|
Отправлено: 09.08.08 12:52. Заголовок: 31.07.2008 14:30 ..
31.07.2008 14:30 -------------------------------------------------------------------------------- Из книги редактора «Красной звезды» Ортенберга «1941 год» На четвертой полосе скромно прилепился очерк Александра Полякова «В тылу врага. (Дневник корреспондента «Красной звезды»)». В конце — пометка: «Продолжение следует». Тогда мы, в том числе и сам автор, не знали еще, что продолжение растянется на двадцать номеров газеты; очерки шли в набор прямо из-под авторского пера. И, откровенно говоря, мы никак не предполагали, что они вызовут такой резонанс не только в армии и стране, а и за рубежом. Вспоминаю, что Евгений Петров, сотрудничавший тогда в Совинформбюро, почти каждый день передавал для иностранной прессы содержание очередного очерка Полякова. Вначале он делал это по публикациям в нашей газете, а потом стал приходить в редакцию за гранками и даже иногда составлял свои передачи по листкам оригинала, выхваченным прямо из рук автора. Дневники Полякова были изданы за рубежом на 14 языках. Печать союзных и нейтральных стран отзывалась о них так: «Сильная книга, неслыханные события»; «Одна из наиболее волнующих книг об этой войне, написанная очевидцем и явившая нам замечательную картину величия духа у наших русских союзников». Высокую оценку получили очерки Полякова и в нашей литературной периодике. «Литературная газета», например, в одной из передовиц характеризовала их автора как замечательного военного писателя. Александр Поляков — человек героической и трагической судьбы. Можно сказать, парень из песни «Комсомольцы двадцатого года». В свой срок пошел служить в армию, стал командиром артиллерийской батареи. Был влюблен в эту свою профессию. Но при одном несчастном случае на артполигоне его контузило, он был признан непригодным к военной службе и уволен из армии, как говорится, «под чистую». Пошел учиться в «Свердловку», окончил факультет журналистики, вместе с Михаилом Кольцовым принимал участие в полетах агитэскадрильи имени Горького. В 1938 году поступил в «Красную звезду» на скромную должность репортера. Для журналиста талант важнее должности, а талант Полякова проявился в полной мере уже на финской войне. Работая тогда вместе со мной в газете «Героический поход», Поляков проявил себя не только как боевой газетчик, но и как мужественный командир. В одном из батальонов 420- го стрелкового полка он заменил в бою погибшего комбата, лично повел роты в атаку и был награжден орденом Красного Знамени. Начало Отечественной войны застало Полякова за Минском, недалеко от границы, куда он выехал на войсковые учения. Ему было рукой подать до района боевых действий, и мы не сомневались, что уж Поляков-то обеспечит редакцию материалами со своего участка фронта. Действительно, 24 июня от него поступила первая корреспонденция. Но прошли неделя, вторая, третья — нет вестей от Полякова. Запрашиваем нашего собкора по Западному фронту, что он знает о Полякове? Отвечает: ничего. Неизвестно, где находится. Неизвестно, жив ли. В таких случаях по законам военного времени считается, что человек пропал без вести». Вдруг, уже в конце июля, раздается радостный крик редакционной стенографистки Жени Ельшанской: — Звонят из Гомеля! У телефона Поляков!.. Бегу на наш узел связи. За мной целый хвост редакционных сотрудников. Хватаю трубку. Да, и впрямь Поляков. Не успел его спросить, где он пропадал, как здоровье. Слышу, докладывает: — У меня много материалов... [79] Ни словом не обмолвился, что ранен, что еле ходит. Об этом мы узнали, когда его доставили самолетом в Москву. Предстал передо мной, опираясь на суковатую палку, вырубленную где-то в белорусском Полесье. Худющий, с воспаленными глазами, безмерно уставший. Не человек, а тень. Но с аэродрома явился прямо в редакцию, иначе не мог. И опять — ни жалоб, ни просьб. От госпиталя категорически отказался. Выяснилось, что с момента исчезновения он все время находился в 24-й Железной Самаро- Ульяновской дважды Краснознаменной дивизии генерала К. Н. Галицкого. Той самой, которая в 1918 году послала Ленину широко известную телеграмму: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие вашего города — это ответ на вашу одну рану, а за вторую — будет Самара!» Той, которой Ильич отвечал: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все жертвы. Ленин». 26 июня передовые части этой дивизии столкнулись с 19-й танковой дивизией из армейской группы генерала Гота. Поляков оказался в 300 метрах от гаубичной батареи лейтенанта Попова. Свыше тридцати фашистских танков атаковали ее. Батарейцы повели огонь прямой наводкой. Поляков пробрался к ним. Насчитал перед огневой позицией батарей 18 уничтоженных танков. Спрашивает: — Чья работа? Кто столько подбил? Командир батареи, не спуская глаз с недалекой опушки леса, ответил: — Счет у нас общий... [80] Два дня длился почти непрерывный бой. Не сумев сокрушить нашу действительно железную дивизию, немцы решили обойти ее и продолжать свое движение вперед. Вскоре с вражеского самолета посыпались листовки: «Вы окружены со всех сторон. Ваше положение безнадежное. Сдавайтесь в плен...» На обороте каждой листовки имелась схема окружения. — Ну, что ж, за ориентировку спасибо, — сказал спокойно Галицкий и поставил задачу разведчикам: — Проверить правильность схемы. А ночью он собрал начальствующий состав дивизии и объявил: — Мы оказались во вражеском тылу. Надо прямо и открыто сказать это всем бойцам. Да, в тылу — и никакой паники! Будем с боями отходить в сторону фронта, чтобы соединиться с главными силами Красной Армии! Сегодня мы переходим на положение войск, действующих в тылу врага. Будем бить фашистов, не давая им покоя ни днем, ни ночью... Комдив тут же изложил законы боя и жизни в тылу врага, «законы генерала Галицкого», как их окрестили в дивизии. — Вот так и воевали, — сказал Поляков, — и это главное, о чем я хочу написать. Писать свои очерки он взялся немедленно. И вот — первый из них, сверстанный подвалом на шесть колонок. Прочитал я его в присутствии автора. Понравились. Но редактор есть редактор. Ему положено не столько восторгаться хорошим материалом, сколько с максимальной строгостью вчитываться в каждую строку и «вырубать» все лишнее. Лишними мне показались и были тут же «зарублены» начальные строки очерка. Начинался он так: «С утра я прямо направился к палатке генерала. Он сидел за картой, продумывая донесения начальника разведки... Вот удобный момент. Сейчас сразу узнаю все на свете... — Доброе утро, товарищ генерал-майор! — Доброе утро! — хмуро ответил генерал, не глядя на меня. — Можно около вас немного поориентироваться? — Оставьте меня! Мне надо воевать, а не корреспондентов ориентировать. Ступайте! Ошеломленный, я пробормотал, что хочу поближе познакомиться с обстановкой... — Я повторяю: ступайте! — грозно взглянув на меня, отрезал генерал. Я решил немедленно уехать от Галицкого. Я чувствовал себя несправедливо обиженным... Нет, ни минуты больше не останусь здесь! Поеду к Закутному...» А спустя час-два развернулся встречный бой дивизии Галицкого с немецкими танками. Поляков увидел людей в бою и сказал: «Нет, никуда я отсюда, от Галицкого, от этих чудесных людей, не поеду!..» Как раз эти строки я снял, сказав автору: — Вот что, товарищ старший политрук: это, конечно, интересно, так сказать «конфликтная» ситуация. Но сейчас она ни ко времени, ни к месту. Сохраните, когда- нибудь напечатаете... Я предполагал, что всего будет пять, от силы — шесть очерков. Но с каждым новым очерком все шире разворачивалась одиссея героического похода дивизии по тылам врага. Интерес читателей к этим очеркам нарастал, как снежный ком. Когда случались перерывы, немедленно раздавались нетерпеливые телефонные звонки: читатели торопили автора, сетовали на редакцию. [81] Однажды позвонил мне М. И. Калинин, вручавший Полякову орден Красного Знамени за подвиг на финской войне: — Я помню вашего Полякова... Почему нет продолжения его очерков?.. — Не успевает писать, еле держится на ногах, — объяснил я и рассказал Михаилу Ивановичу о состоянии здоровья корреспондента. Помолчав минуту, Калинин сказал: — Хорошие очерки, очень нужные... Передайте это Полякову. После звонка всесоюзного старосты я сказал Полякову, чтобы он не комкал, не ужимал материал, которым располагает. — Будем печатать ваши очерки хоть месяц, — пообещал я. Так и получилось. Лишь 6 сентября был опубликован последний трехколонник. В него мы заверстали и портрет автора. Очень мне нравится этот портрет. Столько невзгод пережил человек, а взирает на мир с пожелтевшего газетного листа таким добрым, таким спокойным взглядом. Прекрасно его молодое лицо, с тонкими, удивительно правильными чертами. И во всем остальном такая же правильность. Строго соответствует тогдашним армейским требованиям короткая стрижка густой, темной шевелюры. На гимнастерке — ни единой морщинки, как влитые лежат на обоих плечах ремни. Просто не верилось, как мог Кузьма Никитович Галицкий, обожавший бравых, подтянутых командиров, так нелюбезно обойтись с Поляковым при первой встрече в окружении. Впрочем, чего не случается в лихую минуту. Потом-то генерал сменил гнев на милость. Они искренне полюбили друг друга. А после ранения Полякова даже, можно сказать, подружились. Ранило его на одной из переправ. Осколком немецкой бомбы вырвало вместе с куском сапога кусок мышцы. Когда ему делали первую перевязку, он еще нашел в себе силы для шутки: вот, мол, и под Ухтой и здесь в одну и ту же ногу ранение получил, а говорят, что по законам баллистики двух попаданий в одно место не бывает. Но вскоре стало не до шуток: на раненую ногу ступить нельзя. Разволновался, конечно, начала одолевать тревога: оставят где-нибудь в деревне лечиться, а там, глядишь, немцы и вылечат... В такую минуту горестного раздумья и подошел к нему Галицкий. Спросил участливо: — Ну, как, товарищ старший политрук? Теперь, надеюсь, вы и без моей помощи прекрасно ориентируетесь в обстановке? Поляков сидел на стволе упавшего дерева. Извинился, что не может встать. — Сидите, сидите, — сказал генерал, сам подсаживаясь к нему. — И тревожиться не надо. Я ведь чую, о чем вы думаете. Так вот знайте: любая машина, любой конь — для вас. Вы очень нужный нам человек... И действительно, как бы тяжело ни складывалась обстановка, Галицкий не забывал о Полякове. Однажды корреспондент с другими тремя командирами ехал из полка на командный пункт дивизии. По пути напоролись на немцев. А тут, как назло, иссякли в машине остатки горючего. Надо скорее уходить пешком. Поляков же и шага ступить не может. Товарищи предложили вынести его на руках. Он наотрез отказался: — Проваландаетесь со мной и сами пропадете. Не теряйте времени, идите. Если будет возможность, вернетесь за мной ночью... [82] И, запасшись гранатами, залег в кустах. Когда об этом доложили генералу Галицкому, он тотчас организовал поиски корреспондента и спас его. — Было такое дело, — подтвердил Кузьма Никитович много лет спустя после войны, на одной из встреч с московскими литераторами. Мы тогда искренне поблагодарили его за это, на что последовал такой ответ: — Но и Поляков много сделал для нашей Железной... И, наверное, Галицкий прав. Повествование Полякова увековечило подвиг дивизии, многих его бойцов, командиров и политработников. * * * Наша печать в ту пору отмечала, что очерки Полякова останутся историко- художественным документом целого этапа войны с гитлеровцами. Следует отметить, что это была первая документальная повесть о войне. Написана она была мастерски. Немногословно и точно донес Поляков суровую правду войны, четкими штрихами рисовал людей, товарищей по боям, красочно писал живые сценки, колоритные диалоги, точно подмечал детали фронтовой жизни и быта: «Ездовые забрались с передками в сторону от дороги, в густой осинник. Человека три охраняли, человек тридцать спали. Но как спали? В обнимку с лошадьми. Бойцы говорят, что это для большей боевой готовности: вскочил по тревоге — и уже на коне, можно мчаться к орудиям. Некоторые откровенно признаются: с конем на земле спать теплее...» Или такой эпизод: «Дед походил на сказочного водяного, только что вылезшего из своего омута. С косматой непокрытой головы и с плеч свисали клочья мха и длинные водоросли. Насквозь мокрая полотняная рубаха и штаны плотно облегали его еще довольно крепкое тело. На лице, обросшем негустой окладистой бородкой, даже в ночной темноте выделялись живые с хитрецой глаза. Корпяк — тоже мокрый до нитки, но и в этом виде не терял своего командирского облика. — Где так вымокли? — Пришлось в одном месте вести наблюдение из... пруда, — ответил комиссар». Иные словечки, шутки были подслушаны в самые драматические моменты: «Каждый избрал себе дерево или куст... Одному лишь Вайниловичу нет дерева по его росту — так высок этот самый длинный человек в нашей дивизии. Над ним шутят: — Ты во время бомбежки становись во весь рост и замри — сверху трудно будет отличить тебя от дерева. Сам — сосна!» Очерки Полякова сыграли также в своем роде роль «науки побеждать» врага в условиях окружения. Они учили войска в труднейшей обстановке чувствовать себя не обреченными, беспомощными «окруженцами», а «боевой частью, действующей в тылу врага», как правильно сформулировал командир легендарной дивизии. Воинский и литературный подвиг Александра Полякова был отмечен вторым орденом Красного Знамени. И этот орден вручал ему опять-таки Михаил Иванович Калинин. [83] Он был комиссован из армии в 1932 году. Воинские звания ввели в 35-м. Может быть поэтому в 40-м не имел звания?
|