Как и ожидалось, первый удар оказался сокрушительным. Англичане оказались совершенно не готовы к войне на суше. Не смотря на то, что о готовящемся вторжении было давно известно, их приготовления опасно запаздывали. Лишь 7 ноября, когда Армада уже приблизилась к английским берегам, Елизавета объявила сбор южного ополчения, тогда же приказав ему выступать в Тилбери (графство Эссекс) – место, отделенное от выбранной Филиппом точки высадки восемьюдесятью милями пути и рекой Темзой. Плавучее заграждение на реке, предназначавшееся, чтобы помешать проходу неприятельских кораблей, разрушил первый же высокий прилив. Мост из соединенных между собой лодок, по которому войскам следовало пройти из Эссекса в Кент, так и остался незавершенным. Даже в Тилбери, сосредоточии английской обороны, фортификационные работы начались лишь 13 ноября – в тот день, когда Армада прошла мимо острова Уайт. Два дня спустя, когда испанцы бросили якорь в Кале, среди собравшихся в Кенте войск началось повальное дезертирство. А ведь они и без того насчитывали лишь около 4 тыс. человек – смехотворно мало для того, чтобы остановить закаленных в боях испанцев, да и командование англичан не имело единой стратегии. Местный командир, сэр Томас Скотт, призывал рассредоточить силы вдоль побережья, чтобы ''встретить врага на берегу моря'', а возглавлявший юго-восточную группировку сэр Джон Норрис настаивал на отводе войск в Кентербери, чтобы закрепится там и ''не пропустить врага в Лондон или в сердце королевства''. Но после высадки Фламандской армии у Маргейта (графство Кент) оба этих плана рухнули как карточный домик. Получив известия об этом английская армия стала стремительно отступать к реке Медуэй, где планировалось закрепиться в районе Рочестера. Сложнее было с остатками флота. Сеймуру удалось собрать около 30 кораблей, но стал вопрос, что делать дальше. Многие корабли по прежнему не имели пороха, получить который в ближайшее время не было никакой возможности. На посланные Сеймуром запросы в сначала в Тилбери, а затем и в Лондон никакого вразумительного ответа не последовало – в Лондоне сами не знали что делать дальше. Столица Англии была охвачена паникой. Все дороги на север были забиты груженными экипажами, пытавшихся спастись от приближавшихся испанцев жителей юго-восточных графств. В самом городе начались погромы католиков, которые доведенные до отчаяния постоянными преследованиями в целях самообороны стали вооружаться против соотечественников. В ряде мест даже вспыхнули уличные бои. Впрочем, сама королева в этот критический момент проявила немалую храбрость, заявив, что останется в Лондоне и призвав ''истинных англичан'' сражаться с противником ''на земле и на воде''. 21 ноября на реке Медуэй произошла решающая битва. Хотя битвой это можно было назвать с большой натяжкой. Испанцы одним ударом смяли нестройные ряды англичан, которые дрогнули и стали разбегаться после первого же натиска. Дорога на Лондон была открыта. Но Фарнезе не решаясь форсировать Темзу на виду английских батарей, двинулся на запад, где без боя переправился на левый берег Темзы в районе Кингстона, откуда начал марш на столицу Англии. Одновременно с этим стали поступать тревожные сообщения с севера. В ряде графств заполыхали крестьянские мятежи. А шотландский король Яков Стюарт получив известия о высадке испанских войск объявил Англии войну и во главе 20-тыс. армии пересек реку Твид, устремившись к Йорку. И хуже всего было то, что северная английская армия вместо сопротивления начала отступать, а ее командующий вступил в переговоры с шотландцами о возможном признании Якова английским королем и переходе на его сторону сосредоточенных на севере королевских вооруженных сил. Это стало последней каплей. Королева покинула столицу и бежала на север, где, возможно, надеялась своим присутствием отвратить местные силы от перехода под знамена Якова. 25 ноября войска Фарнезе подошли к Лондону. Одновременно с ним, в Темзу вошли корабли испанского флота, начавшие обстрел города со стороны реки. Остатки лондонской милиции пытались организовать сопротивление, но вспыхнувший в результате бомбардировки пожар, с которым не было никакой возможности бороться, вскоре охватил значительную часть города, вынудил его последних защитников больше думать о спасении собственных жизней, чем о борьбе с неприятелем. И 26 ноября выгоревший большей частью город пал к ногам победителей. А спустя трое суток к Якову прибыли представители английского парламента, укрывшегося в Кембридже с сообщением, что королева Елизавета отреклась от трона в его пользу, а потому господа парламентарии нижайше просят Его Величество принять английскую корону и взойти на трон в качестве английского короля Якова I.
Получение этих известий (отречение Елизаветы и восшествие на трон Якова) застало Александра Фарнезе в Лондоне, несказанно его обрадовав. Испанцам совершенно ''не улыбалось'' продолжать боевые действия на Британских островах, где, безусловно, после того как прошел бы первый шок, англичане начали бы вооруженную борьбу по примеру голландцев. А заполучить еще один долгий и изматывающий театр военных действий испанцы не горели желанием. В результате чего обе стороны были заинтересованы в скорейшем урегулировании отношений, и соглашение было довольно быстро достигнуто. Яков брал на себя обязательства уравнять католиков в правах с последователями англиканской церкви, вывести английские войска из Нидерландов, и прекратив поддержку пиратов наказывать тех англичан, которые будут нападать на испанские суда. Правда Яков отказался вернуть католической церкви конфискованные у нее земли и возместить испанской короне все убытки от действий английских пиратов и расходы на снаряжение Армады. Но и испанцы, понимая несбыточность этих требований не стали на них настаивать и начали эвакуацию своих войск обратно в Нидерланды, где разгром Англии сильно подорвал позиции ''партии войны'' и активизировал ''партию мира'', требующей заключения мирного соглашения с королем Филиппом II. Чем воспользовался Фарнезе, без боя занявший капитулировавший Флашинг, что еще более посеяло разброд и сомнения в стане мятежников. Но основные события развернулись во Франции. Получив в 1587 году крупный заем от Елизаветы I, Генрих де'Бурбон собрал крупную армию и заключил союз с курфюрстом Пфальца, который в обмен на обещание отдать ему в случае успеха города Мец, Туль и Верден двинул на помощь гугенотам 10-тыс. армию, которая в сентябре 1587 года вторглись в Лотарингию и несмотря на отчаянные попытки лотарингских принцев отбросить захватчика, 17 сентября пфальцские войска подошли к французской границе, и провинция Шампань также оказалась оккупированной. Переправившись через Сену и Понну, они двинулись к Луаре, пересекли Берри, чтобы как можно скорее воссоединиться с армией гугенотов, которая в это время была расквартирована в Пуату и в Сентонже. Генрих III, которому с трех сторон грозили одновременно немцы, Лига и гугеноты, задумал довольно смелый план, по которому собирался разом избавиться от всех своих противников. На юго-запад он отправил одну из своих армий под командованием герцога де'Жуайеза, в надежде, что эта армия разобьет Генриха де'Бурбона и даст возможность герцогу де'Гизу беспрепятственно пройти на Восток, а уж там герцога наверняка сомнут немцы. Видя опасность и желая любой ценой добиться, чтобы встреча войск Лиги с войсками немцев произошла в Гатине (на севере Луары), Генрих III приказал тщательно охранять, а если понадобится, то и разрушить все мосты, переброшенные через реку на отрезке между Орлеаном и Шарите. А тем временем герцог де'Жуайез ускоренным маршем добрался до Пуатье, имея под началом восемь тысяч человек и две тысячи лошадей и желая дать бой гугенотам, чтобы помешать их воссоединению с союзниками. Столь стремительное наступление встревожило Генриха де'Бурбона, и он срочно вернулся в Гиень, чтобы там набрать дополнительное войско. Жуайез следовал за ним по пятам и вечером 19 октября оказался неподалеку от города Кутра, где остановилась армия гугенотов. Бурбон, который теперь чувствовал себя готовым принять бой, решил начать наступление на рассвете следующего дня. И вот взошло солнце, осветив стоящие лицом к лицу два войска, и сражение началось. С самого начала бой был жарким. Яростно нанося удары направо и налево, хватая противника за горло, разрывая на части, убивая на месте, обезглавливая, роялисты и гугеноты без устали уничтожали друг друга в течение нескольких часов. В конце концов войско Бурбона, хотя и меньшее по численности, добилось преимущества, и королевская армия обратилась в бегство, оставив на поле боя три тысячи убитых, в том числе четыре сотни дворян и самого герцога де'Жуайеза. В Париже нарастала паника. Все ожидали, что после этой победы гугеноты всем своим войском двинутся к Луаре, переправятся через нее южнее Шарите, доберутся до Монтаржи и соединятся с немцами. Однако Генрих де'Бурбон промедлил и 24 ноября Генрих де'Гиз во главе отрядов Священной (католической) лиги нанес поражение пфальцким войскам при Вимори. Возросший авторитет Гизов в католическом лагере вызвал опасения короля, который стал склоняться к соглашению с протестантами. Откровенно опасаясь Гизов больше чем гугенотов Генрих III запретил герцогу де'Гизу приезжать в Париж. Не смотря на это Генрих де'Гиз прибыл в Париж 10 мая 1588 года. Когда де'Гиз приехал в город, народ встречал его как спасителя; женщины осыпали его цветами. Народ только что не нес его на руках. Генрих III был в ярости и когда де'Гиз прибыл во дворец представиться королю, то вместо поздравлений по поводу победы, был встречен строгими упреками – зачем он приехал в Париж.
12 мая король решился подавить движение в Париже, королевские войска (около 6 тыс. чел.) заняли главные тракты города: но было уже поздно – в городе вспыхнуло восстание против короля (День баррикад). Вскоре горожане, благодаря численному перевесу, одолели королевских солдат. Тогда король вынужден был послать за герцогом де'Гизом, в надежде, что тот успокоит взбунтовавшихся парижан. Но вместо этого, вдохновленный успехом испанцев в Англии, Генрих де'Гиз прибыв в Лувр в сопровождении 400 вооруженных дворян, предъявил королю ультиматум с требованием об отречении от трона. 13 мая Генрих III предпринял попытку бежать из Парижа в Шартр. Но схваченный городской милицией был возвращен под конвоем в Лувр, где его под угрозой применения силы заставили подписать отречение в пользу престарелого Карла де'Бурбона, представлявшего католическую ветвь рода Бурбонов, который таким образом взошел на французский трон трон под именем Карла X. Впрочем, все понимали, что он лишь переходная фигура, должная узаконить передачу власти в руки Генриха де'Гиза, который был возведен в звание генерал-капитана и назначен майордомом (наместником королевства). Сам Генрих III Валуа после отречения был сослан в один из ближайших к Парижу монастырей, где содержался под строгим надзором до 20 июля 1587 года, когда стране объявили, что последний король из рода Валуа ''скончался от желудочных колик''. Однако главный претендент на трон – Генрих де'Бурбон отказался признать это решение и заявил о своих правах на престол. Правда, его позиции были весьма слабы. Разгром Англии лишал гугенотов английской поддержки, а официально оформленное отречение Генриха III в пользу Карла де'Бурбона обеспечило тому поддержку роялистов и королевской армии (в реальной истории перешедшей на сторону Генриха де'Бурбона, после того, как Генрих III назначил его своим преемником). Но это не помешало ему объявить себя королем и возобновить военные действия, начав весной 1588 года наступление на Дре. В ответ герцог Генрих де'Гиз выступил из Парижа во главе с 24 тыс. войском с целью сразиться с гугенотами. В июне 1588 года при Иври – торговом пункте на реке Ере, в Нормандии, произошло сражение, в котором католики одержали победу. Генрих де'Бурбон бежал на юг, где опираясь на подконтрольные гугенотам территории (т.н. Соединенные Провинции Юга) продолжил борьбу. Хотя количество гугенотов оценивалось примерно в 1.2 млн. чел., что составляло всего 5-6% от общего состава населения Франции, но угроза полной победы католиков заставила их мобилизовать все свои силы. Кроме того, некоторые города юга были полностью в их руках (Монтобан, Ла-Рошель, Милло, Кастр, Нерак, Клерак, Монпелье и др.). Около 2 тыс. аристократов и менее знатных лиц насчитывалось среди гугенотских общин. К ним относились, например, семейства Буйон, Роан, Шатильон, ла Форс, ла Тремуй. Они были владельцами собственных замков и в случае необходимости могли выставить собственные армии из числа своих многочисленных арендаторов. В сентябре 1588 года на чрезвычайной ассамблее в Ла-Рошели они решили продолжить вооруженное сопротивление. Ассамблея распорядилась о наборе войск, выплата жалованья которым должно было осуществляться, где возможно, за счет общественных фондов. Контролируемая гугенотами часть Франции была разделена на восемь военных округов (cercles), под верховным командованием Генриха де'Бурбона. Благодаря чему, к началу следующего года ими была собрана 25-тыс. армия, способная сопротивляться королевским войскам, начавшим поход против гугенотов на юго-запад, и 24 июня взявших штурмом Сен-Жан-д'Анжели. 4 августа, после десятидневной осады, сдался Клерак. Однако при Монтобане католики встретили стойкое сопротивление. Осада тянулась с 21 августа по 18 ноября, королевская армия буквально растаяла вследствии дезертирства, измены и эпидемии чумы. Из 20 тыс. человек в строю осталось лишь 4 тыс. Генриху де'Гизу пришлось отступить, и даже начать мирные переговоры с гугенотами. Но зима миновала, а результат так и не был достигнут. В апреле 1589 года де'Гиз собрал свою армию в Нанте, откуда предпринял наступление в западном направлении и столкнулся с большой армией гугенотов под командованием Кондэ, опустошившей Бретань и Пуату. 15 апреля королевские войска разгромили Генриха Кондэ при Иль-де-Рье. Вслед за победой был сооружен Форт-Анри, господствовавший над прилегавшими к Ла-Рошели землями. В середине лета восемь тысяч солдат короля стали лагерем близ городских стен. Но вместо того чтобы немедленно штурмовать Ла-Рошель, де'Гиз предпочел начать осаду другой гугенотской твердыни, расположенной несколько южнее, - Монпелье. Осажденные ожидали помощи от Генриха де'Бурбона, но 2 августа 1589 года молодой монах, доминиканец Жак Клеман выдав себя за протестанта проник в лагерь гугенотов, нашел доступ к Генриху де'Бурбону – и в то время, как тот читал поданное им прошение, заколол его кинжалом, лишив гугенотов их предводителя. И хотя сам Клеман заплатил за это своей жизнью, но он добился поставленной цели – после кончины Беарнца протестанты распались на несколько враждующих группировок. Наиболее умеренные из них предпочли пойти на компромисс с королем и вымолить себе прощение. Непримиримые избрали своим предводителем Генриха Кондэ. Но у него возникли сложности с набором войск и денежные проблемы. Когда в октябре он предпринял наступление в направлении Монпелье, то обнаружил, что путь прегражден королевской армией, и не отважился дать сражение. Тем самым обрекая Монпелье на капитуляцию, которая произошла 18 октября 1589 года.
Война 1589 года серьезно ослабила позиции гугенотов. Кроме пяти городов они утратили контроль над нижним Лангедоком. Еще держалась Ла-Рошель, но она систематически отделялась от других территорий, находясь фактически в блокаде. Еще хуже было то, что эти неудачи вдохновили крестьян на более активные действия против протестантов. Еще Колиньи в свое время жаловался на то, что крестьян очень легко поднять на погром гугенотов. И в начале 1590 года доведенные до отчаяния многолетней войной и постоянными грабежами крестьяне в ряде южных провинций объявили себя ''защитниками короля'' и восстали, серьезно затруднив положение на этих территориях гугенотов. Стремясь восстановить свой контроль над охваченными пламенем мятежа территориями Генрих Кондэ был вынужден пойти на жесткие репрессии. Целые села сжигались, а их жители полностью уничтожались не взирая на возраст и пол. Разьяренные гугеноты не щадили никого. В ответ ожесточившиеся крестьяне, часто под предводительством местных католических священников, устраивали безжалостные расправы над всеми заподозренными в сочувствии гугенотам и сжигали замки сеньоров-протестантов (впрочем, не только их). Напуганные размахом движения многие исповедующие протестантизм аристократы начали переходить в католический лагерь, официально отрекаясь от своих ''заблуждений'' и возвращаясь в лоно римской католической церкви. Королевская власть относилась к таким ''раскаявшимся'' довольно милостиво, сохраняя за ними титулы и имущество. Но при этом обрушивая жестокие репрессии на головы ''упорствующих''. На территориях возвращенных под власть Короны протестанты, даже из ''благородного сословия'', подвергались всевозможным утеснениям. Заподозренных в содействии Кондэ либо казнили, либо отправляли на каторгу (как правило гребцами на галеры), их имущество конфисковывалось, а женщин и детей отправляли ''на перевоспитание'' в монастыри и католические школы. Тех же, кто приносил клятву на верность королю, облагали повышенными налогами и ставили на постой солдат. Правда, воспользоваться столь благоприятным моментом для возобновления наступления католики не смогли по внутренним причинам. 9 мая 1590 года скончался король Карл X, объявивший своим наследником Генриха де'Гиза, который и взошел на трон под именем Генриха IV. Кроме того, королевская казна была пуста и требовалось собрать средства для финансирования боевых действий. Нужда в средствах вынудила Генриха де'Гиза в очередной раз обратиться за помощью к испанскому королю. Но Филипп II уже израсходовавший на поддержку ''божьего дела'' во Франции за период 1587-1590 годы около 1.5 млн. дукатов на этот раз выдвинул условие – получение денег увязывалось с браком ставшего наследником французского трона Карлом де'Гизом (сыном Генриха) с испанской инфантой Изабеллой Кларой Евгенией. Правда невеста была на пять лет старше жениха, но на такую ''мелочь'' никто не обратил внимания. Тем более, что это брак был выгоден и Гизам – по матери Изабелла была Валуа, и имела право на французский престол. Таким образом брак между Карлом и Изабеллой окончательно укреплял и легитимизировал восхождение на трон Гизов. Осенью 1590 года Генрих IV повел армию на юг, стремясь захватить Беарн, бывшую личную вотчина Генриха де'Бурбона. Приближение королевской армии вызвало раскол среди чинов Беарна, большинство которых стали склоняться с прекращению борьбы. Что, впрочем, легко объяснялось тем, что одновременно с этим, у границ сосредотачивалась крупная испанская армия, готовая, по мнению гасконцев, в любой момент оккупировать этот последний осколок Наваррского королевства. 15 октября, в По беарнские штаты пошли на капитуляцию и лишь умоляли короля о прощении. Двумя днями позже был отправлен в отставку губернатор-протестант и назначен на его место католик. 19 октября официально объявили о союзе Беарна и Наварры с Францией. В то же время было дано распоряжение о восстановлении католического богослужения на обеих территориях, равно как и о возвращении собственности церкви. Аннексия Беарна Францией подорвала моральный дух защитников Ла-Рошели, последнего крупного оплота гугенотов в стране. Осажденные как с суши, так и с моря ларошельцы не могли рассчитывать самостоятельно, без помощи извне, снять блокаду. Некоторое время они уповали на Кондэ, ставшего после смерти Генриха новым лидером протестантов. Однако многие гугенотские города отказались поддержать его, что привело к затруднениям для Кондэ в сборе денег, необходимых для армии. Он довольно успешно сражался против королевских войск на юге, но постепенно оказался в безвыходном положении в Севеннах. Таким образом, он был не в состоянии прийти на помощь Ла-Рошели. 26 октября крепость решила сдаться на милость короля. Мнения католиков разделились: одни были сторонниками сурового наказания мятежников, другие желали, чтобы наказание понесли лишь предводители. В конце концов Генрих де'Гиз склонился к тому, чтобы проявить милосердие. Ларошельцам была сохранена жизнь, имущество и даже вера, но отнюдь не укрепления и привилегии. У них не было иного выбора, кроме капитуляции. В связи с этим к Генриху направили делегацию. На следующий день его армия вступила в город, получив строжайшие указания не обижать жителей. 18 ноября, определив свои правила для городской администрации, Генрих покинул Ла-Рошель, оставив в городе в качестве гарнизона четыре полка. В некотором смысле корона обошлась с ларошельцами милостиво, но они лишились всего того, что придавало им совершенно исключительную степень независимости среди прочих французских городов. Управление крепостью было передано королевским чиновникам, а их доходы присвоены короной. Законная власть, которой официально обладал городской муниципалитет, была передана гражданскому и уголовному судьям, действовавшим под началом местного сенешаля. Утрата Ла-Рошелью привилегий, которыми она обладала еще с XIV века, оставила ее беззащитной перед суровостью королевской налоговой политики. Она должна была теперь уплачивать пошлины на импорт и экспорт товаров, и выплачивать ежегодную субсидию, для того чтобы освободиться от тальи. Корона получила также непосредственный доступ к соляным месторождениям близ Ла-Рошели, с которых извлекала высокие пошлины. Что касается религии, то ларошельцы должны были согласиться с возрождением католичества. Корона разработала положение о реорганизации церковных округов, поддержке священнослужителей и патронаже католической церкви над больницами. Протестантская церковь в центре города превратилась в католическую, хотя гугенотам и разрешили построить новый храм. Были предприняты шаги, чтобы получить от Рима разрешение учредить епископство в Ла-Рошели. Гугенотам запрещалось селиться в городе, если они не жили в там до 1590 года. Что, в купе, привело к росту численности католического населения, которое, спустя десять лет составило большинство, хотя гугеноты продолжали занимать господствующее положение в торговой и морской жизни Ла-Рошели. Падение Ла-Рошели в 1590 году почти неизбежно вело к капитуляции гугенотов в центральных районах страны. Правда это произошло не сразу, а только после того, как в мае 1591 года королевские войска после десятидневной осады безжалостно разграбили город Прива, что привело другие города к покорности и отказу бороться. 28 июня 1591 года в городе Нанте Генрих IV издал эдикт, по которому гугенотам гарантировалась неприкосновенность и право исповедовать их религию, что привело к их умиротворению. И хотя этот эдикт запрещал протестантам занимать государственные должности и накладывал на них ряд ограничений, но уставшие от войны и не видя никаких иных перспектив, кроме бегства из страны, большинство гугенотов пошло на заключение мира и признание власти короля. Принц Кондэ в обмен на полное прощение (и щедрое вознаграждение в 10 млн. ливров) сложил оружие, официально объявил о своем возвращении в католицизм и отказавшись от своих прав на престол присягнул на верность королю. Во Франции наконец-то воцарился мир. Что имело последствия и за ее пределами, поскольку победа католиков во Франции окончательно деморализовала мятежников в Нидерландах, где большинство склонилось к соглашению с испанской короной. В 1592 году в Брюсселе было подписано соглашение, по которому мятежные провинции складывали оружие и признавали власть Испании, но при этом Нидерланды выделялись из числа остальных владений короны, получали широкую автономию (но при этом лишались права свободной торговли с Испанией) и передавались под управление одному из родственником короля Филиппа. Покончив таким образом со своими делами в Европе, Испания наконец-то смогла вернуть свои взоры на Восточное Средиземноморье.
В 1592 году в Брюсселе было подписано соглашение, по которому мятежные провинции складывали оружие и признавали власть Испании, но при этом Нидерланды выделялись из числа остальных владений короны, получали широкую автономию (но при этом лишались права свободной торговли с Испанией) и передавались под управление одному из родственником короля Филиппа.
Вот значит как. Коллега, для того, чтобы голландцы пошли на компромисс, придется действовать именно по сценарию Изабеллы-Альберта - то есть давать Нидерландам государственную самостоятельность и собственную династию монархов, а не кардинала-штатгальтера.
Без брака с Изабеллой Альберта вряд ли расстригут, и судьба ему оставаться вице-королем Португалии. То есть нам нужен другой Габсбург для трона Нидерландов.
Из реально сущих на тот момент Габсбургов для этого наиболее подходит Матвей. Он имеет сторонников в стране. Как сказано в википедии, по приглашению католической, но враждебной испанцам партии южных нидерландских провинций, он отправился туда тайно в 1577 году. В 1578 году получил, с большими ограничениями, звание статхаутера (чисто фиктивно, при реальной власти испанского командования). Поняв, что ему не удастся добиться реального влияния в стране, в 1581 году сложил с себя власть. Из Габсбургов он наиболее вменяем, сторонник разумных компромиссов, в том числе и в религиозной сфере. Без брака Изабелла-Альберт Филипп скорее всего посадит на трон Нидерландов его.
Но пересадка Матвея в Нидерланды в корне меняет возможные события 1612-13 - а кто мятеж-то в Венгрии поднимать будет
Тем более нашел вот такую вот интересную инфу:
"Оньяте договор - между испанской и австрийской линиями Габсбургов. Урегулировавшее спорные вопросы наследования. Заключён в июне 1617. Назван по имени испанского посла в Вене графа Оньяте.
Достижению договорённости предшествовали длительные консультации, вызванные кризисом австрийской династии. Действующий император Священной Римской империи Рудольф не имел детей. Испания настояла в 1611, что разветвление австрийской лини может быть произведено только с её обязательного согласия. В 1613 король Испании Филипп III сам заявил свои наследные права на земли Габсбургов в Центральной Европе – Венгрию и Богемию. Компромисс, устроивший всех, был достигнут стараниями посла Оньяте - горячего поборника единства католического лагеря. По условиям договора Филипп III отказывался от притязаний в пользу своего двоюродного брата - эрцгерцога Фердинанда Штирийского. Взамен Испании были обещаны австрийские территории по левому берегу Рейна в Эльзасе и земли в Тоскане (Пьомбино, Финоли). Соглашение было заключено в условиях назревавшей европейской войны и стало важной шагом на пути консолидации дома Габсбургов.
Император Маттиас подтвердил своё согласие на избрание Фердинанда. Причём в случае отсутствия у Фердинанда мужских наследников, права на Богемию и Венгрию вновь могли вернуться к Филиппу III. Формально подобное соглашение было оскорбительным нарушением существовавшего порядка, по которому Габсбурги в своих наследственных землях избирались сословиями. В данном же случае о правах подданных не было и речи. Габсбурги всё решили в семейном кругу, причём Филипп III в тексте договора назвал Чехию и Венгрию своим бенефицием, что выглядело так, как будто он распорядился ими как своей собственностью. Чешскому и венгерскому дворянству ничего не оставалось, как послушно одобрить навязанное решение. Более существенным, однако, было то обстоятельство, что Фердинанд Штирийский являлся ревностным католиком. Став королём, он повёл курс на контрреформацию. Это вызвало восстание в Богемии. Его кульминацией стала Пражская дефенестрация, ввергнувшая Европу в беспрецедентную по масштабам Тридцатилетнюю войну."
Не ясно выразился. Власти испанского командования в Люксембурге и Намюре. В остальных провинциях правили раздираемые противоречиями Генеральные Штаты. После того как Матвею не удалось примирить стороны на онове "Гентского умиротворения" и он покинул страну, южные католические провинции - Артуа и Генненгау - создали в 1582 Арраскую унию и признали власть Испании, а северные - Утрехтскую унию (и продолжили войну).
Коллеги, я извиняюсь за долгое отсутствие продолжения таймлайна ПЛВ (просто нет времени), но тут при просмотре предыдущих постов по этим темам мне пришел в голову такой, может быть в чем-то даже бредовый, вариант развития событий. Итак. Середина 17 века. Совместными усилиями России и Дании Швеция разгромлена и поделена. Россия получает Выборг и часть юго-восточной Финляндии (граница начинает проходить как в РИ при Елизавете - я умерил свои аппетиты). Все остальное отходит к Дании. В результате в Северной Европе образуется могучая Датская империя, включающая в себя собственно Данию, Норвегию, Швецию и большую часть Финляндии. Малость прижав аристократию и установив наследственную монархию датские короли устремляют свои дальние взоры за океан. Увы, Исландия и Гренландия не могут быть полноценными колониями из-за своего климата, а население страны растет и требует новых землель. И вот, датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии. Начинается с малого. Небольшие поселения на Восточном побережье, освоение Гудзонова залива. Правда, вскоре датчанам приходится столкнуться с сопротивлением англичан и французов, которые отнюдь не рады появлению у берегов Северной Америки нахальных новичков. Начинаются конфликты, плавно перерастающие в затяжную войну. Опираясь на прекрасную металлургическую промышленность и вышколенную армию ("наследство" Густава-Адольфа) и собственный крупный военно-морской флот Великая Датская империя начинает отвоевывать себе "место под солнцем"). Обрадованная Испания с восторгом вонзает свои зубы во Францию (успехи, ИМХО, мизерны, но внимание и силы Парижа отвлекают). Датские войска высаживаются в Квебеке, берут штурмом Нью-Йорк и шаг за шагом выбивают англичан и французов из Северной Америки. И вот (скажем к началу 17 века) от Флориды до Баффиновой земли и залива Бутия сплошной полосой идет Великий Винланд, земля Датского владения. Мир обещал быть...
В результате в Северной Европе образуется могучая Датская империя, включающая в сеюя собственно Данию, Норвегию, Швецию и большую часть Финляндии.
Имхо вполне возможно, вот только если Норвегия входит в Датскую империю на основе унии, то Швецию как отдельное королевство включать нельзя - же пробовали, больше не будут. Просто поглотить - рискованно - будут восстания. Так что нужно подумать как именно Швеция будет включена в состав датской Империи.
Леший пишет:
цитата:
Малость прижав аристократию и установив наследственную монархию
Аристократия в Дании была сильнее королевской власти. Особых причин для изменения этого положения в АИ нет (в РИ короли утвердились после колосального истощения сил страны в войнах со Швецией). Наоборот, короли шли на уступки аристократии в обмен на утверждение собственных начинаний. Имхо наследственная монархия возможна, но как сговор аристократии и короля - наследование в обмен на определённые привелегии. Король, в любом случае останется лишь "первым среди благородных".
Кстати, возвращаясь к вопросу поглощения Швеции - если дать шведским аристократам привелегии, которым пользовались датчане и заменить абсолютную власть шведского короля на "декоративную" датского - сопротивления среди шведских феодалов практически не будет.
Леший пишет:
цитата:
И вот, датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии.
Преимущественно из германии. В Скандинавии народу всегда мало было. А из русских земель переселенцы будут?
Леший пишет:
цитата:
Правда, вскоре датчанам приходится столкнуться с сопротивлением англичан и французов, которые отнюдь не рады появлению у берегов Северной Америки нахальных новичков.
Почему новичков? Имхо Дания уже в начале морской державой, конкурирующей с Нидерландами., а к середине 17 века - это будет одна из ведущих морских держав.
Леший пишет:
цитата:
от Флориды до Баффиновой земли и залива Бутия сплошной полосой идет Великий Винланд, земля Датского владения...
Особых причин для изменения этого положения в АИ нет (в РИ короли утвердились после колосального истощения сил страны в войнах со Швецией).
цитата:
После разорительной войны со Швецией, воспользовавшись слабостью датского дворянства, новый король Фредерик III (1648–1670) установил абсолютистский режим, узаконенный Собранием сословий в Копенгагене в 1660. Средний класс выиграл от усиления королевской власти, получив льготы для торговли, тогда как дворяне сочли себя обиженными.
Честно говоря не вижу, почему в это АИ должно быть иначе. Тем более, что благодаря увеличению товаропотока через Зунд усилятся датские купцы, заинтересованные в сильной королевской власти.
Честно говоря не вижу, почему в это АИ должно быть иначе. Тем более, что благодаря увеличению товаропотока через Зунд усилятся датские купцы, заинтересованные в сильной королевской власти.
Какие купцы? В Дании крестьянство, купечество и духовенство было задавлено аристократией. Феодалы уже сами стали купцами - они закрепощали крестьян чтобы торговать зерном на Нидерландском рынке. Как только датчане договорятся с россией о торговом сотрудничестве - будте уверены все первые роли опять таки займут феодалы, переквалифицировавшиеся в торговцев. Будут существовать снимающие все сливки торговые компании, которыми заправлять будут опять таки аристократы. Чем сильнее и богаче будет дания - тем сильнее будет аристократия. Сильная власть монарха может возникнуть только в Дании слабой, раздавленной соседями.
В вашем Аи Дания будет классическим вариантов аристократо-олигархической республики.
Сторонник Идеальных Границ, Первый Император Галактической Империи
Отправлено: 12.06.07 17:11. Заголовок: Re:
Леший пишет:
цитата:
Середина 17 века.
Леший пишет:
цитата:
датские корабли прибывают в Винланд, земли, где основывают колонии, в которые направляются потоком переселенцы не только из Скандинавии, но и Германии. Начинается с малого. Небольшие поселения на Восточном побережье, освоение Гудзонова залива.
в реале к тому времени уже существует колония Новая Швеция, основанная дочкой Густава-Адольфа в Делавэре. Ее правда потом скушали голландцы, но тем не менее....
Датские войска высаживаются в Квебеке, берут штурмом Нью-Йорк и шаг за шагом выбивают англичан и французов из Северной Америки.
Дания + Швеция в лучшем случае потянут флот равный французскому или голландскому. Впрочем, при определённом напряжении сил И Голландия и Франция задавят великую Данию на море. Успешная война с Англо-Французской коалицией - это фантастика. В общем, при определённом везении и не влезании в большие войны реально удержать Канаду и несколько островов в Карибском море.
Успешная война с Англо-Французской коалицией - это фантастика
А, скажем Датско-Испано-Австрийская коалиция против Англо-Французской? И интересно, насколько реально создание датской колониальной империи в этой АИ? И примерно какие границы она может иметь?
Дания + Швеция в лучшем случае потянут флот равный французскому или голландскому.
На самом если развитие датского флота будет идти как я прикидываю - от Кристиана III и через противостоянии с Голландцами на Балтике - в 17 веке датский флот будет входить в тройку самых больших - наравне с Испанией и Францией.
Цитата:
цитата:
Кристиан IV вскоре после восшествия на престол, в 1596 г., убедился, что ему нужен более сильный флот; Дания с ее 19 судами была по сравнению со Швецией и даже с Любеком слишком слабой. Но лишь после Любекского мира он мог обстоятельнее заняться своими планами и посвятить себя устройству обороны государства. Во многих пунктах были устроены верфи, где строились военные корабли. Он ввел новую классификацию военных судов; были выстроены двухдечные корабли, фрегаты с одной батареей и, специально для шхер, галеры. Вооружение судов было усилено, корабли получили постоянные команды, страна была разделена на округа для вербовки команд, началось правильное использование лесов для получения судостроительных материалов и мачт. Христиан еще усилил свой флот благодаря особой и совершенно своеобразной организации. Он уничтожил прежние постановления, по которым округа и отдельные города на случай войны должны были поставлять определенное количество кораблей, и установил систему постройки особого типа коммерческих судов частными лицами. Эти суда, построенные согласно особым военным заданиям, получали различные льготы и таможенные привилегии, если собственники обязывались в случае войны их передать правительству. Таким образом, был узаконен уже сложившийся в Голландии и Англии обычай строить коммерческие суда с расчетом, что им может представиться случай сражаться с неприятелем или, в мирное время, с пиратами; разница, однако же, была в том, что организация эта проводилась самим правительством для увеличения, в случае войны, количества боеспособных судов. Датский флот насчитывал уже в середине тридцатых годов около 70 военных судов; он, следовательно, был одним из самых больших флотов Европы и опасным соперником шведского; вспомогательные суда еще более его усиливали. Создание должности генерал-адмирала отделило флот от сухопутной армии и ускорило развитие первого; датский флот можно считать наилучше по тому времени организованным.
в 17 веке датский флот будет входить в тройку самых больших - наравне с Испанией и Францией.
Экономика не потянет. В лучшем случае в пятёрку. Напоню, что Голландия во второй англо-голландской за зиму построила флот, который обеспечил фактически победу. Франция при Турвиле на равных дралась с Англией и Голландией вместе взятыми. Дания на такое не способна.
Как раз потянет. Мы обсуждали с коллегами Валом, Лешим и Радугой вариант, когда Дания заключив торговое соглашение с Россией начинает вытеснять других конкурентов с балтики. И пришли к выводу, что при грамотном подходе уже через 20-30 лет Дания полностью вытеснит Ганзу с русского рынка, а перед Голландией Дания имеет существенное преимущество в виде зундской пошлины, благодаря которой можно задавить голландцев. Однако этот вариант приведёт к военному противостоянию с Голландией и Швецией, но если Дания выдержит войну - она станет господствовать на Балтике и Голландия потеряет свои позиции как главный мировой рынок.
В мае 1585 года у Дмитрия от Ирины Мстиславской родился сын, названный Иваном. А в ноябре 1586 дочь Мария. В Константинополе произошла перемена патриархов. Султан низверг патриарха Феолипта и на место его возвел в третий раз Иеремию II, находившегося в заточении, и который возвратившись на свою кафедру увидел, что все патриаршее достояние разграблено Феолиптом, кельи обвалились и даже патриаршая церковь Богородицы Всеблаженной, ограблена и обращена в мечеть. Ему велено было строить себе новую церковь и кельи в другом месте Константинополя, а средств не было никаких. И Иеремия поневоле должен был обратиться за милостыней к православным и решился предпринять путешествие на Русь. В начале мая 1588 года он прибыл в Трансильванию, откуда послал письмо русскому царю с просьбой разрешит ему въезд на территорию России. В Киве это известие вызвало легкую сумятицу. Незадолго до этого русское правительство вело с патриархом Феолиптом переговоры об учреждении патриаршества на Руси и даже, зная сребролюбие греков послало в Константинополь крупную сумму денег. И сообщение о смещении проворовавшегося Феолипта и возвращении патриаршего престола Иеремии было для Киева неприятным сюрпризом. Тем не менее разрешение на прибытие Иеремии в Киев было выдано, а местным властям по пути проезда константинопольского патриарха дозволено проявлять приличествующий случаю энтузиазм. Однако само правительство встречало прибывшего 3 июня в столицу Иеремию заметно прохладнее. После многолюдной встречи у ворот столицы Иеремия со спутниками был препровожден на подворье и устроен на житье со всеми почестями, но под крепкой стражей. Никому не дозволялось ни приходить на подворье, ни выходить из него без специального разрешения — ни русским, ни иноземцам, включая живших в Киеве православных с Востока. ''И когда даже монахи патриаршие ходили на базар, — пишет митрополит Иерофей Монемвасийский, — то их сопровождали царские люди и стерегли их, пока те не возвращались домой''. Через неделю после прибытия патриарха в столицу ему была дана краткая аудиенция у Государя, причем Дмитрий, после окончания обмена дарами бесцеремонно выдворил из палаты всех спутников Иеремии и прямо спросил патриарха: зачем он приехал в Киев, кто, собственно, ведает Константинопольской патриархией, где старый патриарх Феолипт и что сам Иеремия хочет сообщить государю? Очень скоро выяснилось, что Иеремии и в голову не приходило заботиться об учреждении патриаршего престола в Москве. Он много рассказывал о себе: как управлял Константинопольской патриархией, как был оклеветан перед султаном, как к тому же Феолипт подкупил турецких пашей, обещая давать султану на две тысячи дукатов в год больше. В результате султан велел быть патриархом Феолипту, а Иеремию сослал на Родос. Однако честолюбивый Феолипт переоценил возможности пополнения патриаршей казны. На пятый год патриаршества Феолипт был отставлен султаном, турки разграбили патриарший двор, а из церкви сделали мечеть. Иеремия был возвращен из ссылки и получил распоряжение султана строить патриарший двор и церковь в другом месте Константинополя. Денег не было — и патриарх с разрешения султана отправился за подаянием. Что же касается учреждения на Руси собственного патриаршества, то тут Иеремия проявил упорное нежелание способствовать его учреждению — нежелание, свойственное вообще восточному духовенству, утратившему былое богатство и влияние и потому особенно рьяно отстаивавшему свое номинальное первенство в церковной иерархии. Дмитрий не стал действовать в лоб. Вернув Иеремию и его спутников на подворье, царь словно забыл о них. Недели шли за неделями, русское правительство не обращало на константинопольского патриарха никакого внимания, приставленные к Иеремии люди вели с ним ничего не значащие беседы. А само подворье было строго изолировано от внешнего мира. По сути константинопольский патриарх оказался в безвыходном положении. Без получения милостыни от русской казны нечего было и думать о возвращении назад в Константинополь, где вряд ли бы обрадовались нищему патриарху. С другой стороны затягивание ''сидения'' в Киеве угрожало Иеремии возможным смещением с кафедры и избранием патриархом другого лица.
Одновременно с этим сменило тактику и русское правительство. Не требуя от Иеремии учреждения русского патриаршества напрямую, оно стало избрало окольный путь. Охранявшие патриарха русские приставы как бы невзначай стали намекать Иеремии, что на Руси были бы не против иметь своим патриархом его самого, что оказалось достаточно для самолюбивого патриарха уже успевшего сравнить свою бедствование в Константинополе с достаточно роскошной жизнью в Киеве, и потому приняв намеки своей охраны за желание самого царя и его окружения он сам выступил с инициативой остаться в Киеве навсегда и перенести сюда патриарший престол. Тем более у него не было резонов заподозрить русских в лукавстве. Для всех было очевидно, сколь выгодно Российскому государству переманить к себе первого по значению вселенского патриарха, перенести в Киев или Москву его престол. Даже в том случае, если бы в Константинополе на место Иеремии поставили другого патриарха, русская патриархия, опираясь на идею ''пренесения'' к ней всех святынь с Востока, могла бы претендовать на главное место во Вселенской Православной Церкви. Но относившийся с пренебрежением к ''северным варварам'' Иеремия и его греческое окружение и не подозревало о том презрении, с которым русские относились к своим единоверцам из Эллады. За прошедшие более чем столетие с момента завоевания Константинополя турками греческие священники во множестве прибывавшие на Русь за милостыней или для продажи ''реликвий'' (часто фальшивых, из-за чего еще при Василии III был издан указ о тщательной проверке привозимых греками для продажи ''святынь''), уже успели зарекомендовать себя с не лучшей стороны, а само слово ''грек'' стало синонимом лукавого и двуличного человека. И для русских властей согласие Иеремии о переносе патриаршего престола на Русь было нужно только для того, что этим свои решением он фактически признал, что Россия достойна иметь патриарха. В результате, после полугодового перерыва царь Дмитрий Иоаннович, посоветовавшись с супругой и поговоря с боярами, объявил о необходимости учреждения в России патриаршества, но так, чтобы константинопольский патриарх Иеремия не стал патриархом Киевским. ''И мы о том, прося у Бога милости, помыслили, — говорилось от царского имени, — чтобы в нашем государстве учинити патриарха, кого Господь Бог благоволит: буде похочет быти в нашем государстве цареградский патриарх Иеремия — и ему быти патриархом в начальном месте Вильно, а в Киеве митрополиту по-прежнему; а не похочет цареградский патриарх быти в Вильно — ино бы в Киеве учинити патриарха из российскаго собору, кого Господь Бог благоволит''. После чего грекам было дано задание решить вопрос о патриаршем престоле в России соборно, и предложено Иеремии ''быти на патриаршестве в нашем государстве на престоле Виленском и всея России''. В ответ Иеремия заявил о том, что он очень хотел стать патриархом на Руси; тем более, что султан все равно уже разорил Константинопольское патриаршество. Но при этом, согласившись патриаршествовать в России, отказался ехать в Вильно, заявив, что ''Мне в Вильно быть невозможно, потому что патриарх при Государе всегда''. Впрочем, мнение греков русских уже не интересовало. Сразу же после ответа Иеремии от царского имени об этом было четко и определенно заявлено боярам: ''Мы помыслили было, чтобы святейшему Иеремии быть в нашем государстве на патриаршестве Виленском и всея России, а в царствующем граде Киеве быть по-прежнему отцу нашему и богомольцу митрополиту Дионисию. Но святейший Иеремия на виленском патриаршестве быть не хочет, а соглашается исполнить нашу волю, если позволим ему быть на патриаршестве в Киеве, где ныне отец наш митрополит Дионисий. И мы помыслили, что то дело не статочное: как нам такого сопрестольника великих чудотворцев Петра, и Алексия, и Ионы, и мужа достохвальнаго жития, святаго и преподобнаго отца нашего и богомольца митрополита Дионисия изгнать от Пречистыя Богородицы и от великих чудотворцев и учинить греческаго закона патриарха?! А он здешняго обычая и русскаго языка не знает, и ни о каких делах духовных нам нельзя будет советоваться без толмача. И ныне, — объявлялось царское решение, — еще бы посоветоваться с патриархом о том, чтобы он благословил и поставил на патриаршество Киевское и Московское из российскаго собора отца нашего и богомольца Дионисия-митрополита по тому чину, как поставляет патриарха Александрийскаго, Антиохийскаго и Иерусалимскаго. И чин поставления патриаршескаго у него, Иеремии, взять бы, чтобы впредь поставляться патриархам в Российском царстве от митрополитов, архиепископов и епископов. А митрополиты бы, и архиепископы, и епископы поставлялись от патриарха в Российском царстве — а для того бы учинить митрополитов и прибавить архиепископов и епископов, в каких городах пригоже''. Неизвестно, какие ''аргументы'' еще привели Иеремии, чтобы окончательно сломить его, но в конце концов он сдался. 17 января 1589 года состоялось заседание царя Дмитрия Иоанновича с Освященным Собором, на котором духовенство во главе с Дионисием формально одобрило замысел государя и ''положилось на его волю''. 19 января царь, митрополит и Освященный Собор приговорили направить делегацию церковных иерархов к патриарху Иеремии для ''совета'' о предстоящих церемониях. А 26 января было произведено торжественное поставление Дионисия в патриархи. После чего, щедро отсыпав грекам денег их отпустили домой.
Правда, на этом дело не закончилось. Долгая осада константинопольского патриарха и поведение монемвасийского митрополита, который до последнего сопротивлялся установлению на Руси патриаршества, свидетельствовали, что при утверждении новой патриархии православным Востоком может возникнуть серьезное сопротивление. В такой ситуации позиция Иеремии становилась особенно важной. Когда патриарх, покидая Россию, уже доехал до границы, его нагнал царский посланник с дополнительным денежным пожалованием, грамотами от царя обещавшими дальнейшие милостыни. Особая грамота была направлена турецкому султану. Царь Дмитрий Иоаннович просил его, во имя дружбы между государствами, ''держать патриарха Иеремию в бережении, по старине, во всем''. Русское правительство не желало, чтобы Иеремия был свергнут прежде, чем соборно утвердит учреждение нового патриаршества. Грамоту восточных иерархов, утверждающую поставление первого русского патриарха, привез в Киев митрополит Тырновский Дионисий только в июне 1591 года. Константинопольская Уложенная грамота о русском патриаршестве была подписана Иеремией, антиохийским патриархом Иоакимом, иерусалимским патриархом Софронием, 42 митрополитами, 19 архиепископами и 20 епископами в мае 1590 года. Она сильно отличалась от киевской грамоты, прежде всего тем, что восточные архиереи отводили русскому патриарху последнее, пятое место после патриарха Иерусалимского (а не второе, как в русском варианте грамоты). Об этом прямо говорилось в грамоте царю Дмитрию: ''…признаем и утверждаем поставление… патриарха Дионисия, да почитается и именуется он впредь с нами, патриархами, и будет чин ему в молитвах после Иерусалимскаго''. В грамоте к Дионисию восточные патриархи с Освященным Собором писали: ''Имеем тебя всегда нашим братом и сослужебником, пятым патриархом, под Иерусалимским'' — и предлагали признавать константинопольского патриарха ''начальным'' себе. В Киеве, однако, с беспокойством заметили, что поручение выполнено не до конца: Уложенная грамота не имела подписи второго по значению в Восточной церкви александрийского патриарха. Прежний александрийский патриарх Сильвестр оставил престол, а его преемник Мелетий Пигас резко отчитал Иеремию за самоуправное и незаконное создание новой патриархии. Известный ученый-богослов, строгий канонист и весьма влиятельный на Востоке архиерей потребовал отменить это решение. ''Я очень хорошо знаю, — писал Мелетий Иеремии, — что ты погрешил возведением Российской митрополии на степень патриаршества, потому что тебе небезызвестно (если только новый Рим не научился следовать древнему), что в этом деле не властен один патриарх, но властен только Синод, и притом Вселенский Синод; так установлены все доныне существующие патриархии. Поэтому ваше святейшество должно было получить единодушное согласие остальной братии, так как, согласно постановлению отцев Третьяго Собора, всем надлежит знать и определять то, что следует делать, всякий раз, когда рассматривается общий вопрос. Известно, что патриарший престол не подчиняется никому иному, как только Католической церкви… Я знаю, что ты будешь поступать согласно этим началам, и то, что ты сделал по принуждению, по размышлении уничтожишь словесно и письменно!'' Русское правительство предвидело это затруднение, а возможно, получило информацию о позиции Мелетия Пигаса, которую могли поддержать многие на Востоке. В феврале 1592 года осыпанный милостями митрополит Дионисий Тырновский отбыл из Киева, везя с собой богатые подарки всем четырем патриархам. В грамоте Мелетию от царского имени предлагалось особо известить государя ''о утверждении'' патриарха Дионисия. Царь Дмитрий и патриарх Дионисий официально уведомляли каждого из четырех восточных патриархов, что Российская патриархия претендует на третье место во Вселенской Церкви. Льстя Иеремии, московские власти соглашались считать его главой православия вместо ''отпадшего'' Римского Папы. Александрийского патриарха Мелетия приходилось опасаться — и его признали вторым по значению. На большие уступки милостынеподатели соглашаться не желали. ''Мы, Великий Государь, — значилось в русских грамотах, — с первопрестольником нашим Дионисием патриархом, и с митрополитами, архиепископами, и епископами, и со всем Освященным Собором нашего великаго царства советовав, уложили и утвердили навеки: поминать в Киеве и во всех странах нашего царства на божественной литургии благочестивых патриархов, во-первых, Константинопольскаго вселенскаго, потом Александрийскаго, потом нашего Российскаго, потом Антиохийскаго, наконец Иерусалимскаго''. В феврале 1593 года в Константинополе составился новый Собор восточных иерархов во главе с Иеремией Константинопольским, Мелетием Александрийским (он распоряжался и правом голоса недавно умершего Иоакима Антиохийского) и Софронием Иерусалимским. Русские подарки оказали самое благотворное влияние на Мелетия, игравшего ведущую роль на Соборе. Ссылаясь на канонические правила, он успешно доказал правильность действий константинопольского патриарха и законность учреждения Российской патриархии. Однако, ссылаясь на другие правила, наотрез отказал новой патриархии в притязаниях на третье место во Вселенской Церкви. Это решение было единодушно принято и подписано участниками Собора. Учреждение в России патриаршества было с полным соблюдением формальностей признано Восточной Православной Церковью, но русскому патриарху отводилось лишь пятое место в ряду других патриархов. Многольстивые послания Мелетия Пигаса царю, царице и патриарху Дионисию, сопровождавшие соборное деяние, не могли скрасить недовольства русских таким решением. Однако, на данном этапе, в Киеве решили не настаивать. Главное было сделано - возникла пятая по счету патриаршая кафедра. Русская Церковь считавшаяся доселе только одною из митрополий Константинопольского патриархата, сделалась сама независимым патриархатом и самостоятельною отраслью церкви вселенской.
Впрочем, за церковным переустройством на Руси не забывали и о делах более насущных. Неудача с попыткой посадить в Крыму ''своего'' хана, а также отказ австрийских Габсбургов от заключения военного союза и конкретных договоренностей, временно остудила ''горячие головы'' и снизило влияние ''партии войны''. Кроме того в 1587 году во всей Восточной Европе стояла продолжительная и суровая зима. В Крыму снег лежал в течении пяти месяцев. В районе Пскова сильные снегопады прошли в конце мая. Значительная часть посевов пострадала и начался голод. В этой обстановке правительству было не до широких экспансионистских планов. И русская политика временно приобрела вновь оборонительный характер. В 1588 году по приказу царя в устье Терека было заложена еще одна Терская крепость. В то время как старая Терская крепость (на месте впадения Сунжи в Терек) была усилена и переименована в Сунженскую. Однако замышлявшийся до этого военный поход на шамхала тарковского был отменен (первоначально строительство новой Терской крепости задумывалось как начало боевых действий против турок и их союзников в Дагестане). Что повлияло и на позицию персидского шаха Аббаса I, который видя нежелание России вступать в войну против Турции, принял окончательное решение о заключении в 1590 году мира с Османской империей, который по договору отходили почти весь Азербайджан с Тебризом, Армения, Грузия, Карабах, а также западные области Ирана (Нехавенд, Луристан, Шахризур). Граница прошла с севера на юг от Каспийского моря по линии Зенджан – Хамадан до Персидского залива. Не смотря на крайне тяжелые условия мирного договора, Аббас тем не менее пошел на них, поскольку нуждался в передышке как для отражения агрессии узбеков на свои восточные владения, так и наведения порядка внутри страны. В свою очередь вдохновленная победой Турция покончив с войной на востоке повернула свои взгляды на запад, где у нее как раз возник конфликт с Австрией, государь которой, император Священной Римской империи Рудольф II отказался выплачивать Османской империи ежегодную дань в 200 тыс. дукатов. Впрочем, дело было не только в этом. На новую войну Турцию толкало и внутреннее положение в стране. В XVI в. положение крестьянства Османской империи ухудшилось из-за серьезных финансовых затруднений страны. Государственную казну опустошали все возраставшие военные расходы, содержание огромного штата двора султана, центральной администрации. Все чаще в обращение выпускались неполноценные монеты, вследствие чего вес турецкого акче по сравнению с началом века снизился к концу столетия в два раза. В XVI в. резко повысились цены на продовольствие и предметы первой необходимости. Цены на пшеницу выросли в течение этого столетия более чем в три раза, цены на хлопчатобумажные ткани, мыло — в два-три раза, на мед — в пять раз. Цены на масло к концу века повысились по сравнению с началом века в пять раз, цены на овец — в три раза. Армия порой сидела без денежного довольствия, а янычары и сипахи не раз отказывались принимать жалованье в порченой монете. В войсках часто возникали волнения, вызванные финансовыми и экономическими неурядицами. Общую картину положения, в котором находилось население империи, турецкий историк второй половины XVI в. и крупный сановник Мустафа Селяники представлял так: ''В провинциях государства чрезвычайные налоги довели... народ до того, что ему опротивел этот мир и все, что находится в нем... Управители и судьи стали назойливы... непрерывно один за другим следуют повторяющие одно и то же срочные султанские указы, где говорится: ''Пусть будут взяты авариз, нюзуль и кюрекчи (чрезвычайные налоги и сборы на нужды армии и флота) или их замены''. Чужаки (так автор именует правительственных чиновников разных рангов) ходят из дома в дом и берут с бедняков и неимущих по 300 акче, и опять эти доходы не поступают целиком в государственную казну, а часть их застревает между судьями, наибами и чаушами''. Селяники красочно описывал произвол султанских чиновников и откупщиков, не упускавших случая, чтобы поживиться за счет податных крестьян. Он писал, что ''бейлербеи и беи, являющиеся управителями провинций, по три раза в месяц совершают нашествия на подданных государства'', собирая не только большие суммы сверх установленных налогов и сборов, но и буквально разоряя крестьян расходами на свое пребывание в деревнях и поселках. Во время этих поездок потреблялось много мяса, вина и иных продуктов, а еще больше увозилось в обозах чиновников, возвращавшихся в свои города. ''Подданные страны, — писал Селяники, — начисто разорены''. В XVI веке в среде крестьян Османской империи было немало ортакчи (издольщиков). В отличие от крестьян, обрабатывающих земли тимариотов, ортакчи не имели установленных законом прав на владение земельным участком. Кроме того, если крестьянин, обрабатывавший землю тимариота, отдавал ему десятую часть урожая, то ортакчи, как правило, целиком зависевшие от воли феодала, отдавали землевладельцу значительно большую долю урожая. Издольщина и откупная система налогов, произвол чиновников и откупщиков, барщина и широкое распространение (особенно в период столь частых в XVI в. войн) чрезвычайных налогов и сборов, как денежных, так и натуральных, особенно тягостных, — все это вызывало рост недовольства широких крестьянских масс. Это недовольство выразилось в увеличении числа крестьян, бросавших свои земельные участки и бежавших, несмотря на запрет и страх наказания, в другие места, чаще всего в города. В XVI веке в турецком языке появилось специальное слово для обозначения беглых крестьян. Их называли ''чифтбозан'', букв, ''оставивший свой надел невозделанным'', т. е. крестьянин, бросивший свою землю. Специфической чертой жизни городов того времени стало умножение численности городского плебса. Фактически для османского общества XVI века значительная масса покидавших деревни крестьян и обширный слой лиц без определенных занятий в городах оказались "лишними людьми".
Проблема "лишних людей", получивших в османских документах название левендов, решалась Высокой Портой путем их привлечения к участию в завоевательных войнах в качестве стрельцов - тюфекчи. Со временем отряды левендов превратились в грозную мятежную силу, угрожавшую порядку в Османской империи. Отказываясь сдавать оружие по возвращении из походов, левенды большими и малыми группами расходились по анатолийским и балканским провинциям в надежде найти место в военной свите того или иного крупного феодала, губернатора провинции или уезда. Те, кто не смог обрести себе такого пристанища, легко превращались в разбойников. В конце XVI века число последних выросло настолько, что слово "левенд" обрело значение мятежного человека, разбойника. Множество молодых крестьян ушло в медресе. Их появление здесь сделало софт - учащихся медресе зачинщиками и участниками многих волнений и бунтов в городах и селах империи. В результате чего периодические вспышки недовольства крестьян переплелись с бунтами учащихся медресе, остро и чутко реагировавших на положение бедных слоев крестьянства, к которым они в подавляющем большинстве принадлежали по происхождению. В 70—80-х годах XVI века антиправительственные выступления софт в Анатолии доставили немало хлопот султану и Порте. В 1576 году бунты учащихся медресе, сопровождавшиеся пожарами и кровавыми побоищами, произошли в ряде мест в бассейне реки Ешильырмак на северо-востоке Анатолии. Особенно опасный для властей характер приняли волнения софт в санджаке Джаник, которые удалось ликвидировать только с помощью сил санджакбея Амасьи. В Джанике учащиеся медресе не просто бесчинствовали и грабили, но принуждали тимариотов выплачивать им значительные денежные суммы. Вскоре аналогичные события произошли и в районе Амасьи. В 1576—1577 гг. софты бунтовали в Бурсе, Долу, Анкаре, Карахисаре, Коджаэли, Кастамону, Синопе и ряде других городов Анатолии. Население повсеместно поддерживало мятежи софт. Волнения приобрели настолько опасный для властей характер, что весной 1579 года султан был вынужден даже издать указ, в соответствии с которым учащиеся медресе, участвовавшие в беспорядках, получали высочайшее прощение, а также обещание, что их самих и их родственников не будут притеснять правительственные чиновники. Несмотря на эти меры, в 1579—1583 гг. софты вновь не раз поднимали бунты. Антиправительственные выступления софт произошли в Амасье, Кастамону, Кютахье, Конье и в ряде других районов. Порта была вынуждена даже вести переговоры с бунтовщиками. В 1584 году вновь был издан указ, в котором султан заверил учащихся медресе, что все их жалобы, направленные непосредственно в столицу, будут тщательно рассмотрены. Султан обещал всем бунтовщикам прощение в случае прекращения мятежей. Однако положение не улучшалась. Крупные феодалы — владельцы зеаметов и хассов — самовольно увеличивали налоги. Неуклонно росли и многочисленные, в основном денежные, государственные налоги. Особенно безудержно увеличивались чрезвычайные налоги. Так, размер одного из таких налогов, периодически взимавшегося на нужды султанского флота, на протяжении XVI века возрос в семь-восемь раз. К этому надо добавить продолжавшееся падение курса акче и бурный рост цен на продовольствие и предметы первой необходимости. Особенно тяжелым было положение немусульманского крестьянства. Подушный денежный налог, джизье, который взимался только с немусульман, на протяжении столетия — с начала XVI до начала XVII в. — возрос примерно в 15 раз. Необходимость выплачивать многочисленные денежные налоги и сборы все чаще толкала крестьянина в хищные руки ростовщиков. Последние давали деньги в долг под чудовищные проценты, доходившие до 50—60 в год. Множество крестьян, запутавшихся в сетях ростовщиков, годами бесплатно работали в счет долга в их владениях. У вконец разоренных крестьян ростовщики отбирали землю в возмещение займа. Многие крестьяне принуждены были не только уплачивать тяжкие налоги, но и отдавать большую часть остававшегося в их распоряжении урожая ростовщикам. Все это вело к появлению нового слоя землевладельцев, в основном ростовщиков, ставших собственниками крупных поместий, в которых трудилось немало батраков из числа разорившихся издольщиков. Количество безземельных крестьян во второй половине XVI в. начало резко возрастать, что привело к бегству крестьян из своих сел и упадку сельскохозяйственного производства. Все эти обстоятельства вызвали к концу столетия продовольственный кризис и многократное повышение цен на продовольствие. В этот период в ряде районов Османской империи наступил голод. Дело доходило до того, что люди ели траву, чтобы спастись от голодной смерти.
Между тем многочисленные войны, которые вела Османская империя, требовали огромных затрат. За вторую половину XVI века численность наемной армии более чем удвоилась, а расходы на нее выросли почти в три раза. Средства на это давала главным образом жесточайшая эксплуатация издольщиков. Поскольку государственная казна то и дело оказывалась пустой (ее не всегда даже хватало на нужды султанского двора и на содержание штата придворных), испытывала материальные невзгоды и армия, находившаяся на жалованье. Солдатам и военачальникам порой по нескольку месяцев задерживали выплату денежного довольствия. В этих условиях расквартированные в провинции войска, в особенности янычары, и ранее позволявшие себе поборы и вымогательства, буквально грабили население. Мустафа Селяники сообщает, например, что весной 1592 году в Стамбул пришла жалоба от населения Эрзурума. В ней говорилось, что ''янычарские отряды захватили у нас землю, поселились на ней и чинят препятствия нашим делам и заработкам. Не позволяя нам касаться до съестных припасов, поступающих извне, они сами насилием и несправедливостью, ничего не платя, забирают их в свои руки и продают нам втридорога. Да и прочие военные люди — латники, пушкари и обозники — поселились у нас по причине войны (имеются в виду, вероятно, военные действия против Ирана)... и нет границ и пределов разного рода их насилиям и притеснениям... Это явится причиной величайшего мятежа и беспорядка''. Ситуация ухудшалась и кризисом тимарной системы, представлявшей собой основу социальной структуры османского общества, краеугольный камень его государственности. В то время как цены на рынке и государственные налоги выросли, размеры финансовых поступлений сипахи с их держаний осталась на прежнем уровне. Что толкало сипахи на усиление эксплуатации прикрепленных к земле крестьян. Однако тимарная система не могла удовлетворить возросшей нужды в деньгах, так как размеры поступлений и права сипахи в отношении своих держаний были строго регламентированы законом. В итоге доля тимариотов в общем объеме ренты, получаемой с крестьян, резко сократилась. Например, если в начале XVI века в их пользу шло от 50-70% сборов с сельского населения, то к концу века доля тимариотов сократилась до 20-25%. В итоге военные расходы, которые несли на себе сипахи, перестали окупаться сборами с тимаров, и феодалы стали все более терять интерес к своим владениям. Боевой дух и желание воевать неуклонно падали, из 10 тимариотов лишь 1 являлся под знамена санджакбея. Поэтому резко возросла роль военной добычи, которая подчас увеличивала доход сипахи втрое, а ее сокращение наносило значительный ущерб тимариотам, которые оставаясь без средств к существованию нередко примыкали к бунтовщикам, усиливая нараставшие сепаратистские стремления. И в этой обстановке Высокая Порта просто нуждалась в ''маленькой победоносной войне'', которая позволила бы дать военную добычу сипахи и занять военной службой массу левендов, которые в ином случае превратились бы в горючий материал опасный для внутренней стабильности. А мятеж янычар, которые по окончании персидской кампании в 1590 году слонялись без дела и плохо оплачивались, заставил Порту пообещать им новые завоевания и добычу.
Первоначально в качестве нового противника Турция рассматривало Россию. Образование подконтрольных русскому правительству казачьих войск не привело полному искоренению казачьих вольностей. По прежнему существовало фактически независимое Низовое Днепровское казачье войско (Запорожская Сечь). На реке Ея ушедшая с Дона часть казаков основали новую воинскую общину, неподвластную центральному правительству. И конец 70-х и 80-е годы стали временем расцвета казачьих набегов на территорию Османской империи, которая будучи занятой войной с Персией не могла наладить эффективную оборону своих границ. Ежегодно стаи казацких ''чаек'' устремлялись по морю к турецкому побережью, грабя прибрежные селения и захватывая купеческие корабли. Так, по официальным жалобам османов русскому царю, только малороссийские казаки в 1570-1580-х гг. совершили более 40 нападений на турок и татар, угнали 100 тыс. быков и овец, 17 тыс. коней, взяли 120 тыс. рублей деньгами. Иногда казачьи набеги приобретали черты крупномасштабных боевых операций. Так, в 1583 году несколько тысяч казаков бросились в Молдавию и опустошили ее, а потом вторглись в турецкие владения и тут взяли крепость Ягорлык и разграбили город Тягин. А в 1589 году казаки опять напали с моря на город Козлов (Гезлев; совр. Евпатория) и разорили его, а на обратном пути спалили посад Белгорода-Днестровского. Кроме того, османов встревожило заключение договора ''о дружбе'' между Россией и императором Священной римской империи (хотя сам договор был довольно ''беззубым'', но сам факт его существования сильно раздражал турок). В результате в сентябре 1589 года было получено сообщение, что через Дунай переправляется сильное турецкое войско под начальством беглербега готовое идти Львов. И что у Перекопа собирается татарское войско, готовое атаковать Южную Русь. Хотя до прямого столкновения дело не дошло. Дмитрий отправил к беглербегу предложение приостановить военные действия, пока в Стамбул не прибудет русский посол для урегулирования спорных вопросов и заключения мирного соглашения; и так как главный повод к вражде со стороны Турции были казацкие набеги, то Дмитрий тогда же послал обещание, что Россия будет удерживать казаков от походов на Черное море. Беглербег, обманутый слухом об огромности собранного русского войска, не пошел далее и приостановился. Хотя отдельные татарские отряды подкрепленные добровольцами из турок начали опустошать Подолию. Сам беглербег не был сторонником войны и в разговоре с русским послом Григорием Нащокиным выразился, что главная причина несогласия одни казаки; пусть только Россия укротит их, не допустит более делать морских набегов, тогда твердый мир последует. Но в самом Стамбуле обстановка была совершенно иная. Визирь Синан-паша был настроен на конфронтацию и предъявил Нащокину ультиматум: для предотвращения войны Россия должна выплатить Турции крупную контрибуцию, вернуть Азов, срыть свои крепости на Тереке и не допускать новых казацких набегов. Ситуацию ухудшал тот факт, что шведский король Юхан III сосредоточил в Финляндии флот и большую сухопутную армию, насчитывавшую до 10 тыс. солдат. Видимо рассчитывая на то, что война с Османской империей оттянет на себя основные русские силы, шведы организовали ряд нападений на пограничные волости. В июле 1589 года их отряд пришел в Кандалакшскую волость, где сжег несколько поселений, уничтожив около 450 человек. Осенью другой шведский отряд, численностью до 400 человек, разорял Керетьскую и Кемскую волости. Одновременно его эмиссары были замечены в Польше, где они убеждали всех в скорой войне России с Турцией и Швецией, и подбивали местное дворянство воспользоваться моментом чтобы снова выступить против царской власти. Перед страной замаячила угроза войны на два, а то и на три фронта. В этой ситуации было главным выиграть время. Нащокину было дано указание тянуть переговоры и даже сделать вид, что в России готовы пойти на уступки. А тем временем русское командование стало сосредотачивать силы на шведской границе. 26 октября 1589 года Разрядный приказ ''по свейским местам'' распорядился усилить гарнизоны Орешка, Корелы и Царского острога (о-в Котлин), а 2 августа направил в Новгород ''для свицких людей приходу'' воеводу Дмитрия Ивановича Хворостинина со значительными военными силами. 4 января 1590 года собранная для войны армия сосредоточилась в Новгороде, откуда 6 января выступило на Выборг. До присоединения Ливонии к России этот шведский порт в течении долгого времени служил крупнейшим перевалочным пунктом, из которого товары из России направлялись в Западную Европу, обогащая как местных жителей, так и королевскую казну. Но разгром русскими Ливонского ордена привел выборгскую торговлю в полный упадок, что нанесло серьезный ущерб финансам Шведской короны. И потому шведы при каждом удобном случае пытались военным путем вернуть себе контроль над идущим с востока грузопотоком, стремясь подмять под себя большую часть балтийской торговли. Предпринимая наступление на Выборг русское правительство выдвинуло задачу оттеснить шведов от основных центров балтийской торговли и обезопасить свои северные границы от посягательств агрессивно настроенного молодого Шведского государства. Русское командование использовало для наступления все имевшиеся в его распоряжении силы, собрав на русско-шведской границе 35-тыс. армию во главе которой стояли князья Ф. И. Мстиславский и Ф. М. Трубецкой. 23 января 1590 года передовые части русские войска достигли окрестностей Выборга, в районе которого находился 4-тыс. шведский корпус, который пытался остановить продвижение русских. Хворостинин не дожидаясь подхода главных сил атаковал шведов. Сражение продолжалось с 2 часов дня до вечера и закончилось победой русских. Шведы отступили на север, оставив в Выборге около 1600 солдат. В ночь с 28 на 29 января русские завершили установку батарей и приступили к методичному обстрелу крепости. Отряды русской конницы были посланы разорять селения вглубь Финляндии, где находились главные шведские силы во главе с командующим королевскими войсками в Финляндии Г. Банером. После двухнедельной бомбардировки в стенах образовались большие проломы. На рассвете 12 февраля русская армия предприняла генеральный штурм. Крепостные стены подверглись атаке разом в семи пунктах. Колонна, устремившаяся в главный пролом, насчитывала 5730 человек, в том числе 1850 стрельцов, 1 тыс. казаков и других ратных людей, 2380 боевых холопов. Но несмотря на громадное численное превосходство, русский осадный корпус после четырех-пяти часов боя потерял множество людей и был вынужден прекратить штурм.
В неудаче воеводы обвинили Бориса Годунова, который сам руководил обстрелом крепости. Но не имея боевого опыта Годунов направил весь огонь артиллерии на стены крепости, ''а по башням и по отводным боем бити не давал''. В итоге огонь с башен нанес тяжелый урон штурмующим колоннам, а самого Годунова стали подозревать в том, что он ''норовя'' шведам, помешал воеводам занять Выборг. Тем не менее, на другой день русская артиллерия возобновила бомбардировку северной части крепостной стены. Пролом был значительно расширен. Воеводы подвели к крепости свежие силы и приготовились к новому штурму. Обороняя крепость, шведы понесли тяжелые потери. Восполнить их они уже не могли. Не надеясь на благоприятный исход борьбы, штатгальтер Выборга К. Горн обратился к русским с предложением мира. И не смотря на возражение остальных воевод, настаивавших на новом штурме, Годунов прекратил боевые действия и начал переговоры, рассчитывая добиться сдачи города мирным путем. В свою очередь шведский главнокомандующий соглашался только на выплату контрибуции. Между тем зима была на исходе. Поверх льда появились талые воды. В такой ситуации, не добившись никаких конкретных результатов, русские заключив со шведами перемирие, отошли от Выборга. Однако перемирие не было признано шведским королем. В результате Г. Банера за то, что он не пришел вовремя на помощь гарнизону Выборга, отправили в отставку, заменив его фельдмаршалом К. Флемингом, вступившим в командование направленной к восточным границам королевства армией, численность которой довели до 18 тыс. солдат. В ноябре 1590 года шведское командование предприняло попытку захватить Корелу. Атака была отбита. Преследуя отступающих, русские войска обложили Выборг, но по приказу из Москвы сняли осаду и отошли за свой рубеж. 10 января 1590 года была получена информация о наступлении на Невск 14-тыс. шведского войска во главе с Ю. Бойе. Навстречу шведам к границе выступила рать под командованием князя Д. А. Ногтева-Суздальского и М. М. Кривого-Салтыкова, состоявшая из трех полков. На соединение (''в сход'') с ними из Орешка подошел отряд князя Ф. А. Звенигородского. Бои на Карельском перешейке продолжались 3 недели. В результате шведские отряды Ю. Бойе и подошедшего к нему на помощь М. Грина не смогли продвинуться дальше озера Вуокса, а в феврале 1591 года ''пошли из земли вон''. Улучшилась обстановка и на юге. В 1590 году император Священной Римской империи Рудольф II прекратил выплату ежегодной дани, тем самым бросив вызов величию Османской империи (не говоря уже о том, что из-за этого турецкая казна лишилась солидного источника доходов). Что привело к смягчению позиции османов в переговорах с русскими послами, тем более что агрессивно настроенный Синан-паша был снят в том же 1590 году со своей должности, а его преемник Фергет-паша был согласен на примирение. Благодаря чему удалось добиться сохранения мира. Турция отказывалась от своих претензий к русским, а Россия должна была заплатить сто сороков соболей за вред, который нанесли Высокой Порте казаки своими набегами. Однако облегчение было недолгим. Крымский хан отказался признать русско-турецкое мирное соглашение, и 10 июня 1591 года сторожевые станицы донесли ''с поля'' о движении 60-тыс. крымской орды к русским границам. Во вторжении помимо крымчаков участвовали Малая Ногайская (Казыев улус) и Едисанская (Буджакская) орды, турецкие отряды из Очакова и Белгорода-Днестровского и янычары. В распоряжении хана находилась также полевая артиллерия с турецкими пушкарями. Получив эти известия Дмитрий III приказал всем ''украинным'' воеводам немедленно собраться у Белой Церкви, а затем выступить к Киеву, оставив ''на берегу'' (р. Рось) небольшой сборный отряд головы Степана Борисовича Колтовского с 300 ''детей боярских добрых одвуконь изо всех полков''. Его отряду предстояло узнать и сообщить в Киев сведения о времени и месте перехода татар через р. Рось, по возможности атакуя их авангарды. Они сделали попытку задержать наступление крымских войск. Однако силы были слишком неравные, противник шел на Киев большими силами. В произошедшем столкновении русская застава сразу же была разгромлена татарами, которые разорив окрестности Чигирина и Черкасского городка 22 июня вышли к р. Рось, и переправившись через нее у Богуслава (между Корсунью и Белой Церковью), двинулись по дороге на Киев, где успело сосредоточиться 20-тыс. русское войско, и был возведен большой ''обоз'' – полевое укрепление типа хорошо известного, но отчасти модернизированного ''гуляй-города''. Утром 24 июня 1591 года ''в третьем часу дни'' (около 5 часов утра по современному времяисчислению) крымская армия подошла к Киеву, где немедленно атаковала стоящие в ''обозе'' русские войска. Но без особого успеха. Приближавшаяся к укреплениям татарская кавалерия рассеивалась артиллерийским и оружейным огнем, затем из-за открывавшихся щитовых ворот ''обоза'' противника атаковали конные сотни. Они ''травились'' с татарами, а затем быстро отступали назад, подводя крымцев под залпы своих пушек и пищалей. Таким образом сражение проходило до вечера. С закатом солнца бои прекратились, но затем русские ''тое ночи пошли из обозу со всеми людьми и с нарядом на крымского царя на Казы-Гирея, на ево станы, где он стоит, и на походе блиско крымского царя полков учали стрелять''. Встревоженный русским нападением и пушечной стрельбой, Кази-Гирей поверил ложному сообщению о прибытии свежих государевых полков. В связи с этим на рассвете 26 июня он начал поспешное отступление от Киева. Посланные вслед уходящим крымцам русские части разгромили отдельные татарские ''загоны'', взяв в плен около 1000 человек. Преследование арьергардных отрядов разбитой орды велось и ''в Поле''. В последних боях этого крайне неудачного для татар похода был ранен Казы-Гирей, сумевший, однако, сохранить и привести назад часть своего войска. По сообщению русского гонца Ивана Бибикова, в Бахчисарай крымский хан прибыл 22 июля 1591 года, въехав в город ночью на телеге с подвязанной рукой. Назад с ним вернулась лишь треть ушедший на войну татар.
Поражение вынудило крымского хана быть более осторожным. Отказавшись от повторения похода на Киев, он вернулся к старой тактике быстрых опустошительных набегов на приграничные русские области. Весной 1592 года 40-тыс. войско ''царевичей'' Фети-Гирея и Бахты-Гирея обрушилось на Киевские, Брацлавские и Волынские места. Пользуясь внезапностью своего нападения, татары разорили ближайшие к рубежу волости, захватив большой полон: ''И воеваху те места и разоряху и многих людей побиша и села и деревни многие пожогша; дворян и детей боярских з женами и з детьми и многих православных крестьян в полон поимали и сведоша, а полону много множества, яко и старые люди не помнят такой войны от поганых''. Из Белой Церкви против татарских царевичей выступило войско, составленное из полков ''украинного разряда'' под командованием князя Бориса Камбулатовича Черкасского и Ивана Ивановича Ходкевича. 18 мая произошло сражение между русскими войсками и авангардом крымской армии возглавляемым Араслан-мурзой. В ходе боя татарский авангард был полностью уничтожен, что вынудило Фети-Гирея и Бахты-Гирея повести свои войска обратно к границе. Правительство тогда же попыталось по горячим следам организовать поход в степь, направив из Корсуни в погоню за уходящими татарами войско под командованием воевод Ивана Михайловича Бутурлина и Артемия Ивановича Колтовского. Получив наказ ''над крымскими царевичами поискать государевы дела'' они выступили вслед отступающим крымцам, побили их арьергард и сумели отбить часть полона. Встревоженное активностью татар на русской границе, правительство ''по полоняничным вестям'' вывело ''на поля'' все окраинные полки, которые стояли на рубеже в полной боевой готовности до конца сентября, но нового татарского нападения не последовало. Однако в Киеве не успокоились. Для более успешной организации обороны правобережья Днепра было принято решение об увеличении Малороссийского (Днепровского) казачьего войска, численность которого была увеличена с 20 до 30 тыс. человек, для чего, в дополнение к уже существующим 16 полкам, было сформировано 8 новых: Нежинский, Черниговский, Прилуцкий, Ичанский, Ирклеевский, Миргородский, Полтавский, Кропивинский. Кроме этого, для улучшения ситуации в 1592 году правительство пошло на радикальную меру – решило поручить охрану рубежей самому населению. Было принято положение о ''заказных городах'', которым в южных уездах ограничивалось поместное и вотчинное землевладение. А крестьяне пограничных уездов были записаны в драгуны. Их освободили от всех повинностей, но взамен объединив в полки обязали нести военную службу. В качестве офицеров там же, в пограничных волостях, стали селить дворян и детей боярских, причем без поместий, - что бы несли офицерскую службу, и тем кормились. Поскольку крестьяне охотно записывались на службу число драгун быстро возрастало (только в Комарницкой волости Севского уезда к 1594 г. их было 5,5 тыс. чел., объединенных в 4 полка). Опыт оказался удачен. Драгуны-крестьяне – фактически военные поселенцы – оказались очень хорошим изобретением; они требовали самых скромных материальных вложений и очень хорошо служили. В результате правительство приняло решение распространить эту практику и на другие регионы. Например, в том же 1592 году в Заонежье записаны в службу на тех же условиях, что и драгуны Юга 8 тыс. дворов, которые должны были играть роль пограничной стражи на на севере, где продолжалась война со шведами. Так, зимой 1590/1591 г. русскую границу перешло северо-шведское крестьянское ополчение под предводительством Везайнена. Шведы совершили поход через Кольский полуостров за Лапландские горы и дошли до Белого моря. Выйдя к побережью, ополченцы осаждали Печенгский монастырь, разорили его окрестности, после чего вернулись на свою территорию. Новое нападение последовало летом 1591 года. Оно было приурочено к согласованному со шведской стороной походу Казы-Гирея на Киев. После получения известий об этом вторжении ''свейских немцев'' из Новгорода в поход выступило войско под командованием Петра Шереметьева (в Большом полку) и князя Владимира Долгорукого (в Передовом полку). В произошедшем в Корельском уезде сражении русский Передовой полк, благодаря несогласованным действиям воевод (князь Долгорукий со своим полком самовольно отошел от Большого и Сторожевого полков на расстояние около десяти верст, из-за чего основные русские силы не смогли оказать ему своевременной поддержки) неожиданным ударом шведов был разбит, а воевода Долгорукий попал в плен. Ответные меры с русской стороны были предприняты после поражения под Киевом союзника шведского короля крымского хана Казы-Гирея. 29 августа 1591 года из Москвы в Новгород с подкреплениями выступил князь С. М. Лобанов-Ростовский, который должен был заменить взятого в плен князя В. Т. Долгорукого. Вскоре (1 сентября 1591 года) туда же направили рать из 3 полков под командованием князя Тимофея Трубецкого. В Новгороде полки Трубецкого и Шереметьева соединились. Армию из 5 полков возглавил воевода князь Т. Р. Трубецкой. П. Н. Шереметьев стал первым воеводой Передового полка. Тогда же были пополнены гарнизоны пограничных крепостей Ладоги и Орешка.
Тем не менее, нападения продолжались. Так, в августе 1591 года около 1200 ''немецких людей'' во главе с Х. Ларсоном опустошали Кемскую волость, приходили к Сумскому острогу, осаждали Колу. Но понеся тяжелые потери вынуждено было прекратить поход. Но уже в сентябре этого же года русскую границу перешло войско С. Петерсона. Целью его похода стала Сумская волость, где им удалось выжечь посад Сумского острога (но сам острог взять не удалось), а затем разграбить побережье Белого моря. В Москве возросшая активность неприятеля вызывала тревогу. В Соловецкий монастырь были посланы ''со многими ратию князь Андрей Акинфиев и Елизарий Протопопов''. Прибытие этих войск позволило русскому правительству вытеснить со своей территории шведские отряды, а в дальнейшем перейти к решительному контрнаступлению против шведов и разорить порубежные неприятельские волости Олой, Лиинелу, Сиг и др. Ответом на летние экспедиции шведов в карельские и кольские места стал новый Выборгский поход русского войска под командованием князей Ф. И. Мстиславского и Ф. М. Трубецкого. 15 декабря 1591 года армия, состоявшая из 6 полков, выступила из Москвы к Новгороду, куда прибыла к Рождеству (25 декабря 1591 года). 6 января 1592 года полки Мстиславского и Трубецкого двинулись к шведскому рубежу, и уже 30 января подошли к Выборгу. Здесь передовые русские части были атакованы выступившими из крепости гарнизонными войсками. Но после недолгого боя шведы не выдержали удара Ертоульного полка, усиленного казацкими и конными стрелецкими сотнями, и поспешно отступили. Преследуя противника, русские воины ''немецких людей в город всех втоптали и многих перебили и языки поимали''. Обстреляв город из полкового ''наряда'', русские воеводы к концу дня сняли осаду. Отказавшись от бессмысленного стояния под стенами хорошо укрепленной Выборской крепости, московские воеводы по Гаменской дороге ''тое же ночи пошли мимо Лаврицы и стали воевати без числа, велика война была. И многия городки на реке поимали, и немцев побили, и в полон поимали без числа''. Одновременно с этим в январе 1592 года в поход из Сумского острога выступил большой отряд воеводы князя Г. К. Волконского, усиленный артиллерией. Перейдя рубеж, русские разорили шведские пограничные места (''Каинскую землю'') и благополучно вернулись с большим полоном. Ответное нападение шведов на Сумский острог произошло в конце лета 1592 года. Однако на этот раз противник был разбит подоспевшим сюда войском Г. К. Волконского. Только следующий, 1593 год принес России долгожданную стабилизацию. 17 ноября 1592 года скончался шведский король Юхан III Ваза. Состоя в браке с Анной Ягеллон, он не имел детей, в результате чего шведский трон перешел к его младшему брату Карлу, ставшему следующим шведским королем под именем Карла IX. В отличие от своего старшего брата он был настроен гораздо более миролюбиво и, взойдя на трон, тут же начал переговоры с Москвой о мире. Поскольку этот конфликт не приносил пользы ни одной из сторон, то уже 20 января 1593 года Россия и Швеция заключили мирный договор, по которому стороны отказывались от взаимных претензий и возвращались к довоенному состоянию. Установление мира на севере позволило наконец-то русскому правительству уделять гораздо больше внимания конфликту на южных границах. Тем более, что обстановка там вновь стала складываться благоприятно для русских. В 1591 году османы начали наступление в Венгрии против пограничных крепостей. Формальным обоснованием начала военных действий стал факт прекращения выплаты дани Турции императором Священной Римской империи Рудольфом II. Однако Хасану, паше Боснии, не удалось захватить крепость Сисек в Хорватии, в результате чего его сильная армия оказалась наголову разбита значительно уступавшими ей по численности войсками Габсбургов. Тогда, в 1593 году османы начали крупномасштабное наступление своими основными силами. Разгромив 22 июня у Сисека императорскую армию, командующий турецкой армии Синан-паша в октябре 1593 года овладел крепостями Веспрем и Палота. Но 3 ноября 1593 года их отряд потерпел поражение при Пакозде. Отличившийся здесь венгерский военачальник Миклош Палфи 27 ноября освободил крепость Филяково (Фюлек), а в конце ноября-декабре занял ряд османских крепостей в северных комитатах королевства Венгрия. В этом же году усилиями папы Климента XIII возникла Священная лига (Папская область, испанские и австрийские Габсбурги, великий герцог Тосканы и герцог Феррары). В сентябре 1593 года в Россию прибыл имперский посол Н. Варкоч, с целью привлечь Дмитрия III (Дмитрий I – Донской, Дмитрий II – Шемяка) к антитурецкой коалиции. Начались весьма деликатные переговоры о союзе держав против Турции. Императорскому послу удалось добиться принципиального согласия участия России в войне против Османской империи, но окончательное решение уперлось в возникшие разногласия по поводу раздела возможной добычи. Русские претендовали на Крым, Северное Причерноморье и Молдавию. В то время, как император Рудольф II будучи готов уступить Крым, имел собственные виды на Молдавию, и его посол не имел полномочий идти на уступки в этом вопросе. Не добившись окончательных договоренностей, 8 декабря Варкоч покинул Киев в сопровождении русского посланника, который должен был продолжить переговоры уже в Вене.
Весной 1594 года, воспользовавшись уходом из Венгрии основных сил османов императорская армия перешла в наступление овладев 10 марта Ноградом и несколькими крепостями в комитате Шомодь. Однако длившаяся с 4 мая по 29 июня осада Эстергома 35-тыс. императорской армией закончилась безрезультатно. Вместе с тем, это заставило османов более тщательно отнестись к такой проблеме турецкой армии, как ее сезонность. Ибо от отправки турецкой армии из Стамбула до достижения цели проходила большая часть летнего времени, пригодной для ведения военных действий. А после военных походов, турецкий гарнизон, скрывающийся в венгерских крепостях, мог противостоять нападению (ранней весной и поздней осенью) войск противника лишь в том случае, если он был обеспечен достаточными продовольственными запасами, необходимыми до следующего лета. По этой причине турецкое руководство приняло решение о привлечении к боевым действиям татар, уже неплохо зарекомендовавших себя во время Персидской компании. В 1594 году Синан-паша предпринял широкомасштабное наступление с целью овладения всего венгерского отрезка дунайского водного пути. При этом он не скрывал намерения дойти до Вены, о завоевании которой мечтали все турецкие султаны, начиная с Сулеймана Кануни. По приказу султана татары должны были проводить зимовки в Венгрии. Их задача заключалась в том, чтобы к началу походов в турецкие пограничные крепости доставлялось необходимое продовольствие и военные средства. Для чего крымский хан пошел на урегулирование отношений с Россией. 14 апреля 1594 года Казы-Гирей принес шерсть перед посланником князем Меркурием Щербатым, прибывшим в Крым в конце 1593 года, а в середине июля в Венгрию прибыло из Крыма 20-тыс. татарское войско во главе с ханом Казы-Гиреем. И это изменило обстановку на фронте в пользу турок, которые в сентябре захватили важнейший стратегический пункт – крепость Дьердь. И хотя им не удалось овладеть крепостью Комаром, которую они осаждали с 7 по 24 октября, но в принципе компания 1594 года для Габсбургов была проигранной. Активизировалась и Россия. Той же весной 1594 года русское войско собранное в Астрахани в числе 2.5-тыс. чел., под началом воеводы Андрея Хворостинина, двинулось на Терек и, усилившись здесь терскими и гребенскими казаками, пошло на реку Койсу (Сулак), где, по договоренности, должен был соединиться с иверийским войском. Шамхал тарковский (владелец большой части Дагестана, прилегающей к западным берегам Каспийского моря) с кумыками и ногайцами встретил русских на реке Койсе, но не удержал переправы и отступил к Таркам, которые будучи расположенным амфитеатром по скату скалистой горы близ берега Каспийского моря, не имел особенно сильных укреплений, и был взят русским без большого труда. Но удержаться в нем было трудно. Шамхал был сторонником выжидательного способа ведения войны и следовал местному правилу ''ловить скорпиона за хвост''. Воевода стал укреплять Тарки, но блокада вокруг города становилась все более тесной. Встревоженный Дагестан (особенно сильный аварский хан) высылал к шамхалу новые подкрепления. Осажденные русские изнурялись в постоянных битвах, и все ждали прибытия обещанной грузинской рати, но она не приходила, а что еще важнее – не являлся сват кахетинского царя, которого следовало посадить в Тарках на шамхальство. Хворостинин, видя себя в безнадежном и бесцельном положении, решился наконец бросить свое завоевание и отойти обратно на Терек. Оставив большую часть обоза русские ночью вышли из города и беспрестанно атакуемые горцами, спустя сутки добрались до Койсу. Вместе с тем, уход наиболее боеспособной части крымского войска в Венгрию возродил в России планы удара по Крыму. Узнав об этом, ''князи, и бояре, и воеводы, и всякие воинские ратные люди, и вся земля'' били челом царю, ''чтоб им в то время позволили идти на Крым''. Благо появился удобный предлог для нарушения русской стороной только что заключенного мира. 17 мая 1594 года 8-тыс. ногайский отряд под командованием мурз Казыева улуса Баран-Гази-мурзы Шейдякова и Ислам-мурзы и турецкого аги на Тамани Дос-Мухаммеда предприняли неудачную попытку набега на русские окраины, а затем, по поступившим сведениям, к ним присоединился 12-тыс. крымский отряд ''царевича'' Араслана. В результате русское правительство направило в Стамбул извещение о нарушении мира со стороны татар и турок и потребовало в возмещение ущерба уступить России Крым и Очаков, всех татар из Крыма выселить и уплатить контрибуцию в 2 млн. дукатов. Естественно, что эти требования были совершенно неприемлимые для Турции, и были лишь дипломатическим демаршем, заранее расчитанным на отказ, что давало некое оправдание разрыва мира.
Шемяка сверг Василия и провозгласил себя Великим князем (а заодно Государем всея Руси). Поэтому я его считаю.
Да мало кто кем себя провозглашал в нашей истории (теже Лжедмитрии чего стоят). Факт остаётся фактом - историки считают, что Шемяка обладал двумя титулами - он был Князем Галицким (1433 - 1450), Углицким (1441 - 1448). Великим Князем Московским он не был, хотя и боролся за этот титул.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 25
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума