владел и в Жмуди (Жемайтии). И большая часть которых отошли к государству, за исключением ''вдовьего удела'' оставленного его жене. В том же году скончался и последний мужской представитель рода князей Олельковичей, владевших Слуцко-Копыльским княжеством, которое лишь незначительно отставало от Острога по экономической мощи и численности населения. И хотя по принятым в бывшем Великом княжестве Литовским правилам наследницей считалась представительница женской линии рода – Софья Юрьевна Олелькович-Слуцкая, тем не менее княжество так же было изъято в казну, а сама княжна по малолетству взята на воспитание ко двору царя.
Однако, вопреки ожиданиям, широкой поддержки движение Острожского не получило. Даже среди магнатов не было единства. Так к мятежу не примкнули князья Вишневецкие на поддержку которых Острожский весьма расчитывал. Вишневецкие, владели огромными компактными массивами в среднем Поднепровье, в основном по реке Суле. Однако они всё же базировали свою мощь на ещё мало освоенных землях, где сельское хозяйство только становился на ноги, в отличие от Острожского, опиравшегося на давно колонизированные земли Волыни, находившиеся к тому довольно далеко от сферы постоянных нападений крымских татар. Что вынуждало их сохранять лояльность царю и воздерживаться от выступлений против него. Поэтому, вместо соединения с мятежниками Вишневецкие заняли непримиримую к ним позицию и, собрав собственную частную 7- тыс. армию, удержали Левобережную Малороссию за Дмитрием. Кроме того, против Острожского выступил и его личный враг князь Збаражский, тем самым внеся раскол в ряды волынской аристократии. В результате чего другие знатные семьи, такие как Чарторыйские или Сангушко, так же не стали примыкать к мятежу. Из крупных магнатов Острожского поддержал только Берестейский (Бресткий) воевода Огинский, собравший под своими знаменами около 6 тыс. человек. Тем не менее мятеж продолжал разрастаться. В начале 1598 года численность польских конфедератов насчитывала уже около 10 тыс. чел. А их расположение на юге Польши у Жешува и Тарнува являлось стеснительным для королевской армии, вынужденной действовать с оглядкой на турок. В феврале 1598 года Симеон Бекбулатович разбил скопища конфедератов у Тарнува, вынудив бежать их за Дунаец. Тем временем в Москве происходили не менее судьбоносные события. 6 января 1598 года скончался бездетный Государь и Великий князь Московский Фёдор Иоаннович. Прибывший незадолго до этого в Москву царь Дмитрий теперь становился единоличным правителем Российского государства. Первым делом он устроил разбор Думе, большую часть которой включил в состав Государственного совета, тем самым вновь объединив управление страной в одних руках. Другая, меньшая часть Думы подверглась опалам, лишению чинов и высылке из столицы. Совершенно по особому сложилась судьба Бориса Годунова бывшего при Фёдоре практическим правителем Великого княжества Московского. Первоначально казалось что ему пришел конец. По приказу царя он был смещен с должности конюшенного, а сам этот чин вновь упразднен. Против него началось следственное дело, очень скоро собравшее материал по поводу его злоупотреблений, особенно по поводу самовольного захвата им в свою собственность государевых земель. Но мятеж в Польше и ряде Западно-Русских земель вынудил Дмитрия смягчить позицию. Годунов был вынужден вернуть в казну незаконно занятые им земли, выплатить крупный денежный штраф, после чего был оставлен в составе правительства в качестве главы Сибирского приказа. Остальные члены семьи Годуновых хотя и были несколько понижены в иерархической лестнице, но сохранили свое положение. А на юго-западе русские оправившись от первой растерянности перешли в наступление. Командующий Крымской армией Иван Бутурлин, оставив крупные заслоны на случай прорыва татар из Крыма в начале 1598 года начал разворачивать свою армию против Острожского. Весной, не дожидаясь окончательного сбора армии, и имея в наличии 15 тыс. казаков и 4 тыс. поместной конницы он двинулся в сторону Белой Церкви, которая принадлежа Острожскому служила ему главным опорным пунктом в этом регионе. Иван Острожский, сын Константина Острожского узнав об этом, собрал 10-тыс. войско и двинулся на встречу русским войскам предполагая разбить Бутурлина до того, как он соберет свои основные силы. 15 мая 1598 года силы противников сошлись под Корсунем. Отряд русской конницы атаковал левое крыло боевого порядка сил Острожского. Завязался бой. Несколько раз мятежники осуществляли вылазки из обоза и под натиском конницы отступали обратно. К вечеру Бутурлин расположил свои войска полумесяцем на высотах, показывая, что собирается атаковать противника всеми силами. Одновременно в тыл ему командующий направил сильный отряд (6 тыс. человек) под начальством казачьего полковника Северина Наливайко, которому было приказано занять березовую рощу в урочище Кривая Балка, устроить в лесу засеки, перекопать дорогу глубоким и длинным рвом по узкому оврагу, на противоположном краю оврага расположить артиллерию и устроить засаду по обеим сторонам лесной дороги. В течение ночи Северин Наливайко выполнил свою задачу.
Разногласия среди войск мятежников усилились. На собранном военном совете одни требовали как можно быстрее отступать, другие говорили, что следует выйти в поле и атаковать русских всеми силами. В конце концов Иван Острожский приказал приготовиться к отступлению. Разногласия высших военачальников оказывали на рядовую шляхту деморализующее влияние. Отсутствие единого мнения способствовало возникновению разрозненных действий. 16 мая еще до наступления рассвета войско мятежников свернулось в походную колонну и двинулось в направлении Богуслава. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок. В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон — пехота, арьергард составлял конный отряд. За походной колонной мятежников в небольшом удалении двигались казаки и русская конница, не беспокоя противника. Марш и постоянное ожидание нападения казаков физически и морально изнуряли отступавших. В такой обстановке они прошли около 10 верст. Когда Бутурлин убедился, что враг достаточно уже измотан, он приказал начать непрерывные нападения на противника. Казаки стремительно бросались на обоз, давали залп из пищалей и затем отступали на небольшое расстояние. Такие атаки они повторяли многократно. В этой обстановке войско Острожского прошло еще 5 верст. Отступавшей колонне предстояло пройти через лес. Приходилось перестраивать походный порядок, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказав начать общую атаку с тыла и флангов. В лесу оказались завалы из срубленных деревьев. Поэтому походная колонна двигалась очень медленно, а атаки ее с тыла уже посеяли панику. Многие оставили походную колонну и попытались вырваться самостоятельно, но в большинстве своем погибли. При выходе из леса дорога круто спускалась в лощину, а затем поднималась в гору. Отряд Наливайко по дну лощины выкопал длинный и глубокий ров, который нельзя было объехать. На противоположном высоком краю лощины была установлена артиллерийская батарея. В походной колонне мятежников позади идущие возы подталкивали передние, которые устремились с горы вниз. Ни возы, ни пушки невозможно было остановить, и все они стремительно спускались в ров и перевёртывались. Русские пушки открыли огонь, нанося противнику большие потери. В четвертом часу утра разгром войска мятежников был завершен. В руки русских попали богатые трофеи и — что было особенно ценно — артиллерия. Иван Острожский оказался в плену. Разгром войска его сына под Корсунем заставил Константина Острожского отказаться от дальнейшей борьбы и сдаться на милость царя. Впрочем, наказание ему было довольно мягким. По нему князь Острожский обязывался признавать все законы и уставы Российского государства и государевы указы, добровольно сложить с себя должности волынского предводителя дворянства (киевского воеводства он был лишен указом царя), отписать в казну треть своих городов, местечек и деревень и выплатить крупный денежный штраф. Капитуляция Острожского открыла русскому войску путь в Польшу и Бутурлин в начале июля занял Львов, и подошел к Замостью, где были сосредоточены крупные силы мятежников. Но не приняв боя те покинули крепость, которая сдалась русским без боя. Казалось восстанию наступает конец. Но в это же время очаг партизанщины разгорелся в люблинском районе, где действовал Замойский с 5000 отрядом, имея противниками 3000 гусар Константина Вишневецкого и 500 стрельцов. Сам Бутурлин после взятия Замостья двинулся в сторону Берестья, где 13-го сентября наголову разбил коронного гетмана у Кобрина. Восстание в Литве было подавлено.
Тем не менее в Польше волнения продолжался. В ноябре 1598 года отряд Замойского попытался пробраться в Белоруссию, в надежде вновь зажечь там пламя мятежа. Но Вишневецкий преградил ему путь на Берестье, а Бутурлин, настигнув его банду у Влодавы, разгромил ее. Не смотря на это положение в Польше продолжало оставаться нестабильным. В 1599 году конфедератов считалось до 12000. Кампания 1599 года открылась наступлением конфедератов на Галицию. Слабые отряды Бутурлина, разбросанные от Вислы до Львова, не могли оказать должного сопротивления, и конфедераты в короткое время овладели Краковом и другими важными пунктами. Однако анархизм поляков не замедлил сказаться и здесь: между вождями их возникли раздоры. Тем временем Бутурлин двинулся со своим отрядом из Люблина и наголову разбил мятежников под Ландскроной. Затем он обратился на Замойского, снова пытавшегося пробраться в Белоруссию, разбил его у Замостья и отбросил его в Галицию. Этими двумя боями Польша, за исключением краковского района, была совершенно очищена от конфедератов. Оставался лишь краковский очаг конфедерации. Здесь конфедератам удалось овладеть в январе 1599 года краковским замком, но уже 25-го января под Краков прибыл князь Андрей Телятевский и осадил замок. Все усилия поляков заставить Телятевского снять осаду оказались тщетными. Попытки деблокады замка вождями конфедерации тоже не увенчались успехом: они не скоординировать свои действия и были разбиты порознь. 12-го апреля Краковский замок сдался и война против польской конфедерации окончилась. Движение это, будучи в конце концов ''панской'' затеей и лишенное сколько-нибудь популярных вождей — отклика в массах польского народа не встретило. Разгром мятежа в Польше имел для страны немаловажные последствия. Прибывший в Краков Дмитрий был настроен самым решительным образом. По его приказу все не сдавшиеся мятежники безжалостно уничтожались. Их имения изымались в казну, а члены семей лишались шляхетского достоинства. Все члены Сената поддерживающие мятеж были казнены на главной городской площади Кракова. Сама Польша царским указом лишалась своей самостоятельности и вливалась в состав Российского государства. Все ее особые юридические уложения (вроде Радомской конституции) отменялись. Особенно свирепой была расправа со шляхтой. Учитывая тот факт что основу вооруженных сил мятежников составили безземельные шляхтичи, царь издал распоряжение, по которому все рыцарство не имеющее собственных поместий лишалось своего шляхетского достоинства, сохранить которое оно могло лишь записавшись на государеву службу в рейтары или гусары (где они были обязаны служить только за жалование, и только после 10 лет ''беспорочной службы'' им полагался собственный земельный надел). Впрочем репрессии коснулись не только шляхты. Во время мятежа были волнения и в Гданьске, где многие купцы были недовольны установлением государственной торговой монополии. Правда до прямого мятежа дело не дошло – наличие поблизости русского флота заставило гданьских купцов сохранять осторожность, но многие из них оказывали серьезную финансовую поддержку восставшим и, после подавления мятежа, этот факт вскрылся вызвав ответные меры русского правительства. По приказу царя все уличенные в спонсировании мятежников гданьские финансисты были казнены, а их имущество конфисковано. Наведя таким образом порядок в своих западных владениях Дмитрий наконец-то смог вновь повернуть свой взгляд на юг, где все это время события шли своим чередом. 28 марта 1598 года императорским войскам под командованием Миклоша Палфи и Адольфа Шварценберга удалось овладеть Дьером, захваченным турками 27 сентября 1594 года. Затем Палфи взял Тату, Веспрем и Палоту. А в октябре-ноябре 1598 года императорские войска даже занимали Пешт.
Осенью того же года в Тырново и некоторых других болгарских городах вспыхнуло антитурецкое восстание, помощь которому обещали Михай Витязул и император Рудольф II. Но успеха это выступление не имело. Михай действительно форсировал Дунай, но серьезной поддержки оказать не смог. А император так вообще не прислал обещанного 6-тысячного отряда имперской армии. Благодаря чему турки быстро подавили этот мятеж, а свыше 15 тыс. болгар были вынуждены бежать в Валахию. Но не успели турки подавить волнения в Болгарии, как у них запылали мятежи в других местах. Начиная с 1588 года Анатолия стала ареной многочисленных восстаний. С 1595 года началось мощное, преимущественно крестьянское движение, которое получило название ''джелялийской смуты''. Самое активное участие в нем приняли левенды. Восстания охватили большую часть Малой Азии вплоть до Бурсы на западе. В 1596 году к низам присоединилось значительное число тимариотом (турецких служилых дворян) со своими людьми во главе с Абдул-Халимом, еще известным под своим прозвищем Кара Языджи (''Черный писарь''). Восставшие тимариоты принадлежали к числу недовольных центральной властью, которая отобрала у них лены за уклонение от выполнения воинских обязанностей во время длительной войны с Австрией, когда часть тимариотов просто не прибыло к месту сбора, а другая дезертировала с поля боя вместе со своими воинами. Восстание во главе с Абдул-Халимом быстро распространялось и охватывало все новые районы. В октябре 1599 года Абдул-Халим имея уже 70-тыс. армию занял Урфу. Здесь он объявил, что к нему во сне будто бы явился пророк и известил о том, что ''правосудие и государство'' принадлежать Абдул-Халиму. Мустафа Селяники писал, что после этого Абдул-Халим стал рассылать во все концы империи османов свои указы, снабженные тугрой со словами "Халим-шах Победоносный". В рядах повстанцев объединились весьма различные в социальном отношении силы. Основное ядро войска Абдул-Халима составляли крестьяне — чифтбозаны, но среди мятежников было и много лишенных владений тимариотов и займов (держателей зеаметов). В рядах повстанцев было также немало дезертиров из султанской армии, действовавшей против австрийцев и русских. Многие мелкие тимариоты примкнули к восставшим, будучи недовольны налоговой или финансовой политикой Высокой Порты. К Абдул-Халиму присоединились и некоторые бейлербеи и санджак-беи, по разным причинам недовольные центральной властью. В частности, к нему примкнул бывший санджак-бей Амасьи Хуссейн-паша, который взбунтовался против центральных властей весной 1599 году; он привел 8 тыс. воинов. В лагере повстанцев оказались даже три брата крымского хана, не поладившие с правителем Крыма и укрывшиеся от него в Анатолии. Абдул-Халим получил также поддержку ряда курдских и туркменских кочевых племен Анатолии, вожди которых были в тот момент недовольны попытками Высокой Порты установить более строгий контроль над кочевниками. Султан направил против бунтовщиков армию под командованием одного из высших сановников империи - Мехмед-паши. Началась планомерная зачистка Малой Азии. Первоначально Мехмед-паша расправился с неорганизованными в крупные части повстанцами западной Анатолии. Пирамидами из отрубленных голов был отмечен путь карательных войск летом и осенью 1598 года. К зиме 1599 года Мехмед-паша продвинулся до Кайсери и Сиваса, разгромив наиболее крупные повстанческие отряды и нанеся под Сивасом поражение войскам Абдул-Халима. Но успех был непрочным - жестокости только увеличивали ненависть доведенного до отчаяния населения, а повстанческие отряды укрывались в горах и продолжали партизанские действия. В феврале 1599 Мехмед-паша в решающем сражении разбивает Абдул-Халима. При поддержке войск, находившихся в распоряжении бейлербеев Халеба и Дамаска, а также отрядов некоторых курдских беев Мехмед-паша осадил Урфу. Осада длилась 73 дня. Войско Мехмед-паши усиленно обстреливало крепость из пушек, несколько раз неудачно штурмовало ее стены, неся огромные потери. Положение осажденных становилось критическим, боеприпасы были на исходе. Когда у них кончились запасы свинца, Абдул-Халим приказал использовать для отливки пуль медные монеты. В конце апреля 1599 года Мехмед-паша предложил Абдул-Халиму выдать на суд султана Хуссейн-пашу, а самому прекратить борьбу против правительства в обмен на управление санджаком Амасья. Абдул-Халим согласился. Он велел связать Хусейн-пашу, спустить его с крепостной стены и передать его воинам Мехмед-паши. В столице империи происшедшее было расценено как ликвидация мятежа. Абдул-Халим с войском покинул Урфу и направился в пожалованные ему владения, а Хуссейн-пашу позднее доставили в Стамбул, где он был казнен как изменник и зачинщик мятежа. Но прибыв в Амасью, Абдул-Халим, вместо того чтобы смириться, продолжал выказывать неповиновение султану и Порте. Тогда войска Мехмед-паши сделали попытку ликвидировать отряды Абдул-Халима. Одна из кровопролитных схваток произошла в горах неподалеку от Сиваса. Положение Абдул-Халима было весьма трудным, но ему на помощь пришла суровая зима, приостановившая военные действия.
Положение Крымского ханства было не лучше. Походы Бутурлина с его политикой ''выжженной земли'' дали результат – большая часть полуострова была разорена, что вызвало среди татар сильный голод и эпидемии. Русские воска крепко засели на Перекопе, а также на Кубани, где они занимали Таманский п-ов и ряд укреплений на реках Кубань, Кирпили и Бейсуг. Главные силы Кубанского корпуса базировались в Копыле откуда Бельский руководил действиями против татар. Но начавшейся в Польше и Западно-Русских землях мятеж вдохновил местных ногайцев на наступательные действия. В конце июля 1598 года на реке Большая Ея около 10 тысяч ногайцев напали на небольшой русский форпост, охраняемый сотней стрельцов, которые все погибли после упорного сопротивления. Но задержка ногайцев позволила посланному русскому подкреплению настигнуть нападавших при отходе. Почти полдня продолжалось сражение. Ногайцы были разбиты и бежали. В это же время другой крупный отряд ногайцев подступил е Ейскому укреплению и в течении трех дней пытался взять его, но потеряв до 400 человек убитыми и более 200 взятых в плен, вынужден был отступить. Однако это было лишь началом задуманного ногайцами крупного наступления на русских. Султаны орд договорились, что часть ногайских сил произведет опустошительный набег на донские селения, для того чтобы отвлечь внимание и силы донских казаков, а другая нападет на русские сторожевые отряды и, истребив их, откроет путь сосредоточенным в Анапе и Суджук-Кале (совр. Новороссийск) турецким войскам. Но этот план не удался. В то время, когда ногайцы быстро двигались к Дону, оттуда по требованию Б. Я. Бельского шли на Кубань три казачьих полка, встреча с которыми была для ногайцев неприятной неожиданностью. Внезапным ударом, 10 августа 1598 года казаки опрокинули орду и преследовали ее до позднего вечера. Попытка другой части ногайцев захватить русские посты также не увенчалась успехом, им удалось лишь разорить становища тех ногайцев, которые выступали на стороне русских. Вскоре большой отряд ногайцев вновь атаковал Ейское укрепление. Нападение было отбито со значительными потерями с обеих сторон. Однако ногайцы продолжали беспокоить русские посты, нападая на них и уводя пленных, за которых потом требовали большой выкуп. Создавшаяся ситуация вынуждала русское командование ускорить решение ногайского вопроса. На рассвете 1 сентября русские напали на ногайские стойбища около Малой Еи. Бой продолжался до полудня, пока в радиусе 30 верст не были уничтожены все ногайцы. После чего подобные ''зачистки'' последовали и в ряде других мест. Встревоженные этим ногайцы решили уйти в Закубанье, где некоторые черкесские князья обещали им защиту и помощь. Получив известие о готовящемся переходе ногайских орд через Кубань, командование русских войск решило настигнуть их прежде, чем они уйдут в горы и станут практически недосягаемыми. 1 октября 1598 года недалеко от устья р. Лабы войска Бельского атаковали ногайцев. Несколько часов длилось сражение, закончившееся полным поражением последних. Пленных не брали. Дело дошло до того, что специальный отряд русских войск даже вошел в реку и развернувшись в сторону отступавшего противника бился с ним по пояс в воде не давая ему переправиться на другой берег. Разгром ногайцев и полная очистка от них правобережья Кубани произвел сильное впечатление на население Северо-Западного Кавказа. Черкесские князья до этого поддерживающие ногайцев тут же прислали послов для заключения мира и дружбы с Россией. В этих условиях неудивительно, что Дмитрий вновь воспылал идеей нового крупномасштабного наступления на Османскую империю, тем более что в июне 1599 года императорские войска достигли новых успехов – отряды гайдуков Миклоша Палфи совершили поход до Тольны, захватив турецкие суда с продовольствием. Гайдуки взяли Вальпо и сожгли часть моста в Эсеке. Кроме того массовые конфискации в Польше заметно пополнили изрядно опустевшую русскую казну, дав царю необходимые средства для дальнейшего ведения войны. Но задуманное на 1600 год наступление на Османскую империю так и не было осуществлено из-за событий в Дунайских княжествах. После неудачи Дунайского похода 1597 года валашский господарь Михай Витязул принял решение переориентироваться на императора Священной Римской империи Рудолфа II, которому 9 июня 1598 года принес вассальную присягу. В ответ император обещал оплачивать содержание Михаем 5-тысячного наемного войска. 6 октября 1598 года Михай заключил мирный договор с Высокой Портой. Чье внутреннее положение исключало ее активное вмешательство в дела земель лежащих севернее Дуная, где разворачивались серьезные события. Правящий в Трансильвании князь Сигизмунд Батори будучи зажат между турками и Габсбургами, которые стремились установить свой контроль над этими богатыми землями, после Керестешского поражения не видя возможности продолжения войны без помощи Габсбургов, 23 декабря 1597 года заключил с Рудольфом II Габсбургом соглашение о передаче ему Трансильвании в обмен на предоставление Сигизмунду Батори в качестве компенсации силезских герцогств Оппельн и Ратибор и 50 тыс. талеров ежегодной ''пенсии''.
Подавив сопротивление оппозиции, Сигизмунд 10 апреля 1598 года передал власть представителям Рудольфа. Однако последний не торопился как с присылкой помощи против турок - чье нападение угрожало стране, так и предоставлением Сигизмунду обещанной компенсации. Зато императорские наместники в Трансильвании охотно видели в ней новый источник дохода для императорской казны и себя лично, жадно начав выгребать из Трансильвании все что можно. Тогда 20 августа 1598 года Сигизмунд тайно вернулся, выгнав представителей императора. Защитники крепости Надьварад, выдержав в октябре-ноябре 1598 года осаду турок, избавили страну от их вторжения. Но оказавшись в полной изоляции и не чувствуя себя прочно на престоле он начал переговоры о союзе с Россией. 29 марта 1599 года Сигизмунд передал власть кардиналу Андрашу Батори, жившему до того в Польше, а сам удалился в Россию. Заняв престол Андраш немедленно начал переговоры с царем о переходе Трансильвании под русский протекторат. Узнав об этом Мизай Витязул по соглашению с императором Рудольфом вторгся в Трансильванию и 18 октября 1599 года он разбил у Шелимбора (Шеллемберке) трансильванское войско Андраша, который был убит секеями во время бегства. 1 ноября 1599 года Михай занял Дьюлафехервар и установил свою власть над страной в качестве советника и наместника императора. В начале мая 1600 года Михай начинает военные действия в отношении Молдавии, где правил русский ставленник Петр Водэ. Страна была подчинена за три недели. 27 мая 1600 года в Яссах Михай провозгласил себя в официальном документе "Господарем Валахии, Трансильвании и всей Земли Молдовы". Эти события заставили Дмитрия отказаться от идеи наступления в этом году и прекратить дальнейшее сосредоточение войск. Русским было вполне по силам вышвырнуть Михая Витязула из Молдавии, но поскольку тот выступал как представитель императора, то в Киеве предпочли занять выжидательную позицию – до урегулирования всех вопросов с Рудольфом II. Но долго ждать не пришлось. Трансильванская аристократия недовольная правлением Михая сумела убедить императора в том, что Михай намерен отложиться от Габсбургов и на основе Валахии, Трансильвании и Молдавии создать собственное государство. Встревоженный этим император приказал кашшскому ''капитану'' (главному коменданту) Георгию Басте отстранить Михая от власти. Опираясь на поддержку трансильванской знати Баста 18 сентября 1600 года разбил под Мирисло войско Михая, вынудив его отступить к Фэгэрашу. Воспользовавшись моментом, русские вступили в Молдавию, которую привели к присяге царю, и продолжили наступление на Валахию. Валашские бояре так же перешли на сторону русских и признали господарем Петра Водэ (которого русские посадили на валашский престол в качестве компенсации за отошедшее под прямую власть русского царя Молдавское княжество). Это определило печальный для Михая исход двух сражений с русскими и мятежными боярами. Лишившись всех своих владений Михай уехал в Прагу, где смог оправдаться перед императором Рудольфом. Чему в немалой степени способствовал тот факт, что после изгнания Михая трансильванские дворяне опять избрали 4 февраля 1601 года князем Сигизмунда Батори, занявший враждебную позицию по отношению к Габсбургам и изгнавший генерала Басту. Эти события заставили Рудольфа пойти на сотрудничество с Михаем в целях подчинения Сигизмунда. Получив войско наемников и корпус генерала Басты, Михай вступил в Трансильванию. В это время бояре Бузеску, верные господарю, изгнали из страны Петра Водэ. 3 августа 1601 года у Гуруслава Сигизмунд Батори был разбит. Но воспользоваться плодами победы Михай Витязул так и не смог. Недолюбливавший Михая генерал Баста, вероятно заручившейся согласием императора, организовал заговор против Михая, в результате которого тот и был убит 19 августа 1601 года в лагере недалеко от Турды. После этого Сигизмунд Батори последний раз вернулся в Трансильванию (11 сентября 1601 года). А в самой России властям пришлось столкнуться с еще иной проблемой. Летом 1601 года на всем востоке Европы зарядили холодные дожди. Уже в начале сентября выпал снег, и крестьяне смогли собрать лишь малую часть урожая – а то, что собрали, – это была ''зяблая'', недозревшая рожь. В принципе, само по себе это не было особенно страшным событием - у крестьян были запасы хлеба, один неурожай не смог бы вызвать голод. В реальной истории главной причиной голода 1601-1603 гг. стал не сколько неурожай, сколько то, что введенное из-за массовой убыли населения во время Ливонской войны крепостное право позволило помещикам увеличивать повинности и оброки крестьян, а из-за разорения в той же Ливонской войне мелкие и средние помещики были вынуждены отнимать у крестьян весь прибавочный продукт, не оставляя им никаких запасов. Но в этой, альтернативно реальности, повинности крестьян по прежнему строго регламентированы. Благодаря чему, когда следующей весной неожиданно грянувший мороз погубил посевы озимых и нужно было пересевать поля у крестьян, в отличие от реальной истории, оказались запасы семенного зерна, и им не пришлось производить пересев незрелыми, ''зяблыми'' семенами, благодаря чему был получен хороший урожай, не позволивший возникшей нехватке хлеба перерасти в голод.
Тем не менее, возникшие внутренние трудности вынудили Дмитрия временно отказаться от активных боевых действий против Османской империи, перейдя к оборонительной тактике. Правда нельзя сказать, что русские проявляли пассивность. Скорее их тактику можно было назвать активной обороной. Как раз на эти годы приходится всплеск казачьих набегов на территорию Турции и Крыма. Стаи казачьих ''чаек'' опустошающим вихрем проносились вдоль Черноморского побережья, грабя как турецкие торговые суда, так и небольшие прибрежные селения. Как писал европейский наблюдатель, активные морские операции казаков Черное море и Дунай оказались закрыты для торговли, а на средиземном море хозяйничали венецианские и испанские галеры и ''не было никакого подвоза продовольствия по морю'', то крайне осложнилось продовольственное положение Стамбула: ''Хлеб был настолько дорог, что люди погибали от голода...'' Ему вторил турецкий путешественник, который путешествуя от Синопа к Самсуну и прибыв к устью реки Кызыл-Ирмак, отметил, что там ''нет поблизости села, которое было бы возделано, из-за страха перед казаками''. Так же, по его словам, крымские татары открыто говорили ему: ''Избавте Крым от мучений, [претерпеваемых ими] от казаков. И тогда мы заставим поток сала вновь течь через Черное море [прямо] в ваш Стамбул. И каждый год мы станем отправлять несколько сотен тысяч баранов, а также сало на кухню цезаря-падишаха''. Дело доходило до того, что из-за активных действий казаков крымский хан иногда не мог переправить в Стамбул регулярные подношения султану, великому везирю и другим высшим сановникам государства. Как писал хан великому везирю: ''В соответствии с обычаями мы приготовили вам наши подарки и подношения, но между тем чайки казаков из Озю появились и проникли в гавань вплоть до пристаней. Мы сообщили вам через вашего слугу, что нас охватили страх и растерянность и что мы попросили прислать, по крайней мере, одну или две галеры, которых хватило бы, чтобы обеспечить перевозку подарков''. В 1601 году крупная казачья флотилия пристала к берегу между Саркерманом (Херсонес), между Козловом и Балаклавой, и ''почали воевать крымские улусы, отходя от моря верст по десяти и по пятнадцати''. Одновременно с этим казаки осваивались на Кубани. Командующий русскими войсками на Западном Кавказе Богдан Бельский прекрасно понимал, что этот край не удержать одной военной силой. Что для этого нужно оседлое население способное пустить корни в этих землях и тем самым закрепить их за Россией. Но попытка поселить на Кубани переселенцев из Центральной России завершилась неудачно. Набранные по ''разнарядке'' и поселенные на правобережье Кубани 1237 крестьянских семей вскоре большей частью покинули край, не выдержав тяжелых условий проживания из-за постоянной угрозы набегов со стороны ногайцев и черкесов. Тогда Бельский обратил внимание на казаков. Еще до войны казаки создали довольно многочисленную войсковую общину по р. Ея, которая не только успешно отражала набеги, но и сама часто ''щипала'' неприятеля. Но ее сил было явно недостаточно для удержания всего края. И тогда Бельский провел набор на Дону добровольцев на переселение на кубанские земли, коих собралось до 9,5 тыс. человек (вкл. членов семей). Помимо этого, по предложению Бельского был произведен набор в Малороссии, где особое внимание было уделено 15-тысячному ''Низовому Днепровскому казачьему войску'' (Запорожской Сечи). Долгое время правительство мирилось с существованием в низовьях Днепра самостоятельной войсковой казачьей общины, не подчиняющейся центральным властям. Но после захвата Перекопа и Очакова запорожцы перестали играть роль необходимого буфера между Россией и татарами. Более того, их община, оказавшись в окружении русских крепостей становилась помехой на пути дальнейшего освоения русскими Северного Причерноморья. Но и разогнать запорожцев правительство не могло – война с турками продолжалась и полностью отказаться от услуг ''вольных'' казаков правительство не могло себе позволить. В принципе запорожцы были готовы поступиться своими вольностями в обмен на принятие их всех на службу, но в ответ требовали полного наделения их землей. Однако в Северном Причерноморье с этим была проблема – слишком много было претендентов на земли Югороссии – и шляхта (дворяне), рассчитывавшая на щедрые ''дачи'' от царя в тех местах, и крестьяне, которые не дожидаясь окончания войны мощным переселенческим потоком устремившиеся на юг, и ''служилые казаки'' численность которых достигала только в Малороссии 40 тыс. боеспособных мужчин. В этих условиях идея переселить запорожских казаков на Таманский п-ов быстро приобрела популярность. Таким образом, в конце XVI – начале XVII вв. началась регулируемая правительством военно-казачья колонизация с целью обороны новой русской территории и ее хозяйственного освоения. Прикубанье заселялось двумя основными группами переселенцев – запорожскими и донскими казаками. Первые заселили северо-западную часть Кубани, вторые – ее северо-восточную и отчасти юго-восточную части.
Между тем Дмитрий готовил новую военную кампанию против турок. Политическая обстановка этому благоприятствовала. Весной и летом 1600 года Абдул-Халим и его брат Дели Хасан энергично готовились к новому выступлению против султанского правительства. Им удалось собрать более 20 тыс. человек. В сентябре Абдул-Халим в сражении, состоявшемся неподалеку от города Кайсери, разгромил направленное против него войско под командованием султанского везира Хаджи Ибрагим-паши. Султанское войско потеряло 12 тыс. человек убитыми. В руки Абдул-Халима попала богатая добыча, в том числе военное снаряжение. После этой победы повстанцы стали хозяевами положения на значительной части земель Центральной Анатолии. Около года после этих событий Абдул-Халим вел себя как независимый правитель. Из числа своих приближенных он назначил великого везира и даже шейх-уль-ислама, изгнал султанских чиновников и заменил их своими ставленниками, стал собирать налоги с населения, а порой и освобождать от уплаты налогов отличившихся в боях воинов. Так, Абдул-Халим выдал специальные грамоты об освобождении от всех налогов тем участникам битвы при Кайсери, которые проявили особенную храбрость. Но содержание собственного войска Абдуле-Халиму требовало немалых средств, а потому вождь повстанцев не только не освобождал крестьян от уплаты обычных налогов, но и сам прибегал к чрезвычайным сборам на нужды армии. В тот период, когда Абдул-Халим контролировал значительную территорию в Центральной Анатолии, к нему присоединилось немало местных феодалов, в том числе ряд султанских санджак-беев, которые желали таким способом сохранить свои владения или должности. Сближение Абдул-Халима с этой группой участников восстания привело к постепенному возрастанию противоречий между ним и основной массой повстанцев — крестьянами, которые не могли не роптать, видя, как их предводитель окружает себя разного рода сановными людьми и распределяет между ними выгодные посты и должности. Все это скоро сказалось на боеспособности и стойкости армии Абдул-Халима. Между тем султанское правительство тщательно готовило карательную экспедицию против повстанцев. Ее возглавил багдадский бейлербей Хасан-паша. В район Диярбакыра к началу 1601 года были стянуты войска из Багдада, Халеба, Дамаска и ряда других городов, входивших в состав арабских провинций империи. 15 августа 1601 года в долине Эльбистан к северу от Мараша произошло кровопролитное сражение между войском Абдул-Халима, насчитывавшим 30 тыс. воинов, и армией Хасан-паши. Повстанцы потерпели поражение, потеряв, по данным разных источников, от 10 тыс. до 20 тыс. убитыми. Раненный в сражении, Абдул-Халим с небольшим отрядом укрылся в горном районе между Токатом и Трабзоном. Здесь он и умер зимой 1602 года. Но смерть вождя не прервала борьбу повстанцев с правительством. Своим новым руководителем они избрали брата Абдул-Халима — Дели Хасана. Ему удалось собрать новое войско из крестьян Центральной и Северной Анатолии. Во главе 20-тысячного войска Дели Хасан весной 1602 года вступил в бой с армией Хасан-паши и нанес ей серьезное поражение. Бейлербею пришлось искать убежище в Токате. Однако повстанцы вскоре овладели Токатом, захватили казну Хасан-паши, а его самого убили. Отобранные у бейлербея богатства позволили Дели Хасану умножить ряды своих воинов и улучшить их снаряжение и вооружение. Затем Дели Хасан повернул свою теперь уже 30-тысячную армию на запад. В декабре 1602 года он некоторое время осаждал Кютахью. Дела складывались удачно для повстанцев, но суровая зима вынудила Дели Хасана прервать осаду и отвести войско на зимовку в район Карахисара. В очередной раз кардинально изменилась ситуация и в Трансильвании. К этому времени сумела организовать свое войско антигабсбургская, протурецкая группа трансильванской знати. Её возглавил магнат Мозеш Секей, происходящий из знатной секейской семьи. 2 июля 1602 года он потерпел поражение от императорских войск при Тевише (Тейюше). 26 июля Сигизмунд Батори, передав власть Басте как представителю Габсбургов, окончательно покинул Трансильванию. В Венгрии 5 октября 1602 года императорские войска заняли Пешт и взяли в осаду Буду. Успешно шли дела и у испанцев. Алжирцы из-за внутренней розни между различными группировками (алжирские паши и раисы – собственно пираты, янычарский корпус, алжирский бейлербей со своей гвардией, кабилы – чернокожие мусульмане и пр.) не смогли создать единый фронт борьбы с испанскими вооруженными силами, которые пользуясь этим успешно продолжали захваты в Алжире. К 1602 году в руках христиан находились все прибрежные алжирские города и крепости и испанская армия медленно, но верно начинала продвигаться во внутренние районы Берберии. Одновременно с этим активизировался на востоке от Османской империи и персидский шах Аббас I, который наведя жесткой рукой порядок в своей стране наконец-то смог обратить свое внимание на запад, где планировал отвоевать у турок потерянные Ираном в 1590 году земли. В предверии свое войны с османами Аббас I развернул активнейшие дипломатические усилия по воссозданию антитурецкой коалиции, с целью совместного наступления Персии, России, Священной Римской империи, Испании и Венеции на Османскую империю.
после чего предприняли попытку захвата построенную турками в 1573 году (после потери Азова) в устье реки Кубани крепости Аджи.
Так тогда вроде Кубань впадала в Черное море, но где-то в 19 веке казаки решили направить ее в Азовское море. Копали новое руслоего долго, лет 20. И чего, спрашивается, пошли сразу к нему, не к Тамани? Тем более цель похода - десант на Керчь?
Аджи строилась как крепость "запирающая" Керченский пролив.
А зачем, на тот момент, русским Керченский пролив? Вы поправьте, если я ошибаюсь, но по-моему, русским надо было, опять-таки на тот момент, взять Тамань и с помощью Азовской флотилии переправиться на крымский полуостров, где следовало взять Керчь. Если так, то причем здесь крепость стоящая от места основных действий в 50 км? Да и к тому же - идти на Анджу, оставляя в тылу Тамань с гарнизоном, который (ИМХО) мош получить помощь и Крыма, разумно ли это?
Изменил эпизод захвата русскими Таманского п-ва. Теперь он будет таким: Боевые действия открыла Азовская армия. 17 мая Б. Я. Бельский вышел из Азова и двинулся на юг. 26 мая была разорена ставка нур-эд-дина Девлет-Гирея город Копыл (совр. Славянск-на-Кубани). В победной реляции Б. Я. Бельский сообщил, что было побито 11 460 татар. Неприятеля преследовали вдоль по течению Кубани на протяжении 100 верст, более 6 тыс. татар утонуло в реке. 6 июня 1595 года русские разбили войско Девлет-Гирея из 7 тыс. татар, после чего повернули на запад, в сторону Таманского п-ова. Серьезного сопротивления там от турок не ожидали. Хотя Османская империя и имела в тех местах несколько крепостей, но они не имели сильных укреплений, а численность их гарнизонов была мизерной. 12 июня 1595 года русские войска заняли селение Темрюк, после чего двинулись к Тамани, небольшой турецкий гарнизон которой не принимая боя покинул крепость и ушел в Суджук-Кале (совр. Новороссийск). Примеру таманского гарнизона последовали гарнизоны и других турецких крепостей – Ачи и Аджи, тем сдав русским почти весь Таманский п-ов. В руках турок оставались лишь лежащие к югу от р. Кубань крепости Суджук-Кале и Анапа. Подобно и остальным турецким крепостям на Таманском п-ве они на тот момент не представляли из себя серьезные оборонительные системы и Бельский вполне мог бы одним ударом захватить их. Но на русскую армию обрушилось иное бедствие. Половина ее состава (пехота и поместная конница) были набраны в центральных областях России и оказавшись на юге они сильно страдали от непривычной жары. Положение ухудшало то, что захваченный в таманских селениях хлеб был ''белый'', пшеничный. В то время как выходцы из Великороссии были привычны к ''черному'', ржаному хлебу и от смены рациона многие заболели. Кроме этого Бельскому надо было думать не только о дальнейшем наступлении, но и об удержании уже захваченного. Укрепившаяся на Таманском п-ве русская армия подвергалась постоянным атакам ногайцев и черкесов для успешной обороны от которых была создана непрерывная цепочка укреплений, потребовавшая отвлечения большей части имевшихся в наличие сил. 22-23 июня в Керченский пролив около сотни турецких галер во главе с самим капудан-пашой (главнокомандующим турецким флотом). Высадив подкрепления у Анапы и Суджук-Калн они попытались прорваться в Азовское море где, в случае успеха, могли бы прервать проходящее в основном по морю сообщение расположенной на Тамани русской армии с Азовом. Но русский флот расположился в самом узком месте пролива, благодаря чему турки не смогли реализовать имевшееся у них численное превосходство. После ''ленивой баталии'', которая свелась к короткой перестрелке, турецкий флот удалился, так и не выполнив поставленной задачи. Но само описание осады Аджи я не выбрасываю. Впереди еще новый Дунайский поход, турецких крепостей немало...
Однако при подготовки наступления Дмитрий столкнулся с весьма важной проблемой – необходимости изыскать средства на финансирование очередной военной кампании. Идущая с 1595 года война весьма негативно сказалась на государственных финансах. И хотя относительно мирные 1600 – 1602 гг. удавалось сводить концы с концами, но с началом подготовки к новой кампании стало ясно, что средств на нее в государственной казне не хватает и все традиционные источники их пополнения уже давно исчерпаны. Доходы казны поступали из трех источников: налоги – прямые и косвенные, доходы казны от перечеканки монеты и казенная промышленность и торговля. Прямые налоги с тяглого населения занимали среди них основное место. Еще в начале войны нуждаясь в увеличении поступления ''данных и оброчных денег'' Государственный совет принял для пополнения казны ряд мер и общих и чрезвычайных. Прежде всего в большинство городов были разосланы специальные сборщики, чтобы выяснить оклады и собрать все, что можно. Но этого оказалось недостаточно и правительство встало на путь чрезвычайных мер. Постановлением Земского Собора оно ввело особый налог, получивший название пятины (''пятой деньги''), сбор, равный 1/5 движимого имущества и доходов налогоплательщика. Этот сбор лег главной своей тяжестью на торговое и посадское население и черносошных крестьян. Первый раз пятина была назначена в апреле 1594 года и до 1600 года было проведено всего два чрезвычайных сбора которые дали возможность правительству разрешить свои финансовые затруднения возникшие вследствии резкого роста военных расходов. Одновременно со сбором пятины правительство царя Дмитрия ввело новые налоги. Прежде всего были значительно повышены ямские деньги. В 1594 году со всех земель, кроме дворовых и черных, население которых отбывало ямскую гоньбу в натуре, был назначен новый платеж ямских денег, который равнялся 550 руб. с сохи. Вторым чрезвычайным налогом, введенным со второй половины 90-х гг. XVI века, было назначение сбора хлебных запасов на жалование служилым людям. В отличие от ямских денег хлебные запасы взимались со всех категорий земель без всякого изъятия. Но оклад был различен. Первоначальный оклад, назначенный в январе 1594 года, равнялся 100 четвертям хлеба с сохи (четверть - 6 пудов ржи). Некоторым категориям плательщиков разрешалось платить этот сбор деньгами, другие были обязаны поставлять хлеб в натуре. Поморье с первого же года стала платить деньгами, другие регионы, особенно в первое время, вносили натурой, затем допускались денежные платежи и с них. Посады, как правило, платили деньгами, причем сумма денежного платежа не была постоянной, она колебалась в пределах от 24 коп. до 1 руб. 40 коп. за четверть хлеба. Был так же повышен до 700 юфтей (юфть – четверть ржи и четверть овса) оклад стрелецких денег. Исключением стало Поморье, где натуральный оклад стрелецких денег был меньшим – 350 юфтей. Более низкий оклад стрелецких денег для Поморья объясняется тем, что и без этого сбора на Поморье лежало много платежей. Данные и оброчные деньги с этого края взимались в большем размере, чем с остальных районов. Население Поморья отбывало ямскую повинность вы натуре, и, кроме того, восточная половина этого края поставляла хлебные запасы (в натуре или деньгами) на жалование сибирским служилым людям.
Основанием прямого обложения в Русском государстве являлось так называемое ''сошное письмо'', т. е. Перепись населения и его хозяйственных ресурсов с целью обложения налогами. В основе сошного письма лежала определенная фискальная единица ''соха'', содержащая в себе то или иное количество четвертей земли. Со второй половины XVI века ''большая московская соха'' содержала в себе 800 четвертей доброй земли в поле. Для земли среднего качества количество четвертей в сохе повышалось до 1000, для худой земли – до 1200. Такой размер соха имела на служилых землях, т. е. на вотчинных и поместных землях знати и дворянства. На церковных и монастырских землях в сохе считалось 600 четвертей доброй земли, 700 средней и 800 худой. На дворцовых и черных землях, т. е. на землях, заселенных дворцовыми и черносошными (государственными) крестьянами, соха содержала 500 четвертей доброй земли, 600 средней и 700 худой. В основе различных размеров сохи лежит разность служебных повинностей разных классов населения. Дворянские земли имели более легкое обложение, поскольку помимо выплаты налогов дворяне несли за свой счет обязательную государственную службу. В то же время как духовенство не служило лично, но было обязано выставлять воинов для государева войска. Крестьяне же считались чисто тяглым сословием, хотя среди них иногда и проводились наборы на государеву службу. Хотя при установлении сошного письма исходили прежде всего из расчета определенного количества четвертей земли, сошное обложение никогда не было чисто поземельным. Земледелие не являлось характерным для посада, хотя отдельные посадские люди и занимались сельским хозяйством. Поэтому при обложении посадов применялась так называемая ''подворная соха'', в которой считалось определенное количество посадских дворов. Если население занималось одновременно и сельским хозяйством и торговлей, допускалась комбинированная соха, включавшая в себя и землю и дворы. При установлении сошного оклада писцы обязаны были принимать во внимание качество земли (доброй, средней, худой или ''добре худой''), наличие разнообразных угодий (сенных покосов, лесов и пр.), общую большую или меньшую зажиточность населения, словом, самые различные условия, определявшие тяглоспособность населения. При определении оклада активную роль играли представители местного населения, с показаниями и настояниями которых писцы должны были считаться. Суммы платежей, падавших на соху, отличались большим разнообразием. На рубеже XVI-XVII вв. платежи, падавшие на соху, представляются в следующем виде (в средних цифрах): с сохи на вотчинных и поместных землях платилось 13 рублей 9 алтын 2 деньги; эта сумма складывалась из 42 алтын 4 денег, платимых за наместничьи кормы, 10 руб. ямских денег и 2 руб. полоняничных денег. Данных и оброчных денег вотчинные и поместные сохи не платили. Жившие на этих землях крестьяне вместо этого отбывали повинности – денежные и натуральные – в пользу своих владельцев. В дворцовых волостях и селах на соху приходилось, кроме натуральных взносов хлебом, переводимых иногда на деньги, от 33 до 70 руб. На черносошных землях на соху приходилось от 48 до 200 руб. В состав этих повинностей входили так называемые четвертные доходы (дань, замена наместничьего корма, городовые дела и пр.). Ямских денег черные волости не платили, така как отбывали ямскую повинность в натуре. Столь резкая разница в платежах между отдельными черносошными уездами объясняется наличием специальных повинностей, лежащих на отдельных уездах: поставка запасов на жалование сибирским служилым людям, тяжелая сибирская ямская гоньба и др. На посадские сохи приходилось от 30 до 58 руб. Иногда они совпадали черносошными. Оклады монастырских и церковных земель совпадали либо с вотчино-поместными, либо с черными в зависимости от района землевладения. Кроме того, были оброчные угодья, с которых взимался оброк в индивидуальном порядке: соляные варницы, кузницы, мельницы, солодовни, рыбные ловли, лавки и т. п. Иногда индивидуальным оброком облагались и сельскохозяйственные угодья – пашни и сенные покосы. В посадах и уездах, где были развиты торги и промыслы, эти индивидуальные оброчные сборы превышали, и порой очень значительно, те оклады данных и оброчных денег, какие платились по сошному письму.
Однако недород 1601-1602 гг. во многих областях и вызванное им снижение платежеспособности значительной части населения побудил правительство царя Дмитрия принять меры к приведению прямого обложения налогами в некоторое соответствие с платежными силами населения, которое настойчиво требовало дозора, т. е. проверки тяжести обложения. В ряд уездов правительство послало дозорщиков дабы на основе дозорных книг, составленных ими, внести поправки в сошные оклады. В дозорные (писцовые) книги заносились все населенные пункты того уезда, который подвергался описанию. В каждом населенном пункте перечислялись все дворы – жилые и пустые – с указанием их владельцев, ответственных за отбывание тягла, измерялись и описывались земли и другие угодья. Отдельно заносились лавки, кузницы, соляные варницы, солодовни, кожевенные избы (заводы), ткацкие мастерские, мельницы и т. д. И указывалось, сколько каждое из таких предприятий должно уплатить оброка. По посаду и по каждой из волостей уезда подводился итог. В конце книги давался общий итог по посаду и его уезду, и определялся сошный оклад, т. е. указывались количество сох, размер обложения на соху и общая сумма налога на основании принципов, означенных выше. Итог был неутешительным. Непосредственным следствием общего описания 1602 года явилось некоторое уменьшение сошных окладов (за счет областей пострадавших от недорода), что вынудило правительство обратиться к иным способам получения столь необходимых средств. Значительную часть бюджета Русского государства XVI – XVII вв. составляли косвенные налоги, среди них главным были таможенные пошлины. Как уже упоминалось, в организации сбора таможенной пошлины правительство предпочитало отдавать сбор таможенной пошлины ''на веру'', т. е. включало его в разряд служб, отбываемых тяглым населением в пользу государства. В крупных таможнях (например в Киеве, Москве, Колывани, Ругодиве, Риге), доставлявших значительные суммы таможенной пошлины, эти службы несли члены привилегированных торговых корпораций – гости и гостиной и суконной сотен торговые люди. Таможенные головы выбирались, как правило, из наиболее состоятельных слоев посадского населения и черносошных и дворцовых крестьян. Если голове не удавалось собрать сумму, назначенную по окладу, и представить удовлетворительные объяснения недобора, он был обязан покрыть этот недобор из своих собственных средств. В помощь голове избиралось несколько целовальников в зависимости от объема работы. Голов и целовальников выбирали на год, в течении которого они были обязаны ''безотступно быть у государева дела'' и ''за своими торгами и промыслами не ходить''. По окончании срока службы голова должен был представить отчет в соответствий приказ в форме таможенных книг. К началу XVII века возникла мысль о необходимости реорганизовать систему взимания косвенных налогов. Старая система взимания таможенных пошлин, унаследованная от периода раздробленности, была явно нетерпима в централизованном государстве с развитым торговым оборотом. По уставным таможенным грамотам, данным разным городам в период раздробленности, в XVI веке и в начале XVII века, существовало много мелких пошлин, встречавшихся на каждом шагу у торгового человека. Кроме основной таможенной пошлины с продаваемого и покупаемого товара, он был обязан платить ''отвоз'' – особую пошлину с местного товара, отправляемого на рынок другого города; с судов платилось ''посаженное'', с телег и саней – ''мытовое'' и ''полозовое'', с людей, сопровождавших товары и обслуживавших суда, - ''головщина''. Кроме того, в таможнях при взвешивании товаров и их записи в книги взималось много мелких сборов. Наконец, существовало неравенство в платеже пошлин местными и приезжими торговыми людьми т. п. Это многообразие и неравномерность взимания таможенных пошлин тормозили развитие торгового оборота и являлись препятствием на пути укрепления торговых связей. Складывание общероссийского рынка уже к концу XVI века привело к тому, что вопрос реформы таможенного обложения и отмены этих неудобств и стеснений в начале XVII века стал весьма остро. Вот почему в августе 1602 году торговые люди разных городов во главе с именитым человеком Андреем Семеновичем. Строгановым обратились к правительству с челобитной о том, чтобы ''В государстве Русском во всех городах и в пригородках и в уездах пожаловал бы Государь, велел имати со всяких наших товаров и со всего бы прямую пошлину – одну рублевую, везде ровну, с продажи, с той цены, по чему... где кто станет продавать, с вещих и не с вещих, с иногородцев и всяких чинов людей; а рознить пошлин во всем государстве, во всех городах по прежнему нигде ничего не велел бы государь''. При этом торговые люди не указывали размера этой пошлины, оставляя его на усмотрение царя.
Ответом на эту челобитную явился Таможенный устав 25 октября 1602 года. По новому уставу все мелкие таможенные сборы отменялись. Вводилась единая рублевая пошлина по 10 денег с рубля (5%), которую платил продавец. Покупатель, прибывший на рынок только с деньгами, являл эти деньги в таможне и платил с них пошлину – 5 денег с рубля (2,5%). Купив на эти деньги товар, он получал у таможенного головы выпись, что товар куплен на явленные деньги. При продаже этого товара в другом городе он представлял полученную выпись, и тогда рублёвая пошлина взималась с него как с продавца, в размере только 5 денег. В целом получалась та же сумма – 10 денег с рубля. Торговый человек, уезжавший из своего города для покупки товаров в уезд, где не было таможен, был обязан явиться перед отъездом к таможенному голове и уплатить рублевую пошлину по 10 денег с рубля. Более высокая ставка рублевой пошлины назначалась лишь с продажи соли. Продавец был обязан платить по 20 денег с рубля (10%), так как в эту сумму входили элементы промыслового налога – пудовой пошлины, отмененной уставом 1602 года. Казна, отказываясь от множества мелких пошлин, в конечном счете выигрывала от общего усиления торгового оборота. Но поскольку этот рост таможенных поступлений был делом хоть и близкой, но все же перспективы, а деньги казне требовались немедленно, то, в свою очередь купцы после введения нового Таможенного устава, с целью компенсации казне ее первичных убытков обязывались организовать сбор ''запросных денег'' – добровольных выплат (субсидий) в казну со стороны частных лиц, церкви и монастырей. До этого попытки правительства провести ''запросные сборы'' не увенчались успехом – крупные суммы собрать таким образом не удавалось. Положение изменилось после 1602 года. Городские купеческие корпорации по разнарядке, в зависимости от материального положения тех или иных своих участников, взимали с торговых людей ''подписку'' на безвозмездные займы правительству в течении четырех лет. Что дало казне весьма крупные ''разовые'' суммы, позволившие частично залатать прорехи в бюджете. Одновременно с этим по новому Торговому уставу торговля иностранцами облагалась повышенными пошлинами. Тем самым русское правительство осуществляло две важные задачи: усиление притока драгоценных металлов в страну и облегчение русским людям торговой конкуренции с иностранцами путем ослабления иноземной торговли внутри страны. Первая задача разрешалась тем, что таможенные пошлины взимались с иностранцев только иностранной монетой – золотыми (дукатами) и ефимками (серебрянными талерами). Золотой дукат оценивался в 50 коп., ефимок – в 36 коп. на русские деньги. При этом в Россию разрешалось поставлять только высококачественные ефимки-талеры. За установленным порядком придирчиво следило русское государство. Сдаваемые России европейцами талеры придирчиво сравнивались с эталонными образцами, - "заорлеными талерами", то есть надчеканеными небольшим штемпелем с двуглавым орлом. Вывоз золотых и ефимков за границу не разрешался, их следовало обменивать на русские деньги. Разрешение второй задачи достигалось повышением таможенной пошлины с иностранцев. Если иноземец торговал своими товарами в пограничных городах, он платил обычную пошлину – 10 денег с рубля. Но как только он пожелает повезти свои товары внутрь страны, он обязан уплатить таможенную пошлину по 20 денег с рубля. Внутри страны иноземцам разрешалась только оптовая торговля с русскими людьми, и эта торговля облагалась повышенной пошлиной по 2 алтына, т. е. по 12 денег с рубля, или 6%. Торговать иноземцу с иноземцем иноземными товарами внутри страны вообще запрещалось. Они могли торговать между собой только русскими товарами и только в пограничных городах. Тогда их сделки подлежали обычному обложению по 10 денег с рубля. Привоз некоторых иноземных товаров, в частности вина, были обложены гораздо более высокой пошлиной. Например, ввозная пошлина с романеи составляла 50% стоимости товара, а с рейнского приближалась к 100%. Продажа иноземного вина внутри страны была обложена самой высокой пошлиной – 5 алтын с рубля, т. е. 15%. Кроме того, по уставу таможенную пошлину платил только продавец. Следовательно, при покупке иноземцем русских товаров пошлину платили русские. Но если иноземец желал вывезти русский товар за границу и доставил его с этой целью в пограничный город, то он обязан уплатить проезжую пошлину в размере 4 алтын 2 денег, т. е. 26 денег с рубля, или 13%. Таким образом, новый таможенный устав 1602 года значительно повышал пошлины с иностранцев, а для некоторых товаров, в частности вина, являлся запретительным тарифом.
Известную часть доходов казна получала от перечеканки монеты. Основным монетным металлом в Русском государстве начала XVII века было серебро. Собственной разработки месторождений серебра на Руси тогда не было. Серебро ввозилось из-за границы в иностранной монете и в серебряных изделиях. Русские серебряные монеты чеканились из иностранных серебряных монет – иоахимсталеров (название происходит от города Иоахимсталь в Чехии). На Руси эти монеты назывались ''ефимками''. При этом, согласно закону, внутри России расчеты велись исключительно в копейках (рубль в то время был счетной, а не монетной единицей). Что это значило в то время? Это означало, что в копейках велись все торговые расчеты Запада и Востока, по причине того, что все основные торговые пути между Западом и Востоком шли через Россию. До открытия пути в современную Индию другого пути у Запада не было. Только с конца XV века - начала XVI века европейские купцы впервые открыли морской торговый путь в современную Индию. Но путь этот шел вокруг Африки и был очень неудобен и дорог. Через Россию торговать было удобнее. И именно через Россию с Востока в Европу поступала основная масса, в частности, пряностей, специй, шелка. Запрещая даже провозить ефимки через Россию на Восток русское правительство обязывало европейских купцов их продать и купить русские копейки по жестко ограниченному ''низкому'', установленному Русским государством, курсу. До 1602 года обменный курс был примерно следующим. Вес ефимка составлял 28,5 - 29,0 грамм (иногда 30,5 грамм). Копейка весила 0,66 - 0,68 грамм. Таким образом в талере было от 42 до 44 копеек. Но талер в конце XVI века - начале XVII века европейцы обязаны были продавать не дороже 36 копеек. Таким образом, западный купец выплачивал русской казне налог от 6 до 8 копеек с талера. То есть около 15-18%. Но с 1602 года русское правительство с целью увеличения наличности в обороте пошло на снижение веса русской копейки до 0,48 грамм. По стране с 1602 года скупали старую монету и с выгодой переделывали ее в более легковесную, но со старыми штампелями, приказывая принимать ее наравне со старой, более тяжелой монетой. Одновременно с этим был установлен новый обменный курс русской копейки на ефимок. Талер теперь принимался в царскую казну по цене 16 алтын 4 деньги (50 коп.), после чего из него чеканилось мелкой серебряной монеты на 21 алтын 2 деньги, т. е. 64 коп., и таким образом доход правительства от перечеканки составлял 28%. Много это, или мало? Для сравнения: в реальной истории в конце XVII века доход от подобной перечеканки монеты составлял около 10% общей суммы государственных доходов. Кроме того, на начало XVII века в России не существовала государственной монополии на монетную чеканку. Каждый желающий мог привезти на Московский, Киевский, а с 1600 года и Краковский денежные (монетные) дворы свое серебро и после выплаты небольшой пошлины перечеканить его в монеты. Но с 1602 года правительство приняло решение о централизации денежного дела. С этого времени вся монетная чеканка объявлялась государственной монополией. Желающий получить наличность теперь был обязан сдавать свое серебро в казну по установленной государством цене, за которое с ним расплачивались наличными деньгами с удержанием небольшой пошлины, размер которой колебался от качества сданного драгоценного металла. Но все эти меры имели один серьезный недостаток - поступление этих денег было очень медленным и недостаточным, а правительство нуждалось в больших средствах и притом срочно. Вот почему правительство еще в 1600 году начала реформу принятой в стране денежной системы. Тут необходимо сделать короткий экскурс в историю. После унии Русского государства и Польской Короны в 70-х гг. XVI века денежная система Польши была унифицирована с русской. Польский грош был приравнен к русской копейке и обрел вес в 0,68 грамм серебра. 50 грошей (вместо прежних 30 грошей) составляли злотый, который чеканился в виде золотой монеты весом 3,4 грамма – тем самым польский злотый вновь сравнялся номиналом со служившим эталоном венгерским дукатом (угорским золотым). Вместе с этим, в Польше чеканились медные монеты (солиды, денарии и пр.). Наиболее распространены были медные денарии, имевшие еще название пенязи, и составлявшие ⅛ гроша. Но при этом русское правительство запрещало хождение польской монеты по территории России и, наоборот, русская монета запрещалась к обороту в Польше. Но после подавления польского мятежа, в 1600 году, земли Польской Короны окончательно лишались самостоятельности и вливались в состав Русского государства. Однако хождение прежней польской монеты не прекращалось и Краковский денежный двор продолжал ее чеканку. Более того, хождение этих монет распространялось и на русские земли, куда с 1600 года стали проникать как золотые, так и медные монеты.
Денежная реформа 1602 года коснулась и польских денег, номинал которых был резко изменен. Стоимость гроша была девальвирована и приравнена к деньге (½ копейки), но в отличие от нее он стал чеканиться не из серебра, а из меди. Изменение претерпел и злотый. Он по прежнему приравнивался к 50 коп., но насчитывал уже 100 грошей, а количество золота в нем было снижено до 2,4 грамм (соотношение цены золота и серебра в то время 1/10). Единственной заимствованной из Польши денежной единицей не претерпевшей никаких метаморфоз был медный денарий (пенязь), который был введен в русскую денежную систему без изменений и приравнивался к ½ полушки. Таким образом, правительство решило извлечь доход из этих монетных операций как путем повышения номинальной стоимости новых серебряных монет, так и выпуском малоценной медной монеты с принудительным курсом, равным курсу серебряных денег, что, конечно, не соответствовало действительному отношению цены серебра и меди. Впрочем, смысл операции с деньгами был не только в этом. К этому времени стремительно растущий внутренний рынок стал испытывать нехватку в наличных деньгах. И дело было не только в том, что на чеканку новых денег в достаточном количестве не хватало поступающего из Европы серебра, но и в старой привычке населения не пускать имеющуюся у них деньги в дело, а хранить их ''в кубышке'', что приводило к колоссальному изъятию оборотных средств из хозяйственной деятельности. Кроме того, существовал дефицит мелкой разменной монеты. Выпускаемая денежными дворами полушка была относительно крупной разменной монетой и население часто само разрубало ее на две, а иногда и на четыре части, с целью получения монеты более мелкого номинала. Таким образом, массовым выпуском медных денег правительство пыталась решить и эту проблему. В результате, после 1602 года по стране ходили три типа монет: серебряные (полушка, деньга, копейка), медные (пенязь, грош) и золотые (злотый). Не смотря на то, что привыкшее к полновесному серебру, население первоначально брало новые монеты не слишком охотно, тем не менее никакой разницы в курсе серебряных и медных денег не было. Принимались и те и другие. Не было и повышения цен, чему, в немалой степени способствовало правительство, выпустившее в 1602 году первую партию медных денег относительно ограниченным тиражом – около миллиона рублей. Остро нуждающийся в наличности внутренний российский рынок поглотил эти деньги без остатка. Третьим источником государственных доходов была казенная промышленность и торговля. Казенные предприятия и торговля находились в ведении того же Приказа Большой казны, который ведал и монетным делом. Самым крупным из казенных предприятий и по объему производства и по доходам, какие он приносил, был Зырянский казенный соляной промысел в Соликамском уезде. К началу XVII века он состоял из 36 соляных варниц. При средней годовой выварке соли на одну варницу в Соликамском уезде по 30 тыс. пудов, из 36 варниц вываривалось ежегодно до миллиона пудов соли. Из этого количества по 150 тыс. пудов каждый год привозилось в Москву и расходовалось Приказом Большой казны. Остальная соль продавалась на месте в Соликамском уезде, причем в очень большом количестве. При средней продажной цене соли в России 18 ''новых'' копеек за пуд, это давало 180 тыс. руб. валового сбора. При себестоимости соли (расход на рабочую силу и дрова) в 4 коп. пуд и при расходах по перевозке 7 коп. пуд до Москвы, у казны оставалось до 70 тыс. руб. чистой прибыли. Определенный доход приносило и казенное производство поташа. Сергачские, Арзамасские и Барминские казенные поташные заводы вырабатывали до 75 тыс. пудов поташа ежегодно. Этот поташ казна сбывала за границу по цене от 10 до 15 талеров за берковец, т. е. за 10 пудов. На этой операции казна получала до 20% чистой прибыли. Так, в 1602 году было продано 48693 пуда поташа Сергачских заводов за 36520 рублей. Чистой прибыли при этом было получено 8140 рублей. Арзамасские и Барминские заводы, имевшие меньший объем производства, и прибыли приносили меньше. Немалый доход правительство получало и с нижневолжских казенных рыбных и икряных промыслов. Так, правительство выручало ежегодно от продажи только икры 40 тыс. талеров, т. е. около 64 тыс. руб. На одном из главных мест стояла и государственная внешнеторговая монополия на ряд товаров, таких как хлеб, поташ и пушнина. После распространения государственной хлебной экспортной монополии на польские коронные земли, размер государственного хлебного экспорта в 1600 году достиг 140 тыс. ластов (280 тыс. тонн). И если в начале 1599 года ласт ржи (120 пудов) стоил в Гданьске только 16 гульденов (гульден – серебряная монета весом в 24 грамма), то с разгромом польского мятежа русский царь фактически став монопольным экспортером хлеба из Балтийского региона, немедленно поднял стоимость ласта ржи на 10 гульденов, установив цену в 26 гульденов за ласт. Благодаря чему в 1600 году русская казна получила валовой доход от продажи хлеба примерно в 3 млн. 640 тыс. гульденов, что составило около 1 млн. 284 тыс. руб. (старого, дореформенного номинала). Поскольку скупка и доставка ласта ржи обходилась казне не дороже 70 коп. 1 деньги, то чистый доход казны от продажи хлеба в 1600 году составил где-то 1 млн. 185 тыс. ''старых'' рублей. В 1602 году из-за недорода экспорт хлеба упал до 100 тыс. ластов, что составило 1 млн. 300 тыс. ''новых'' рублей валовой прибыли, или 1 млн. 200 тыс. руб. чистого дохода (примерно 847 тыс. руб. ''старыми'' деньгами). В начале XVII столетия экспорт поташа из России возрос до 190-220 тыс. пудов (3-3,5 тыс. тонн). Как было уже сказано выше, пуд поташа продавался за 1-1,5 талера. Таким образом валовой доход от экспорта поташа колебался от отметки 190 тыс. до 330 тыс. талеров. Важной статьей дохода Русского государства был и экспорт пушнины, который к 1602 году давал казне до 400 тыс. ''старых'' рублей чистой прибыли.
Таким образом, собрав к 1603 году необходимые для продолжения войны средства, правительство стало готовится к новой военной кампании, которую открыла Османская империя. В апреле 1603 года войско Мозеша Секея снова выступило против Басты, вынудив его отступить на север Трансильвании. Государственное собрание провозгласила Мозеша Секея, добившегося на то санкции султана, трансильванским князем, но 17 июля 1603 года его войско было разбито в битве под Брашшо валашским отрядом воеводы Раду Шербана и императорскими силами под командованием Георга Раца. Русская армия выступила с некоторым опозданием. Закончив сосредоточение войска на нижнем Днепре, 9 июня Бутурлин начал движение к Перекопу, за которым 38-тысячное русское войско ожидали 50 тысяч татар и 7 тысяч турок под начальством крымского хана Казы-Гирея. При подходе к Перекопу Бутурлин решил повторить свой маневр, успешно сработавший в предыдущую кампанию. Из армии был выделен особый Сивашский отряд (3395 чел.), который погрузившись на корабли Азовского флота высадился на косе 17 июня, а в ночь на 18 июня штурмом овладел крепостью Арабат. Действия войск прикрывались с моря русским флотом. Не менее успешно развивались события и на перешейке. Дождавшись когда русские пройдут Перекоп, Казы-Гирей атаковал их всеми своими силами. Ему удалось потеснить передовые части, но основные силы русских перестроившись и укрывшись за телегами или рогатками успешно отражали продолжавшиеся весь день 14 июня татарские атаки. В ночь с 14 по 15 июня русские сами перешли в атаку, внеся сумятицу в не ожидавшие этого татаро-турецкие силы. Значительная часть татар просто разбежалась. С трудом собрав оставшихся Казы-Гирей начал отступление, предполагая сначала защищаться в Карасу-Базаре, но затем отошел к Кафе, надеясь на прибытие подкреплений из Константинополя. 29 июня основные силы Бутурлина подошли к Кафе и начали бомбардировку ее укреплений. Одновременно подошел русский Азовский флот, начавший обстрел города со стороны моря. Затем русские войска стремительно атаковали Кафу, и комендант отдал приказ сдать крепость. Узнав о взятии Кафы, турки находящиеся в Керчи, поспешили капитулировать перед высадившимся со стороны Тамани русским войском, которое без боя заняло Керчь и Еникале. 22 июня отдельным русским отрядом был взят Козлов. Вскоре русские войска заняли восточный и южный берега Крыма, включая Судак, Ялту, Балаклаву и Ахтиар. Быстрое продвижение русских войск в Крыму в известной степени было обусловлено раздорами среди татар. Казы-Гирей мечтал сделать ханский трон наследственным и передать его своему сыну Тохтамыш-Гирею. В то время как значительная часть татарской знати, поддерживаемая Константинополем, предпочитала сделать новым ханом калгу-султана Фети-Гирея, младшего брата Казы-Гирея. К 1603 году конфликт между братьями достиг точки кипения. А после разгрома под Перекопом дело дошло до открытого разрыва. Обвинив своего старшего брата во всех неудачах последнего времени, Фети-Гирей провозгласил себя новым ханом и во главе своих сторонников попытался овладеть Бахчисараем. И хотя Казы-Гирею удалось отразить это нападение, но среди татар фактически началась гражданская война. Поддерживаемый представителями Высокой Порты (которую излишняя, по ее мнению, самостоятельность Казы-Гирея сильно раздражала) Фети-Гирей стал переманивать на свою сторону татарских беев. В такой ситуации Казы-Гирей предпочел пойти на мир с русскими.
28 июля к Ивану Бутурлину прибыли два знатных татарина с вестью от Казы-Гирея, который предлагал русским мир (на условиях признания русского сюзеренитета), ручался за свою верность и заявлял о готовности немедленно порвать с Османской империей. В ответ Бутурлин потребовал от хана немедленного освобождения русских и вообще христианских рабов. Помимо этого от Крымского ханства отторгались Прикубанье и Северное Причерноморье. В самом Крыму русским отходили Керчь, Еникале и Кафа. Не смотря на всю тяжесть этих условий Казы-Гирей, после долгих переговоров, вынужден был пойти на них, дабы развязать себе руки в борьбе против Фети-Гирея, чьи войска уже стояли у Бахчисарая. И 7 ноября 1603 года в Карасу-Базаре были подписан договор, по которому крымский хан переходил под покровительство России, уступал все требуемые территории и крепости, обязывался не вступать с Портой ни в какие соглашения и взять на себя снабжение русских войск в Крыму дровами и продовольствием. Покончив с Крымом и установив свой полный контроль над всем Северным Причерноморьем, Дмитрий стал готовить новое крупномасштабное наступление на Османскую империю. Но в отличие от кампаний конца XVI века, направление главного удара было выбрано совершенно иное. Если раньше русские пытались пробиться через Дунай на Балканский п-ов, то в 1603 году главного театра военных действий был избран Кавказ. По замыслу русского командования русские войска на Кавказе должны были начать наступление на турок одновременно с наступлением персидского шаха и, объединившись с войсками грузинских царей, прорваться в Армению, откуда двинуться в сторону Анатолии. Для чего на Северном Кавказе было сформировано две боевые группировки. Одна, Восточно-Кавказская, сосредоточенная на р. Терек, во главе с Богданом Бельским (переведенным туда с Прикубанья) и насчитывавшая 17 тыс. человек. Другая, Западно-Кавказская (на р. Кубань), во главе с князем Федором Мстиславским , имевшая численность в 15 тыс. человек. 14 сентября 1598 года шах Аббас начал военную компанию по освобождению Тебриза. Неожиданно для турок шах привел к городу войска Амиргуна-хана Каджара и Зульфугар-хана Караманлу. При подходе войск к Тебризу население города восстало, что помогло шаху Аббасу быстро взять его, а спустя месяц он берет и цитадель. После этого, разбив войска Османов западнее Тебриза, шах Аббас двинулся в сторону Аракса. Нахчиван и Джульфа сдались без боя, вскоре к ним присоединяется и восставший Ордубад. Труднее было взять сильно укрепленный Эриван (Ереван), осада которого началась 16 ноября 1598 года. Здесь шах Аббас впервые применяет крупнокалиберные пушки, отлитые известным азербайджанским мастером-пушкарем Бахадур-беком Топчибаши. Однако осада Эривани затянулась до весны следующего года. Одновременно с этим начинают наступление и русские. 19 сентября 1603 года Ф. И. Мстиславский со своим отрядом перешел р. Кубань ниже устья Лабы и двинулся по кубанскому левобережью в сторону Анапы и Суджук-Кале. Преодолевая соспротивление турок, Мстиславский подошел к р. Убин, где был встречен армией анапского коменданта Мустафы-паши, насчитывавшей 2500 турок и 8 тыс. горцев. 25-26 сентября произошло сражение. Потеряв 1500 человек убитыми и ранеными, Мустафа-паша вынужден был отступить. Путь на Анапу был открыт. 13 октября 1603 года Ф. И. Мстиславский подошел к Анапе. Не смотря на то, что анапские укрепления представляли собой полуразвалины (до войны с русскими и потери Таманского п-ва на Анапскую крепость не обращали внимания, а после уже не было средств привести ее в порядок), турецкий гарнизон оказал упорное сопротивление. 14 октября передовые части Мстиславского в составе конного и казачьего полков произвели разведку боем под стенами Анапы. Защитники крепости встретили их сильным огнем, с тыла их стали атаковать горцы. В таких условиях Федор Мстиславский не решился на штурм Анапы и увел свой отряд на зимние квартиры. Нерешительность князя вызвала недовольство царя, который освободил его от командования на Северном Кавказе.
Не многим более удачными оказались и действия Бутурлина в Дагестане. Как и планировалось, в середине сентября он с 10-тыс. отрядом двинулся на юг. Было условлено с кахетинским царем Александром, чтобы его грузинская рать выслана была на соединение с русской для совместного действия. Но после того, как отряды грузин были ''взяты на кызылбашскую службу'', те отказались от дальнейших действий. Тем временем, ничего не зная об этом, русские наступали на Тарки. На р. Койсу (Сулак) русскую армию встретил сам старый шамхал во главе собранного им войска. Кумыки, тогда еще почти вовсе не имевшие огнестрельного оружия, были побеждены. Около 3 тысяч шамхальцев полегло в той битве. Кумыкская плоскость, казалось, была вся во власти русских. Однако у кумыков был в запасе мощный козырь в виде партизанской войны. Крестьяне заранее, еще в августе скосили весь хлеб, и сокрыли его в особых тайниках, дабы он не достался врагу. Кумыки старались избежать прямых столкновений и изводили противника мелкими стычками. Бутурлин в свою очередь забыл о совете грузинского посла Кирилла вести себя в Кумыкии осторожно и не притеснять местное население. Его армия жгла селения, убивала без счету их жителей, множество людей было угнано в плен в Терки. Продождав бесполезно долгое время подкреплений, обещанных из Грузии, русские подошли наконец к шамхаловой столице и, разделившись на две колонны, повели успешный приступ, вследствии которого Тарки пали. После чего, закрепившись в Тарках, Бутурлин заложил вторую крепость на р. Тузлук и взял под свой контроль дороги, ведущие в Дербент, а также в Шемаху и Баку. Одновременно продолжая войну с шамхалом. Серьезные столкновения произошли близ Эрпели и Карабудахкента. Но успехи русского оружия на Койсу в Эрпели, Карабудахкенте, и взятие Тарков носили ограниченный характер. Поскольку провианта не хватало и Бутурлин, желая сохранить, возможно, большее количество съестных припасов отпустил по домам казаков, оставив при себе лишь часть стрельцов. Несколько улучшилась в 1603 году и внутреннее положение Османской империи. Султан и Порта всеми средствами стремились потушить огонь восстания в Анатолии. Готовя большое войско для новой карательной экспедиции, султанские военачальники стремились одновременно внести раскол в лагерь повстанцев. Последнее, вероятно, делалось не без успеха. Во всяком случае, летом 1603 года Дели Хасан представил султану просьбу о прощении всех руководителей восстания, которая была тут же удовлетворена. Сам Дели Хасан и ряд его ближайших сподвижников получили от султана высокие посты. Дели Хасану был пожалован Боснийский санджак, около 400 участников восстания было зачислено в состав регулярных войск султана. В начале 1604 года Дели Хасан и часть его бывших воинов были направлены в армию, действовавшую против австрийцев. Некоторые из соратников Дели Хасана пытались продолжать в Анатолии борьбу с правительством, но и они вскоре были подкуплены агентами султана. Движение крестьян, преданное своими руководителями, постепенно теряло свою силу. Большинство крупных отрядов, собранных Дели Хасаном, перестало существовать. Сам Дели Хасан окончил свои дни в конце 1605 году в Белграде, где был казнен за новую попытку бунта против Порты и тайные переговоры с венецианцами и папой о продаже одной из султанских крепостей в Далмации. Тем не менее неудача Бутурлина и Мстиславского не обескуражила царя, по распоряжению которого уже в феврале 1604 года начались приготовления к походу в Закавказье. Войскам, предварительно сосредоточенным в поволжских городах (в Волочке, Твери, Угличе и Ярославле), приказано было построить 200 стругов и 45 бусов. К концу мая все суда были построены и собраны в Нижнем-Новгороде. К этому времени в Нижний-Новгород прибыли и войска, предназначенные для Персидского похода. Со 2 июня начали выступать из Нижнего-Новгорода в Астрахань суда с войсками (каждый струг принял до 40 человек). В первой половине июля все суда и войска прибыли в Астрахань. В апреле 1604 года шах Аббас берет наконец Эриван, управление которым поручается Амиргулу-хану Каджару, а Нахчивани - Максуд-Султану Кенгерли. После этого персы занимают и Карабах. Беглярбеком Карабаха был назначен Гусейн-хан Мусахиб Каджар. Между тем с основными силами Османов еще предстояло встретиться. Узнав о приближении превосходящего турецкого войска под командованием Джелал-оглу Синан-паши, и понимая опасность предстоящего сражения для судьбы всей страны шах Аббас применяет традиционную тактику Сефевидов - тактику "выжженной земли". По своим масштабам и жестокости, однако, он превзошел все и всех, что до сих пор делалось. Пространство, разделяющее Карс и Карабах было опустошено, города разрушены, а население переселено в центральные районы Ирана. Все что невозможно было вывезти было предано огню. Впоследствии в историографии это получило название ''Великий сургун''. При переселении погибли десятки тысяч человек. Особенно пострадал процветающий город Джульфа, центр армянской торгово-промышленной деятельности в Закавказье с развитым шелкоткачеством. Уцелевшие армяне были поселены в Исфагане. Экономическое значение Джульфы было подорвано. Пострадал также и азербайджанский Нахчеван. Турецкие войска, дойдя до Эривани, оказались без провианта и жилищ и вынуждены были вернуться в Ван. Аббас подойдя с юга к Вану, и атаковав истощенную армию турок, смог разбить турецкий арьергард.
15 июля суда с русскими войсками начали выходить из Астрахани. Главным начальником похода был назначен Петр Басманов, 27 июля флотилия вошла в Аграханский залив. Здесь войска были высажены на берег. 5 августа войска двинулись к Дербенту, где находился сильный турецкий гарнизон. 23 августа 1603 года русская армия подошла к Дербенту и затем, ввиду отказа впустить русские войска в город, началась бомбардировка. С 23 августа по 20 сентября турки либо отвечали огнем, либо пробовали производить вылазки. Блокада города постепенно усиливалась. Численность русских войск была доведена до 30 тыс. чел. 21 сентября 1603 года турецкий комендант сдал город, выговорив себе и своим людям свободный выход. Заняв Дербент, Дмитрий стал готовится к захвату Баку. Но тут вмешался шах Аббас I. Некогда сам уступавший русским эти города в обмен на военную помощь, сейчас он был не столь уступчив и узнав о подготовки движения на Баку выразил русскому послу свое недовольство. Протест шаха возымел свое действие – не желая сориться со своим союзником и важным торговым партнером, Дмитрий был вынужден отказаться от своих дальнейших планов, по развитию русского наступления через Ширван и Армению в Восточную Анатолию. Тем более, что губительная жара, болезни косили русские войска; с питанием тоже было плохо; все надежды возлагались на флотилию, подвозившую провиант. Тогда Дмитрий перенацелил направление своего удара. Поздней осенью конный отряд в 400 человек во главе с князем Андреем Телятевским форсированным маршем двинулся к Тифлису, где в ноябре 1603 года русские расположились на зимних квартирах. Одновременно с этим началось сосредоточивание войск возле Моздокского острога, откуда они, при поддержке картлийского и кахетинского царей Георгия X и Александра II , должны были атаковать турок в Западной Грузии. Однако очень между русским и грузинским командование начались внутренние раздоры. Каждая из сторон настаивала на приоритете своих интересов и замыслов. Дело дошло до того, что когда весной 1604 года грузинские войска Георгия X и русский отряд численностью до 7000 человек под началом князя Телятевского двинулись вместе к Ахалцихе и подошли к Аспиндзе, между ними опять возникли на военном совете пререкания: картлийский царь требовал, чтобы русские шли в авангарде, а Телятевский, обоснованно сомневаясь в боевом духе грузин и опасаясь, что в случае боя грузины бросят русских в одиночестве, отказывался подставлять свой отряд, ссылаясь на его малочисленность. В конце концов дело дошло до того, что Телятевский оставил собрание и приказал русским войскам отделиться от грузин. Оставшись один, Георгий должен был отступить и возвратился назад. На пути ему пришлось выдержать битву с лезгинами и турками, пытавшимися отрезать ему отступление. Окруженные со всех сторон врагами грузины были разбиты, а сам Георгий с горсткой людей чудом сумев вырваться. Телятевский же ушел в Имеретию, где действовал весьма энергично и решительно. На глазах имеретинского царя Георгия III русские приступом взяли укрепленный замок Богдатцыха, потом Шагербах и, наконец, 6 августа 1604 года овладели Кутаисом, высокие стены которого и укрепленные башни которого имеретинский царь приказал разрушить, чтобы не дать возможности туркам удерживаться в его владениях. После чего Телятевский двинулся к Поти. 12-тыс. турецкий корпус, встреченный им по пути, был разбит. Осада, однако же, пошла неудачно. Причиной этого были опять те же интриги и происки грузинских союзников, из которых каждый преследовал только личные свои интересы, нисколько не заботясь об общем деле. Георгий III стоял в стороне, а правители Мингрелии и Гурии имели виды, совсем противоположные намерениям Телятевского. Дадиан думал защищаться посредством русских от имеретинского царя и гурийцев, а Георгий III надеялся русскими руками покорить Менгрелию и Гурию, не помышляя о турках. Все это привело к тому, что русские вынуждены были отступить от крепости.
Вместе с тем в Венгрии обстановка опять изменилась не в пользу Священной лиги. В сентябре 1604 года турецкие войска отвоевали Пешт. Кроме того, очень скоро венгры убедились, что ''освободители'' ведут еще хуже турок. Императорская власть потребовала, чтобы все землевладельцы, имевшие собственность в освобожденных районах, предоставили документальные свидетельства законности своих прав. Тем, кто смог это сделать, было предложено заплатить репарацию за ущерб, принесенный Австрии войной. Таким образом, многие поместья были проданы с аукционов иностранным генералам, аристократам и армейским снабженцам. По сути вся ''освобожденная'' территория была передана на разграбление. Многие венгерские дворяне были вынуждены покинуть свои имения, и уйти в горы или в области, занятые турками. Что привело к тому, что симпатии венгерского общества оказались на турецкой стороне. Результаты этого не замедлили сказаться на ситуации уже в самом ближайшем времени. Наиболее острой была обстановка в Трансильвании, где правление Рудольфа II так и не получило поддержки населения. И с течением времени число недовольных габсбургским управлением только увеличивалось. Императорский двор не торопился с выполнением союзнических обязательств и не оказал Трансильвании должной помощи в борьбе с Портой. Более того, императорские войска Георгия Басты грабили местное население и творили бесчинства. Вопреки договору1595 года, Георгий Баста преследовал протестантов, разрушал их церкви – началась контрреформация. По стране прокатилась волна политических репрессий, трансильванские магнаты, недовольные Габсбургами, бежали из своих владений, которые потом конфисковывались и передавались немцам. Положение Трансильвании осложнили голод и чума, поразившие в это время княжество. Трансильванские сословия, не смирившись с приходом к власти Габсбургов, начали поиски нового князя, который смог бы возродить страну и вернуть ей независимость от императора. Это оказалось довольно сложной задачей. В течении двух лет трансильванская политическая элита не могли найти подходящей кандидатуры князя. Во время восстания против Михая Витязула и Георгия Басты самые авторитетные семьи Трансильвании погибли. Наследник Сигизмунда Батори был еще слишком молод. Вождь трансильванских эмигрантов Габор Бетлен не пользовался популярностью с самой Трансильвании. Среди кандидатов, достойных княжеского титула, чаще всего упоминались двое – Стефан Чаки и Стефан Бочкам. Причем последнего из претендентов поддерживала трансильванская эмиграция. Стефан Бочкаи родился в 1557 году в небольшом венгерском городе Коложваре. Род Бочкаи принадлежал к той части магнатов, чьи интересы – в силу расположения земельных владений – были связаны как с Трансильванией, так и с Венгрией. Являясь родственником князя Трансильвании, Стефан Бочкаи с юных лет был объектом пристального внимания как Габсбургов, так и сторонников независимости княжества: их интересовало, какую позицию он в дальнейшем займет. Детство и юность Бочкаи, как и многие представители известных венгерских фамилий, провел в Вене и Праге при императорском дворе – Габсбурги пытались воспитать молодых венгерских дворян верными сторонниками свой династии. Поэтому за Стефаном Бочкаи на долгие годы сохранилась репутация горячего приверженца Габсбургов. Этому способствовала и его служба в качестве посла трансильванского князя при дворе Рудольфа II. В самой Трансильвании Стефан Бочкаи также занимал ряд важных постов: был ишпаном комитата Бихар, командующим гарнизоном Надьварада. Однако настоящая слава пришла к Стефану Бочкаи во время войны с Османской империей. Он вместе с князем Михаем Витязулом одержал ряд важных побед над турками. В 1595 году именно Бочкаи возглавил трансильванское посольство в Прагу, увенчавшееся заключением антиосманского союза. Габсбурги оценили его мужество, военный и дипломатический таланты – он был награжден землями и деньгами. Несколько позже, по предложению императора Рудольфа II, Стефан Бочкаи поехал в Трансильванию в качестве неофициального представителя Габсбургов. Однако его дипломатическая деятельность в княжестве продолжалась недолго: трансильванские сословия – как сторонники, так и противники Габсбургов – не доверяли Бочкаи. Одни считали его шпионом Рудольфа II, другие недолюбливали за верность князю Сигизмунду Батори, которому Бочкаи не раз помогал вернуться на трон. Поддержка, оказываемая Стефаном Бочкаи Сигизмунду Батори, не устраивала часть сословий Трансильвании, которые видели в этом причину нестабильности в княжестве. Вмешательство Бочкаи стоило некоторым противникам князя власти, а иногда и жизни. В ноябре 1600 года Стефан Бочкаи, обвиненный в шпионаже и государственной измене, был арестован. Однако вскоре его выпустили из тюрьмы и выслали из княжества. У него конфисковали все владения в Трансильвании.
Вернувшись к императорскому двору, Стефан Бочкаи впал в немилость у Рудольфа II. Он был арестован по тем же обвинениям, что и в Трансильвании, и заключен под стражу а Праге, где в ''почетном плену'' провел два года (В 1600-1602 гг. Габсбурги особенно активно пытались утвердить свою власть в Трансильвании. Возможно, Рудольф II предполагал, что в противостоянии императора и Батори Бочкаи встанет на сторону князя. Стремясь обезопасить себя, Рудольф II на время изолировал Бочкам. В 1602 году генерал Баста утвердился в Трансильвании, и Бочкаи уже не представлял опасности для Габсбургов). Выпущенный на волю в 1602 году, лишенный монархом почти всех своих венгерских владений, он стал persona non grata как для Габсбургов, так и для трансильванцев. Стефан Бочкаи сразу же удалился в свое имение недалеко от Варада. Возможно, он так и прожил бы остаток жизни в уединении, отвергнутый всеми, вдали от двора и политики, если бы не стремительно разворачивавшиеся события в Трансильвании. Еще весной 1604 года Габор Бетлен предложил трансильванским сословиям избрать на пустовавший княжеский престол Стефана Бочкаи. Удивительно, но сословия, еще два года назад обвинявшие последнего во многих преступлениях, теперь благожелательно отнеслись к выдвижению его кандидатуры. Однако одного согласия трансильванских сословий было не достаточно. Для того, чтобы стать трансильванским князем, Стефан Бочкаи должен был заручиться поддержкой султана. Ведь только Порта, приняв Бочкаи как князя Трансильвании, а, следовательно, и своего вассала, могла помочь ему самому и его сторонникам в борьбе с Габсбургами. Великий везирь Лала-Мехмед попросил Бочкаи сообщить ему свои планы как претендента на трон. Бочкаи совместно с Бетленом сформулировал конкретные условия договора с Портой, которые были одобрены султаном. В итоге Лала-Мехмеду было поручено заключить с ними союз. Султан обещал оказать Стефану Бочкаи военную помощь против Рудольфа II. Вероятно турки предполагали, что Бочкаи, преданный императором и посаженный им в тюрьму, не пойдет на соглашение с Габсбургами и будет до конца защищать свои и османские интересы в Трансильвании. Имперский генерал Джакомо Бельджойозо, находящийся с императорскими войсками в княжестве, узнал о планах турок вторгнуться в Трансильванию и нанес опережающий удар по лагерю трансильванских эмигрантов в Темешваре, который считался оплотом всех смут. Никакого военного значения нападение на лагерь эмигрантов не имело, зато большие проблемы в дальнейшем вызвало то, что солдаты Д. Бельджойозо захватили часть переписки Стефана Бочкаи с Габором Бетленом и султаном, которая могла бы погубить потенциального князя, если бы ее прочел Рудольф II. Напуганный таким поворотом дел и возможными репрессиями со стороны императора, Стефан Бочкаи обратился за помощью к своим друзьям и пересказал им содержание пропавших писем. Его сторонники решили, что надо использовав обещанную султаном помощь оказать вооруженное сопротивление Бельджойозо, если генерал начнет военные акции против Бочкаи. Но один из сторонников Бочкаи, капитан крепости Сент Йобб, побоявшийся открытых военных действий против Габсбургов, выдал Бельджойозо планы трансильванцев. Оказалось, что генерал впервые слышит о пропавшей переписке Бочкаи и о его договоре с Портой. Оповещенный таким образом о планах претендента на трансильванский трон, в октябре 1604 года Бельджойозо попытался захватить крепости Стефана Бочкаи, чтобы подавить мятеж в зародыше. Однако с первого раза штурм крепостей не удался. Имперский генерал, не заинтересованный в их длительной осаде, пошел на переговоры. Он предложил Стефану Бочкаи сдаться, поехать к императору в Прагу и больше не бороться за трансильванский трон. Одновременно Бельджойозо направил капитанов своих гайдуков в лагерь Бочкаи, чтобы переманить на свою сторону гайдуков последнего и тем самым лишить его части военной силы. Эта дипломатическая миссия закончилась переходом всех гайдуков на сторону Стефана Бочкаи. Союз гайдуков и Стефана Бочкаи был закреплен в Октябрьском дипломе. В нем говорилось, что гайдуки под началом Бочкаи будут сражаться ''за Отечество и правую веру''. Таким образом, осенью 1604 года Стефан Бочкаи нашел своего первого союзника – гайдучество – в войне против Габсбургов. Однако имевшихся у него в наличие сил и союзников было недостаточно, чтобы противостоять династии: армия Бельджойозо наступала, османы были заняты и не могли прислать своевременную помощь, гайдуцких войск не хватало. Положение Бочкаи могла изменить только поддержка серьезных союзников. События того времени в Венгрии и политика Рудольфа II помогли Стефану Бочкаи решить проблему. Сословия Верхней Венгрии (совр. Словакия) предложили ему совместные действия.
Положение Рудольфа II с течением времени осложнялось. Война с Портой затягивалась, присоединение Трансильвании вылилось в движение Стефана Бочкаи. Все это требовало от Габсбургов больших финансовых затрат; денег, собранных сословиями, не хватало. По монархии прокатилась новая волна конфискаций. Основной удар пришелся по владениям венгерских магнатов: самые богатые и авторитетные аристократы (часто сторонники Габсбургов) были обвинены в государственной измене и вероотступничестве. Поводом для открытого выступления части венгерских сословий стало требование генерала Бельджойозо, предъявленное им в сентябре 1604 года общему собранию верхневенгерских комитатов – собрать налог для оплаты комитатского войска. Этим Бельджойозо нарушил законы, согласно которым только Государственное собрание имело право вотировать налоги. Кроме того, верхневенгерские комитаты уже собрали и передали Сепешскому казначейству необходимую сумму. Верхневенгерские сословия обратились к Рудольфу II с протестом на действия генерала, и одновременно потребовали от суверена прекращения религиозных преследований и конфискаций имущества. Кроме того, верхневенгерские сословия выступили за отмену 22-й статьи действующего законодательства, по которому аннулировались все решения венгерских Государственных собраний. Таким образом, сословия хотели уничтожить не следствие, а причину всех действий центральной власти. В постановлении сословий говорилось, что они не только отказываются предоставить солдат и оказать военную помощь суверену, но и будут жить с ''правом ненаказуемой самозащиты''. То есть, сословия заявляли, что могут оказать вооруженное сопротивление Габсбургам на основе Золотой буллы 1222 года. Неизвестно, чем закончилось бы это первое серьезное выступление венгерских сословий, если бы они действовали одни. Однако к этому времени у них появился потенциальный союзник – Стефан Бочкаи. Известность Бочкаи в Венгрии и Трансильвании, его успешное выступление против Бельджойозо, большой военный потенциал (войско самого Бочкаи, трансильванская армия и отряды гайдуков) позволили верхневенгерским сословиям увидеть в нем достойного вождя их движения. Бочкаи же в условиях наступления императорского войска и занятости турок охотно пошел на союз с сословиями Верхней Венгрии. Одержав небольшую победу, Бочкаи обеспечил себе массовую поддержку. Города и крепости открывали перед ним ворота. И хотя его плохо организованные войска часто терпели поражения, габсбургский военачальник Георгий Баста, которому было предписано выступить против него, оказавшись во враждебном окружении, смог лишь медленно отходить на запад. Политика Габсбургов по отношению к венграм в этот переломный период как будто бы работала на Бочкаи: Рудольф II своими действиями способствовал тому, чтобы у его противника появлялись новые союзники. Захват императорскими войсками кальвинистких церквей заставлял принять сторону Стефана Бочкаи даже тех, кто боялся его связей с Османской империей и противостояния законному государю. Осенью 1604 года к Бочкаи присоединились сепешские города. Причиной этого стала начатая епископом Ф. Форгачем в Сепешском крае контрреформация. Пять сепешских городов отказались выполнить требования прелата вернуть католикам протестантские храмы и постановили присоединиться к движению Бочкаи. Таким образом, к концу 1604 года вокруг Стефана Бочкаи сплотились трансильванские, вержневенгерские сословия, сепешские города и гайдуки. Это была заметная политическая сила выражавшая чаяния значительной част венгерской нации. Восстанием Бочкаи и вызванным им ослаблением позиций Габсбургов не преминули воспользоваться турки, перешедшие в 1605 года в контрнаступление. 3 октября 1605 года туркам удалось снова занять Эстергом, освобожденный имперцами 3 сентября 1595 года. Более удачно шли дела у персидского шаха. Зиму 1604-1605 гг. шах провел в Тебризе, готовясь к летней компании. Турки, увидев разоренную землю, повернули назад и зазимовали в крепости Ван. Поход союзников шаха, кахетинских войск, в Ширван весной 1605 года закончился неудачей и гибелью царя Константина. Осенью Джелал-оглу Синан-паша начал новое наступление против персов и двинулся из Вана к Тебризу. 7 октября 1605 года у Суфиана происходит одно из самых крупных сражений в истории войн шаха Аббаса, во время которого военный талант Аббаса проявляется особенно ярко. Все сражение велось под его командованием. Шах Аббас так распределил основные силы и резервы, что сумел справиться с превосходящими силами противника, применяя неожиданные военные хитрости. Войскам шаха удалось захватить огромное количество трофеев, в том числе около 100 орудий. Сразу после этой победы шах Аббас посылает корпус Зульфугар-хана Караманлу на север с приказом осадить Гянджу, взять которую удалось только через 2 месяца, зимой 1606 года. Сам шах с главными силами преследует разбитую армию Джелал-оглу и берет Ван. До 1607 года персидские войска постепенно очистили от османов Ширван, захватывая после осад крепости (Гянджа, Баку, Шемаха). Были заняты и другие территории.
Впрочем, Россия после 1605 года активно в боевых действиях более участвует, направив все свои силы на закрепление уже занятых территорий. Из активных действий можно разве что отметить окончательную зачистку Буджака и вытеснение тамошних ногайцев за Дунай, и захват расположенной в устье Дуная турецкой крепости Измаил. В начале 1606 года, окончательно удостоверившись в невозможности в существующих условиях развить наступление на Турцию со стороны Кавказа, по приказу царя был выведен из Грузии отряд Телятевского. Внутри страны было произведено снижение налогов. Были отменены ''запросные деньги'' с купцов и монастырей за 1606 год. Снижен в два раза (до 350 юфтей) оклад стрелецких денег. Что было однозначно расценено населением, как окончание войны, хотя формально она и продолжалась. А в апреле 1606 года Дмитрий официально объявил о принятии им императорского титула, потребовав его признания от всех соседей, в первую очередь императора Рудольфа II. Вскоре султан предложил Бочкаи стать королем Венгрии и даже прислал ему корону. Но только гайдуки восприняли эту весть с воодушевлением. Сам Бочкаи, будучи трезвомыслящим политиком, прекрасно понимая, что силу и устойчивость ему может дать корона, полученная только из рук сословий. Поэтому он удовлетворился титулом князя Трансильвании. Сложившуюся ситуацию в Венгрии в тот период наглядно иллюстрирует тот факт, что на Пожоньское Государственное собрание, созванное Рудольфом II на январь 1605 года приехали представители только пяти комитатов и нескольких шахтерских городов. 21 февраля 1605 года на Государственном собрании Трансильвании Стефан Бочкаи был избран князем. В мае этого года после освобождения Надьсомбата (совр. Трнава) почти вся Верхняя Венгрия оказалась в руках восставших. А летом Стефан Бочкаи захватил ряд комитатов Задунавья, которые, кстати, оказали его войскам сопротивление – магнаты Задунавья остались верны Рудольфу II. В апреле 1605 года на фоне успешно развивающихся военных действий Стефана Бочкаи в Серенче было созвано Государственное собрание, которое провозгласило Бочкаи князем Венгрии. Расположив свой двор не в Дюлафехрваре (Альба-Юлии) – столице Трансильвании, а в городе Кашши (совр. Кошице) – столице Верхней Венгрии, центре верхневенгерского капитанства. Стефан Бочкаи назначил Сигизмунда Ракоци правителем Трансильвании, а сам, официально оставаясь князем, полностью переключился на венгерские дела. В мае 1605 года отряды гайдуков перешли границы Моравии, земли которой май-август 1605 года подверглись их постоянным нападениям. Так же ударам гайдуков подверглись Силезия и Нижняя Австрия. По свидетельству писаря Иржи Ховориа, ''гайдуки сжигали и разоряли все на своем пути'', убивали, не жалея ни детей, ни женщин; все кто мог бежать, ''прятались в лесах и горах, бросая свое имущество''. В июле 1605 года прибыла помощь от императора и чешских сословий. Во главе чешского войска Рудольф II поставил Адама Штернберга. Однако совместное выступление чешских и моравских войск не привело к быстрой победе над гайдуками. Разногласия между военачальниками – моравским земских гетманом Карлом Лихтенштейном и Адамом Штернбергом – ослабляли имперское войско. Вскоре, не получавшие жалования солдаты чешской армии начали возвращаться обратно в Чехию. Возникли проблемы с провиантом; денег, присланных в моравское маркграфство, не хватало на обеспечение всей армии. В начале августа на Моравию обрушились новые отряды гайдуков, которые теперь наступали не только по суше, но и по воде. Гайдуки оказались в нескольких верстах от Брно. Это венгерское наступление, как и ряд предыдущих, мораванам удалось остановить. Но ситуация по прежнему оставалась нестабильной. Положение Рудольфа II становилось все более сложным, он терпел поражения как от турок, так и от Бочкаи. В ходе войны с Османской империей Габсбурги потеряли часть венгерских территорий. Османы захватили некоторые крупнейшие города и крепости королевства – Эстергом (место пребывания примаса венгерской церкви), Эгер, Канижу, Пешт, Хатван и др. Из рук в руки переходили крепости Дьер, Секешфехервар т. д. Попытка Рудольфа II вернуть под свою власть Пешт не принесла успеха. Неудачей для императора обернулась и военная кампания в Трансильванском княжестве. Другому противнику императора – Стефану Бочкаи – удалось не только закрепиться в Трансильвании, но и занять значительную часть королевства: Верхнюю Венгрию и Задунавье. Кроме того, из-за набегов гайдуков были разорены моравские земли, финансовый кризис разрастался, у казны не хватало денег даже на вербовку адъютантов для сопровождения членов императорской семьи на Государственные собрания. Габсбурги боялись, что в результате восстания Стефана Бочкаи династия потеряет венгерскую корону. Однако, несмотря на это, идти на мирные переговоры со своими противниками глава дома австрийских Габсбургов Рудольф II не хотел. Он надеялся на скорый перелом в ходе войны с Османской империей и решил продолжить ее до победы. А вести переговоры о мире с мятежными подданными-протестантами император считал ниже своего достоинства, тем более, что в этом Рудольфа II поддерживал римский папа, испанский король, венгерские прелаты.
Исходя из таких настроений, Рудольф II созвал в Пожонь в апреле 1606 года венгерское Государственное собрание. Габсбургская сторона возлагала на него большие надежды. Рудольф II надеялся в Пожони привести к повиновению венгерские сословия. Венгерское духовенство рассчитывало на то, что наконец-то будет решен вопрос о ''спасении католической церкви'', и прелаты обратились к римскому папе с просьбой прислать в Пожонь нунциев. Однако пожоньское Государственное собрание не оправдало возложенных на него надежд. Между тем стремление к миру в государстве охватило в этому моменту уже все подвластные Габсбургам земли. Первыми этого потребовали моравские сословия. В этом вопросе их поддержали и чехи, и австрийцы; часть эрцгерцогов и венского двора также настаивали на заключении мира. Договор с венгерскими сословиями, подписанный в Вене 23 июня 1606 года, потребовал от Габсбургов соблюдения прав протестантов, назначения палатина, пост которого был вакантным в течение нескольких десятилетий, воздержания от назначения иностранцев на важные должности в венгерской администрации и признать обособленность Трансильванского княжества (Бочкаи смог убедить венгерские сословия в том, что пока Венгрия находится в ''руках более сильной нации, т. е. немцев... необходимо и полезно сохранить в Трансильвании венгерское княжество, так как это им [венграм] будет во благо и спасение''. Когда же Венгрия попадет в руки венгерского короля, Трансильвания воссоединится с королевством. А до тех пор обе они должны оставаться союзниками, не объединяясь.). Бочкаи, который тем временем отплатил гайдукам за помощь, предоставив им почти 10 тыс. земельных наделов с многочисленными привилегиями, был утвержден в качестве князя Трансильвании. В мирном договоре, которым завершилось первое антигабсбургское движение венгерского дворянства на условиях в высшей степени для него благоприятных, также оговаривалась необходимость окончания войны с турками. Порта под давлением восстания в Анатолии и боевых действий в Персии уже многократно с 1599 года выражала желание заключить мир. Теперь, когда восстание Бочкаи лишило империю Габсбургов остатка сил, ситуация созрела окончательно. Мирный договор, подписанный 11 ноября 1606 года в Житватороке, сохранял статус-кво (т. е. Габсбурги оставляли за собой малые территориальные приобретения, завоеванные в самом начале войны, а туркам отдавали Эгер и Канижу). Вместо ежегодной дани император теперь выплачивал только одноразовую компенсацию в размере 200 тыс. форинтов и признавался во всех отношениях равным султану. Кроме того, Порта, согласившись, что венгерские землевладения на границах ее завоеваний освобождены от турецких налогов, не смогла запретить венгерского налогообложения на землях своей провинции. Представители России пытались добиться включения в Житваторокский мирный договор и русских условий мира. Но не будучи поддержана императором Рудольфом II, русская делегация смогла добиться лишь заключения только официального перемирия сроком на год. Но уже в июле 1607 года турки были вынуждены пойти на возобновление переговоров с русскими. Связано это было с тем, что первый этап турецко-персидской войны (до июня 1607 года) окончился полной победой Персии. Весь Азербайджан, Восточный Курдистан, Армения и Восточная Грузия попали под владычество шаха Аббаса I. Кроме того внутри страны все же огонь крестьянского восстания не погас. Именно в 1603 году, когда в результате предательства руководителей оно почти прекратилось, в районах Айдына, Сарухана, Бурсы, Аданы, Карамана и в ряде других областей Анатолии возникло сразу несколько новых очагов повстанческого движения. Наряду со сравнительно небольшими отрядами, насчитывавшими до тысячи повстанцев, действовали и крупные соединения численностью от 3—5 до 10—15 тыс. человек. Несколько десятков тысяч крестьян оказалось в войсках бейлербеев Халеба и Карамана, начавших борьбу с центральной властью. В короткий срок численность повстанцев в Анатолии достигла исключительной по тем временам цифры — около 200 тыс. Особенно опасным для правительства стал очаг восстания в районе к западу от Анкары, где действовали отряды во главе с крестьянином Календер-оглу. К моменту нового подъема повстанческого движения в Анатолии Календер-оглу имел десятилетний опыт вооруженной борьбы. А к лету 1607 года он уже считался одним из наиболее значительных и авторитетных вождей повстанцев. Под его водительством собралось около 30 тыс. человек. Календер-оглу захватил большую территорию в Западной Анатолии, а его отряды достигали берегов Эгейского и Мраморного морей. Сделав свою ставку в Бурсе, вождь повстанцев не скрывал намерения ликвидировать власть династии Османа в Анатолии. В этих условиях у турок было два пути: либо двинуть освободившиеся после окончания войны со Священной Римской империей войска на север, для отвоевания Северного Причерноморья, но при этом фактически отдать персам и мятежникам всю восточную часть своей державы, либо пойти на заключение мира с Россией и бросить свои главные силы на сдерживание шаха и подавление мятежников. Турки выбрали второе. Проводимые в Бухаресте переговоры в декабре 1607 года увенчались подписанием мирного договора, по которому Россия получала все Северное Причерноморье, Прикубанье и Молдавию. Османская империя отказывалась от своего сюзеренитета над Крымом, но оговаривала сохранение духовного главенства султана над крымскими татарами. К России отошли так же ключевые крымские крепости Керчь, Еникале и Кафа. И султан признал императорскую (падишахскую) титулатуру русского царя. Впрочем этот мирный договор никого не обманывал. По сути он был лишь наспех составленным документом о перемирии. Было ясно, что с одной стороны Османская империя не смирится с потерей своих северных владений, а с другой стороны – Русское государство не получало от него всего что хотела. Но главным было то, что стороны получали по нему пусть и краткую, но все же столь необходимую передышку перед последующей схваткой.
Отправлено: 15.12.07 13:47. Заголовок: Часть IX Под шелест..
Часть IX Под шелест знамен
Конец XVI - начало XVII века ознаменовались в Европе резким хозяйственным подъемом. Прекращения пылавших несколько десятилетий религиозных войн благоприятно сказались на европейской экономики, которая отреагировала на установившийся мир бурным экономическим ростом. Наиболее это заметно было в Испании, где после разгрома Англии и умиротворения Нидерландов прекратился начавшийся было упадок производительных сил. Прекращение войн в Европе позволило испанскому королю Филиппу II снизить налоги (в первую очередь алькабалу - налог с продаж) и восстановить эмбарго (отмененное в 1566 году в связи с необходимостью финансировать военные компании в Европе) на вывоз золота и серебра из страны, что вновь вынудило иностранных купцов (прежде всего генуэзцев и нидерландцев), лишенных таким образом возможности вывозить свою выручку полученную от продажи в Испании своих товаров за рубеж и вкладывать их в испанскую промышленность и коммерцию. Результатом чего стал резкий переход к буму в испанской экономике. Доступность сырья обеспечивало массовое производство сукон, шёлковых и хлопковых тканей, отличавшихся высоким качеством. Севилья, расцвет которой покоился в первую очередь на её положении центра торговли с американскими колониями, являлась крупнейшим центром торговли, банковского дела и промышленности. В её предместьях производились сукна, мыло, фарфоровые изделия и шёлк. Толедо — одном из крупных промышленных городов — в начале XVII века выработкой сукон и шёлковых тканей было занято более 50 тыс. ремесленников и наёмных рабочих. Толедо славился также производством оружия и обработкой кож. По объёму производства и в особенности по качеству своих тонких сукон одно из первых мест занимала Сеговия – в ряде ее мастерских было занято по 200—300 рабочих. Керамическая промышленность была развита, кроме Севильи, в Малаге, Мурсии, Талавере и других городах. В северной части Испании благодаря обилию месторождений развивалось горное дело. Испанская металлургия не только удовлетворяла потребностям страны, ее армии и флота, но и направляла железо на экспорт, в частности в соседнюю Францию. По соседству, на верфях Бильбао, Сантадера и Ла-Коруньи строились и оснащались сотни морских судов различного тоннажа. В сельском хозяйстве преобладали скотоводство, садоводство и технические культуры, и строго говоря, сельское хозяйство Испании не удовлетворяло собственной потребности в зерновых. Хлеб ввозился из Сицилии, затем из России. Впрочем, благодаря обилию скота мясо с овощами и пикантными приправами преобладало на испанском столе. Важное место в финансовой системе Испании занимают банки, служащие поддержанию финансов огромной империи и их беспрерывному функционированию. Испанская армия, состоявшая по большей части из чрезвычайно многочисленного мелкого дворянства – идальго – обеспечивалась высоким денежным жалованием, и в обстановке частых войн нужно было регулярно, ежемесячно платить войскам и флотским экипажам. Банкиры были необходимы Католическому королю, ибо они преобразовывали в постоянный поток поток прерывистый, доставлявший в Севилью американский белый металл. Эту нишу в Испании заняли итальянцы, в первую очередь генуэзские аристократы - Гримальди, Пинелли, Ломеллини, Спинола, Дориа. Все они принадлежали к старому дворянству (nobili vecchi) республики св. Георгия., и в значительной степени сливались с испанской знатью, получив титулы грандов и пребывая по большей части при испанском дворе (из них кстати в реальной истории вышел наиболее прославленный испанский полководец эпохи – маршал Спинола). Эти несколько фамилий контролируют финансовый рынок империи. Для своих все более и более широких операций они организовали ярмарки денег и ценных бумаг, так называемые безансонские, которые с 1579 года будут долгое время проходить в Пьяченце. С того времени они одновременно стали и хозяевами богатства Испании, государственного и частного, и как бы рикошетом—хозяевами всего богатства Европы, по меньшей мере поддававшегося мобилизации богатства. В Италии каждый будет играть на безансонских ярмарках и ссужать испанским банкирам деньги, даже не ведая об этом. Процветание Испании и высокий уровень жизни ее населения обеспечивались не только выгодным положением страны и обилием денег в обороте. Испания стала первой в Европе классической колониальной империей, строившей благополучие метрополии за счет колоний. С одной стороны налоги в этих провинциях были на порядок выше, чем в Испании, с другой стороны – устанавливались высокие цены на испанские товары с одновременным запретом на ввоз аналогичных иностранных товаров. Именно на этой системе во-многом строились и роскошь испанской знати, и процветание испанских мануфактуристов, и относительно высокий уровень жизни их наемных рабочих. Правда процветание Испании носило и обратную сторону – поскольку сами испанцы не слишком охотно шли работать на мануфактуры (как писал один из иностранцев – даже нищие испанцы смотрели на работу по найму как на деяние унижающее их достоинство, предпочитая этому умирать от голода или погибнуть на поле боя), то испанские промышленники были вынуждены обратиться к массовому завозу рабочей силы из других стран. В начале XVII века только в Мадриде в ремесленных мастерских и мануфактурах трудилось более 40 тыс. французов (вкл. женщин и детей), не считая итальянцев и германцев. Расширение как сукноделия, так и увеличения экспорта шерсти вызвало необходимость в увеличении пастбищ для овцеводства за счет отъема земли у крестьянских общин, что вынуждало крестьян массово покидать свои деревни и отправляться в за океан, в американские колонии. Одним из наиболее важных столпов могущества Испанской монархии были ее отношения с Португалией. Португальцы проложили все океанские дороги и инициировали все колониальные экономики, позднее развитые испанцами; продвижение испанцев в этих областях было почти неотличимо от вклада португальцев. Португальское производство сахара на островах Атлантики, а потом в Бразилии отозвалось испанским производством сахара в Аталантике. Таким же образом обращение к африканской работорговле, впоследствии использованное также испанцами, дало Португалии преимущество, которое она не утрачивала и позже. Действительно, даже когда работорговля формально была уже в чужих руках, именно португальцы вывозили золото и серебро из испанской Америки для оплаты рабов. Именно португальцы основали европейскую торговлю специями из Восточной Азии. Поэтому после объединения корон Португалии и Испании в 1580 году Испания оказалась в трудной ситуации вынужденного уважения к португальскому первенству в большинстве областей коммерческой деятельности. Путем контроля над работорговлей португальцы совершали важные вмешательства в экономику испанской Южной Америки. В 1588 году докладывалось, что в торговле через Буэнос-Айрем ''каждодневно португальские суда приходят с чернокожими и товарами''. Не смотря на то, что португальцам в объединенном королевстве приходилось соревноваться с итальянскими финансистами, имевшим преимущества в торговых контрактах с Азией, тем не менее португальским финансистам удалось держаться за идущую торговлю пряностями. Многие из них перебрались на жительство в Индию, в португальскую метрополию на Гоа. В памятной записке, посланной Филиппу IV в 1620-е годы, они утверждали, что они главная поддержка и опора испанской монархии, ''отправляя в Восточные Индии бесчисленные корабли с товарами, чьи таможенные пошлины флот поддерживают и королевство обогащают; Бразилию поддерживают и машины для получения сахара для всей Европы производя; торговлю Анголы, Зеленого Мыса и других колоний поддерживая, от коих Ваше Величество столько пошлин уже получили; рабов в Индии для из службы отправляя и по всему свету путешествуя и торгуя''. Важным фактором жизни в объединенной Испанской монархии была религия. В стране могли проживать только католики. Всякий человек заподозренный в ереси привлекал к себе внимание инквизиции. Которая, впрочем, не была той ''кошмарно-ужасной организацией'', какой ее впоследствии рисовали европейские ''гуманисты''. Человек представший перед судом инквизиции вовсе не был обречен. Часто суд заканчивался оправданием обвиняемого. Более того, когда обвиняемому предлагали на выбор: предстать перед ''светским'' судом или инквизицией, он предпочитал инквизиционный трибунал – в этом случае у него был шанс оправдаться, в то время как ''светские'' суды однозначно бы осудили бы ''еретика''. При поступлении на службу также обращалось внимание на ''чистоту крови'': места в церковном аппарате и на государственной службе были доступны исключительно ''старым христианам'', чистым от всякого пятна и примеси ''скверной расы'', т. е. лицам, которые не насчитывали среди своих предков ни одного мавра или еврея. При поступлении в военно-учебные заведения и в ряде других случаев требовалось представление документального свидетельства о ''чистоте расы''. Что, однако, не всегда закрывало путь на верх для ''грязнокровок''. Так, например, испанский король Филипп II поощрял браки испанцев с морисками, и не препятствовал карьерному росту потомству от этих связей. Сам термин ''Испания'' употреблялся для обозначения всех государств Иберийского п-ва, что отразилось и в официальных документах. Филипп II был первым правителем, выпустившим [в Лиссабоне] декрет ''к сим королевствам испанским'', включавшим также Португалию, с поглощением которой власть испанского короля распространялась на Индию, Индонезию и Китай. Во всех смыслах это была вершина могущества Испании, империя которой, чья протяженность поражала воображение, была величайшей и богатейшей в мире. Испания контролировала производство золота и серебра в Новом Свете, ее португальские и атлантические солеварни производили большую часть морской соли, потребляемой на Западе; через Бразилию испанцы контролировали большую часть сахара, доступного Европе. И отбросив термин ''монархия'', всегда употреблявшийся испанцами для обозначения союза своих народов, испанские интеллектуалы начинали употреблять (хоть и осторожно) термин ''империя''.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 73
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума